Чёрная икра Валентина Васильевна вернулась домой окрылённая, не вошла, а прямо ласточкой влетела в квартиру. Щёки её светились румянцем, как два маленьких солнца, а рот никак не мог удержать рвущуюся наружу улыбку. - Отчего это ты сегодня такая радостная? Уж не премию ли выписали за ударный труд? Или фотку на «Доску Почёта» поместили? – обратился к ней супруг – Сергей Петрович, который чуть раньше жены вернулся с работы, только-только успел скинуть рабочую одежду и надеть синий спортивный костюм. Он по утрам уходит на работу впереди жены, а вечером тоже возвращается раньше. - Да не-эт, - снимая с ног сапожки, протянула жена, попробовала напустить на лицо серьёзности, но это у неё не получилось и снова на её кругленьком лице вспыхнула лучезарная улыбка. Глаза Валентины так и исходили жаром, как горящие угольки. Это ещё сильнее разожгло любопытство Сергея Петровича.

Вот так опохмелился У Василия Никитина сегодня с утра голова трещит. То как будто трактор её своими железными гусеницами давит, то сразу несколько кузнецов по затылку долбят. И не вразнобой, а вроде даже под музыку, по какому-то заранее отрепетированному сценарию. Сначала двумя молотками легонько слева и справа стукнут, а после них кувалдой как грохнут, такая симфония в голове, прямо глаза готовы вылететь из глазниц. Только тот, который на себе испытал сию филармонию, сможет понять, что такое – мучаться от похмелья. Валяется Василий на кровати и жалобно во весь голос стонет, надеется, что так горячо им сегодня любимая супруга сжалится над ним и плеснёт в рюмочку желанного лекарства. - Настенька, золотая моя, посмотри, может где-нибудь флакончик одеколона или духов у тебя завалялись? Ой, как мне тяжело, сдохну, если не подлечиться. Ох-ох-ох… Но Настасья – она стреляный воробей, уже не та, что прежде.

Санта-бабушка Марья Яковлевна и Дарья Михайловна всё свободное время проводят у голубого телеэкрана. А после просмотра сядут возле пыхтящего паром горячего самовара, пьют ароматный чай с конфетами и обсуждают, что видели, какой сериал и что ещё можно ожидать в дальнейшем. - Наконец-то Круз и Иден на старости лет догадались пожениться, - глотнув горячего чая с блюдечка, начала Марья Яковлевна. - Да, тянули-тянули и всё-таки сошлись, - чайной ложечкой попробовав клубничного варенья, согласилась с подругой Дарья Михайловна. - Сиси вон опять разошёлся с новой женой. Уже сколько раз был женат, а всё живой. Такая прорва жён уже вроде бы всего его должна была высосать… - Ничего, рано или поздно, но всё равно убьют, скольких уже вон положили, а убийцу никак не могут найти. - Да откуда этому Вандерлею его выследить! Сам-то без всякого образования, а в полицию затесался. Помнишь ведь, прежде сам как бандит был? - Те, кто никуда не годится в гражданской жизни, в полицию и лезут.

Рубль Витя стоял возле телеграфного столба и молча слушал ровное гуденье туго натянутых проводов. Тут было его любимое место, где мальчик мог находиться часами и не уставал. Этот столб своими проводами соединял детский дом с Витиным домом, где в одиночестве теперь живёт его мать – Порошкина Марья. Прямо перед их домом возле самой калитки стоит точно такой же столб с закреплёнными наверху железными крюками, к которым подсоединены провода. Да, немало ушло проволоки, чтобы соединить два Витиных дома между собой. Соединить-то соединили, но поговорить с матерью Витя не может, труд монтёров оказался напрасным, впустую гудят провода. В детдоме, конечно, телефонный аппарат есть, а в доме Марьи нет. Нечем матери платить за телефон, много денег для этого нужно иметь. Сначала купить аппарат, затем за установку заплатить, да после этого ещё каждый месяц на почту деньги носить. А где мать столько денег возьмёт?

