Смехом на коже кровоточат поры. Я шут! Боже! А вы, п р о ч и е, прячьтесь в норы.

A птицы, они не хотят умирать, птицы хотят петь. Но о чем я умею молчать, и что я способен хотеть? Под окном волосней – трава, с крыш жарой скалится жесть. Треугольна моя голова, ей в петлю ни за что не пролезть. Скулы сводит лимоном печаль – по усам невзначай натекло. Думал – грудью с разбегу в хрусталь, оказалось – башкой в оргстекло... Я бы этих треклятых птиц! Правда, лучше бы спеть, как они. Жаль, со сцены не видно лиц, лишь слепые оваций огни. Видно так, без забот и помру, променяв волшебство на уют. Не забудьте отпеть поутру. Кстати, птицы – пусть они и поют.

Привет, мой друг, ты снова у дверей. Да не стучи - ведь ты и так войдешь. Я рада... Ведь тебе приятна ложь? Тогда молчи и проходи скорей. Нет, право, ты галантен, словно пэр, ты не оставишь леди тет-а-тет с тоской. Ты мой наивный свет, ах, ожидание, мой верный кавалер. Но снег шепнул мне: милая, держись! мгновения осыпались листвой. Я крикну ожиданию: постой! Пожалуйста, верни мне мою жизнь!

Я всего на секунду Забыл о ненужности слов, "Я люблю вас" сказал, словно прыгнул в омут с разбега. Неизбежность ответа сродни мимолетности снов, не понять, где же альфа, и где затерялась омега. И всего на секунду Вы застыли в объятиях моих, и тепло ваших рук прожгло мою спину до кости. Пустота недомолвок как дым от сгоревших шутих, и в прихожей судьбы топчусь я непрошенным гостем. Так пускай хоть секунду решились вы мне подарить, это время - мое, и плевать на его быстротечность. Недосказанность взглядов сплетя в путеводную нить Среди сонма секунд Я нашел нашу общую вечность.

Мой нижайший поклон - вот я Ваш, до конца, без остатка. Я дарю Вам возможность - побудьте немного богиней. Нет, я Вас не морочу, и это отнюдь не загадка, Я серьезен, гланды при детской тяжелой ангине. Выбирайте - я искренне стану для Вас кем угодно, хоть бандитом, хоть принцем, и даже - бродячим монахом. Можно думать над этим и распоряжаться свободно. Я любое желанье исполню без всякого страха. Если нужен Вам шут - я надену колпак с бубенцами, если рыцарь - камзол и громоздкие ржавые латы, ну а если не нужен совсем, Вы справитесь сами - я исчезну, как призрак, сраженный молитвой прелата. Если ж нужен Вам друг - я приду, смело плачьтесь в жилетку. Если нужен любовник - отдам свои сердце и душу, все равно они Ваши давно... Ну а мне, пусть хоть редко, но уверенным быть, что я Вам для чего-нибудь нужен.

Лес не дрогнет, как будто рисованный... Мы бредем по нему, и вполголоса говорим ни о чем, пряча молодость. Леди Осень - хозяйка суровая. Над рекой - туман блеклыми космами, тишина в них звенит колыбельною... Хочешь, к всплеску небес акварельному я тебе подарю краски осени? Видишь - в зелени рыжие просверки. Выбирай - малахит или золото? Отогрей меня смехом от холода, Уведи с серо-будничной просеки... И не стоит швыряться вопросами, пусть зима околдует мир платиной, но ни мига с тобой не растратим мы, как последние бабочки осени.

Посвящается Эрнесту Карловичу. Чайка косит черным глазом Сквозь немытое окно, Синяя ромашка газа Дышит призрачным пятном. Скрип паркета под ногами, Россыпь крошек на столе... Рядом с мертвыми часами Акварель в простом стекле. Хмурый отблеск на буфете Солнца в саване дождей, Во дворе щебечут дети - Нет погоды для детей... Пестрой шахматной доскою Вспоминанья в мир глядят И жестокою тоскою Ставят горький прочный мат...