Пулемёт Алексея Кырнышева в селе каждый знает. Очень уж он приметный человек, хоть и пожилой уже, но шустрый, на ногах стоит крепко, вечно куда-то спешит. Отрастил пышную седую бороду и сильно своим обликом напоминает сказочного Деда Мороза. Известен он в народе своим кляузничеством. Не бывает недели, чтобы он не заглянул в прокуратуру, или в милицию с очередной жалобой на нарушителей общественного порядка. Во всём Алексей видит нарушение закона. Соседи уже и не знают, как от него избавиться, так всем надоел. Из-за его жалоб регулярно к ним заходят сотрудники милиции и берут объяснения. Конечно, в конце концов они печатают отказные материалы, но всё равно постоянные визиты на дом участкового инспектора сами по себе уже неприятны. Да и самим сотрудникам милиции он доставляет лишние хлопоты, ведь отказать в приёме жалобы им нельзя, волей неволей приходится разбираться по ним, да ещё и ответы давать заявителю. Заявления же обычно такие мелкие, по которым и мер-то никаких принять нельзя.

«Пошёл вон!» Троица в Кекуре самый главный церковный праздник, когда туда со всех окрестных сёл и деревень наезжают многочисленные гости. В этот день работать грех, народ гуляет. По улице не спеша вышагивают одетые в нарядные сарафаны улыбчивые бабули, причём некоторые из них даже обуты в новые, смазанные дёгтем, коты, под которыми во всей красе пестрят разноцветными узорами шерстяные чулки. Они собираются у одной из своих подруг, пьют из широких блюдец горячий чай, дегустируют хозяйкин сур и чуть-чуть, самую малость, в рюмочке самогон. После этого идут гурьбой на кладбище, поминать усопших. Люди среднего возраста ходят из дома в дом, везде их с распростёртыми объятиями ждут хозяева. Никого не обижают, никого не обделяют угощением, везде свои коми люди. Все друг другу – родня. А как же по-другому?

Самый желанный гость Утро застало Петра на голом полу, где он безмятежно отсыпался после вчерашних обильных возлияний. Надо сказать, постель довольно неудобная, это тебе не пуховая перина, да ещё когда приходится спать только на боку. Ведь на спине лежать Пётр не может, там у него с самого рождения поместился огромный горб. Из-за этого туловище у него короткое, хотя ноги развиты и по длине соответствуют остальным людям. С детства к нему по этой причине пристала кличка Петька-Горбун. Что и говорить, не повезло человеку, крупно не повезло. Так и пришлось всю жизнь таскать за спиной этот тяжкий груз. И трудиться наравне с другими мужиками Пётр не мог, но на посильную работу в колхозе всё-таки его привлекали. Весной в поле вместе с детворой на лошади бороновал поля, летом во время сенокоса на волокушах подтаскивал копны к стогам, осенью с поля к гумну снопы подвозил. Да и зимой с лугов сено возил вместе с бабами на скотный двор, чтоб было чем кормить колхозных бурёнок.

В плену Вечером, когда Сергей только-только успел поужинать, возвратившись с сенокоса, к нему зашёл Толик и попросил выйти на секретный разговор. - Постоянно у вас какие-то тайны, - улыбаясь, заметила мать, убирая посуду со стола. Давно уже дружит Сергей с Толиком, который старше на два года, с ним никогда не бывает скучно, постоянно что-нибудь новое придумывает. У крыльца Толик нагнал на лицо как можно больше серьёзности, хотя это у него трудно получается, ведь как только посмотришь на его глуповатое веснушчатое лицо, густо усыпанное веснушками, будто мухами засиженное, сразу смешно становится. - Милиция сегодня в новое здание перешла, - на ухо прошептал Толик и таинственно оглянулся по сторонам. - Ну и что, они давно уже хотели перейти, - возразил Сергей, ничего интересного не услышав от друга. - Как что? Теперь в старом здании никто не дежурит, можно зайти и пошнырять по углам. Может, сломанный пистолет, или даже автомат найдём?

Похудела После обеда Анну Михайловну вызвал к себе директор. «Интересно, на что я ему понадобилась?» - открывая обитую чёрным дерматином дверь, размышляла пожилая женщина. - Вызывали, Степан Васильевич? – несмело произнесла она, войдя в кабинет. Но директор в это время с кем-то разговаривал по телефону и только кивнул ей головой, указав при этом пальцем на стул возле стола, приглашая сесть. Анна Михайловна примостилась на краешек мягкого стула, поправила опять грозившуюся выпасть вставную челюсть и принялась тихонько ждать, когда же директор освободится. Наконец Степан Васильевич завершил разговор, положил чёрную трубку на телефонный аппарат и обернулся к женщине. - Мне, Анна Михайловна, очень тяжело начать этот разговор, но деваться некуда, - начал он, покашливая от смущения и передвигая с места на место находящиеся на столе канцелярские принадлежности.

Женское счастье В последнее время Лизу всё сильнее и сильнее начала беспокоить колющая боль в нижней части живота. В больницу обращаться было крайне неохотно, ведь там опять, как минимум, найдут сто двадцать новых болезней. К гинекологу уж не заходила лет пять, а, может быть, и больше. Однако, как ни тянула женщина резину, как ни грела больное место грелками и не лечилась настоем принесённой мужем белой кувшинки, всё-таки пришлось обратиться к врачам. Молоденький хирург, который в этот день являлся дежурным врачом, осмотрел больную, покрутил вокруг пальца коротенький ус и сказал, глядя на Лизу: «Придётся тебе, молодая, лечь на стол, а мы кое-что лишнее у тебя отрежем и выкинем. И чего ты так долго мучалась, не такие уж мы страшные, можно было давно этот вопрос решить». Как сказал, так и сделал, в тот же вечер Лизин аппендикс не без помощи хирурга покинул её организм и отправился восвояси.

«В Москву, президенту» Николай Егорович Ручин сегодня вечером никуда не пошёл, а уединился в летней кухне, достал заранее приготовленные письменные принадлежности и сел за стол. Такая работа была для него непривычна, никогда раньше мужик не занимался писаниной, но ничего не поделаешь, жизнь заставила. Сосредоточенно почесал в затылке, бросил взгляд на тёмную улицу за окном и начал писать: «Товарищ президент!», однако, после некоторого размышления заменил слово «товарищ» на «господин». - Так будет лучше, демократичней, в духе времени, - сказал сам себе негромко и продолжал дальше. «Как быстро меняется жизнь. Совсем недавно, будто вчера, мы всем обществом строили коммунизм, но нашёл на нас какой-то мор и за три года в мир иной отправились подряд три дряхлых генеральных секретаря. Следующий за ними генсек назвал себя президентом. А президент, это уже не генсек, он думать за нас не будет. Приходить сверху указания о том, когда пахать и сеять, в колхозы-совхозы перестали.

Мама шкажала В новом платье и красивых туфлях Наташа бодро шагает по тротуару. В одной руке у неё сумка, а в другой – маленький бидончик. Сегодня у Наташи день рождения, ей исполнилось четыре года, она уже взрослая. Поэтому мама отправила девочку в магазин одну. Дверь открывается тяжело, надо сильно дёргать на себя, но Наташа сама справилась с этим. Вошла в магазин и стала в очередь. Только большой белый бантик виднеется над прилавком. - Что, Наташенька, берёшь? – спросила продавщица тётя Маша, которая живёт по соседству и хорошо знакома девочке. - Мама шкажала: хлеб. Наташа поставила буханку на пол и аккуратно надела на него полиэтиленовый пакет. - Мама шкажала: чтоб не испачкать, - пояснила она тёте Маше, которая удивлённо смотрела на её действия. - Ну-ну.