Разбежались круги по воде... От падения нашего - радуга в брызгах. Быть так близко - до боли, до страшного, а остаться в спокойном "нигде". Здесь нет слов, смеха нет и обид. Места нет равнодушию или страстям. Нам, как гостям, будет, конечно, не скучно тут; разве может скучать тот, кто спит? Имена тихой рябью искрят... Есть ли смысл в отражениях? Но молчит глубина. Мы плывем в мире сна, наша жизнь - лишь скольжение по словам, расположенным в ряд.

Рыжик, посвящается тебе Отгорели все свечи, на сцене царит тишина. В театре вечных надежд ты танцуешь - танцуешь одна. Декораций нет и актеров, кружится лишь тень - твой партнер. За спиной дирижером последний (опять!) разговор. Сердце бьется подранком, что-то ноги немного болят. Босиком, как цыганка, ты танцуешь в осколках себя.

Исхудавшая - кожа да кости, Нездоровая шерсть в лишаях, Глаз разбитый в черной коросте, В позвоночнике спрятанный страх. На случайных вонючих отбросах, На жестоком голодном пайке, Существуешь ты, изредка косо Глядя в ночь в неизбывной тоске К живодеру боясь попасть в сетку, Все ж твердишь про себя вновь и вновь Что сменила б свободу на клетку... Моя драная кошка - любовь.

Сегодня в доме тысячи дверей тишина. Седьмой день. Стучал, как дурак, во все подряд... Не достучался. Глупо, конечно, было на что-то надеяться, ведь ты так постоянен, ты никогда не меняешь свои решения, не так ли, отец? Конечно, с паршивой овцы что взять, да я и не претендую. Ты отобрал у меня право прощать а что ты мне оставил, папа? Впрочем, всем надо где-то жить, а у меня и выбора нет. У меня, конечно, не так все благообразно, и общество не то. Но ты ведь всегда был выше бытовых мелочей, верно? Милосердие не знает пощады. Конечно, любить приятнее тех, кто послушен. Игрушки никогда не капризничают и не плачут. К тому же их всегда можно выкинуть, если испортятся. Ты, правда, попытался их починить, да что толку? Вот и стучимся все вместе, кто как может. Только, кажется, в доме тысячи дверей никого больше нет.

Собака в пальто поджимает лапы: морозный танец. Хотел проветрить - не смог открыть окно. Понежусь в тепле. Остался в небе от солнца один портрет: уехало в Крым.

Как обычно. Как обычно, телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Вечно это со мной случается – только стоит развернуть газету в сортире, и вот, пожалуйста: телефон уже налрывается. Можно, конечно, прихватить его с собой, но разговаривать, например, с любимой девушкой, сидя на унитазе со спущенными штанами – согласитесь, это как-то... Неправильно. На этот раз звонила не она. Звонил Макс. - В Ферме будешь сегодня? – Поздороваться, он, конечно, забыл. Он всегда такой – когда ему что-то надо, вежливость мигом из него улетучивается. Как водород из воздушного шара. Впрочем, запасы этой субстанции у него всегда были невелики. - Наверное. – На самом деле я еще ничего не решил. Но Макс таких ответов не понимает. Состояние ума «не решил» для него просто непостижима. Как возможность идти в столову не в строю – для старого серданта. - А во сколько? Нет, ну вот привязался. - Слушай, не могу пока точно сказать. У меня тут еще пару дел есть, но сколько они займут, не знаю. – Ага, пару дел.

Мы живем в нижней части песочных часов. Копим время. Наш конус стеклянный уютен и радостен, в нем так безопасно. Разбрасывая все, что падает сверху, подымаем свой уровень. Вавилонская жизнь. Плотно утаптывая песок слой за слоем, Мы счастливы: уже рукой подать. Только вот почему никто нам не сказал, что в горлышко хрен пролезешь?