Сердце матери Звонко зазвонил, запрыгал от нетерпения на тумбочке телефон. Анастасия Петровна поспешно сняла блестящую чёрную трубку, отвела от уха платок: «Слушаю…» Снова звонили из школы, и опять по поводу сына. Почти перестал учиться, прогуливает уроки, курит. Молча выслушала женщина неприятные для неё слова, произнесённые голосом учительницы, сильно изменённые телефоном, положила трубку на место и с досадой сжала тонкие бескровные губы. «Придётся, видимо, самой в школу сходить, совсем моего мальчика заклевали», - зашумели в голове обидные мысли. Быстренько оделась, сунула ноги в тёплые оленьи пимы, которые обувала только по праздникам, и почесала к школе. У трёхэтажного кирпичного здания школы раздавался весёлый визг ребятни, которая по окончании занятий разноцветной струёй выливалась на улицу из широко распахнутых дверей.

Долгое дежурство Перед обедом Николаю Дмитриевичу позвонил прокурор и спросил: «Вы сегодня после обеда будете на месте?» «Да», - удивлённо ответил Варов. «Тогда зайдите ко мне часика в три, есть небольшое дело». Положив трубку, майор некоторое время размышлял, зачем это он понадобился Соколову. Но за довольно продолжительную службу в милиции ему часто приходилось встречаться с работниками прокуратуры, перед которыми всегда чувствуешь себя в чём-то виноватым, и особо не встревожился. В своё время всё узнает. Приближалось три часа дня, когда постучался в кабинет прокурора. Иван Петрович Соколов улыбнулся, протянул руку вошедшему майору, показал на стул, а сам снова сел за стол. - Вот я по какому делу. Вы 28 сентября были оперативным дежурным. Припомните, пожалуйста, этот день. * * * Николай Дмитриевич не забыл те сутки.

Крысиная семья В дощатом дровяном сарае у матери крысы настали очень трудные дни и ночи. В уютном и мягком гнезде из сухого сена и пуха тонко пищали и копошились двенадцать малюсеньких слепых крысят. Для матери они были миленькими и совершенно разными. Поначалу крысята в основном спали, а, проснувшись, жадно сосали мамино молочко, но по мере роста повышался и их аппетит, матери даже порой казалось, что крысята всё время голодные. Наконец настал день, когда это вечно голодное и пищащее семейство начало выходить из гнезда на поиски еды, а ведь именно эта забота волновала их больше всего. Конечно, приходилось быть очень осторожным, ведь непонятно почему, но крыс никто не любит. Поэтому крыса-мать прежде всего занялась обучением своих острозубых деток безопасным способам жизнедеятельности. Перво-наперво она из своего надёжного укрытия под поленницей дров показала чёрного кота и сказала: «Вот, детки, внимательно посмотрите на этого зверя. Это наш самый главный и опасный враг.

Кормушка Андрей глядит на улицу через разрисованное морозом окно. А там чирикают съёжившиеся от мороза воробьи, ищут корм. В детском журнале мальчик видел, что для птиц на зиму надо изготавливать кормушки. Подошёл он к отцу: «Пап, давай сделаем кормушку для птичек». А тому некогда: «Сынок, не мешай! Ты и сам уже можешь это смастерить без меня». Андрей и губы надул: «Ну и сделаю». Быстро оделся, ноги всунул в тёплые валенки и вот мальчик уже на морозе. Из чего же сделать? Заглянул под лестницу, а там широкая банка пустая из-под сельди валяется уже давно. Лучшей кормушки и не придумаешь! Поставил банку на заборный столбик, а чтобы ветром её случайно не скинуло, прибил гвоздиком. Вот и всё, кормушка готова. Забежал в чулан, взял оттуда горсть пшена и высыпал в банку. А сам спрятался за угол и стал наблюдать. Довольно долго никого не было, но, наконец, один наблюдательный воробей заметил угощенье, подсел и принялся завтракать. За ним подлетели и другие.

Кому я теперь нужен Поезд тронулся. Постепенно успокоились разноголосо гомонящие пассажиры, только что расставшиеся с провожающими. Кто-то всё ещё искал указанное в билете место, кто-то, прижавшись лицом к вагонному стеклу, силился в последний раз увидеть своих родных и близких, машущих с перрона платками и руками. Меня же, приезжавшего в столицу в командировку, никто не провожал. Поэтому я давно уже сидел на своём законном месте и высматривал попутчика, с которым можно было бы побеседовать, сыграть в шахматы, одним словом, скоротать время, сидя в погромыхивающем на стыках рельсов вагоне. А то ведь одному, не перекинувшись ни с кем словечком, целые сутки таращить глаза на проплывающие мимо окон деревья довольно таки скучное занятие. В плацкартном вагоне народу много, так и снуют туда-сюда, одни заходят, другие выходят. Напротив меня примостились старичок с бородкой и сухонькая старушка, оба с палочками, видно, супруги.

Кто умнее Борис Липин и Василий Напалков поставили свои новые дома через улицу, друг против друга, и оба стараются во всём переплюнуть соседа. У Василия дом из бруса, смотрится, как игрушка. А у Бориса – рубленый из прямых, как свеча, боровых сосен. Брёвна на подбор, будто через кольцо пропущены. Один украшает свою избу, обшивает вагонкой, красит в приятный салатный цвет, а другой не отстаёт. На дворе всё чисто, ни соринки не найдёшь, грядки прямые, досками обставлены. От крылец к калиткам проложены мосточки, чтобы хозяйки могли в одних домашних тапочках выйти, стать друг против друга и перемыть косточки всем своим знакомым. Словом, домовитые соседи, хозяйственные мужики, каждую копейку считали. Только в одном Напалков не стал гнаться за Липиным. Борис провёл в дом водопровод, поставил счётчик, и теперь за каждый литр ему надо было расплачиваться в Жилкомхозе.

Сложный вопрос Наташа уверенно шагает рядом с мамой по тротуару. Она одной рукой крепко-крепко держится за мамину руку, а большой палец другой руки занимает своё законное место во рту. Почему она палец сосёт, и сама не знает. Хотя палец не вкуснятина какая-нибудь, не конфета, но отчего-то сам собой в рот просится. На минутку вытащила его изо рта, чтобы спросить маму: - Мама, скажи, откуда я взялась? - Как откуда? Я же тебе объясняла уже: из маминого животика. - А-а. Дальше шагают мама с дочкой. И снова Наташин палец оказался во рту. Мама заметила это и вырвала её палец изо рта: - Наташа! Нельзя палец сосать! - А почему? - В животике глисты появятся. Наташа на некоторое время замолчала, при этом сосредоточенно о чём-то размышляет, затем спрашивает: - Мамочка, а вот когда я у тебя в животике появилась, ты тогда что сосала? Иван Ногиев

Ира и Ирочка В последнее время жена на меня совсем внимание обращать перестала, огонь любви погас, что ли? Один дым остался. Будто её ноги в кровати не муж законный греет, а электрогрелка. Вечером ложусь в постель, с нетерпением жду, когда уж моя жёнушка нырнёт ко мне, а она особо сильно не спешит, на кухне пустой посудой гремит. До-олго там возится, пока все сериалы по телевизору не просмотрит. Не замечу, как глаза слипнутся. Просыпаюсь, по привычке обниму дорогушу, а рядом пусто, никого нет. Оказывается, давно уже утро наступило и постель любимой супруги успела остыть. Опять на кухне возится, печку топит. Может, и не ложилась? Спрашиваю: «Ты что, так и не ложилась?» «Спала, - смеётся. – Рядом же в обнимочку храпели». «Да ну…», - сомневаюсь я. Мне такая постельная жизнь абсолютно перестала нравиться. Что произошло? Я, как Карлсон, мужчина в полном расцвете сил, руки-ноги и всё остальное, что Господом дано, прилагается. А живу как-то не по-человечески!