Кому я теперь нужен Поезд тронулся. Постепенно успокоились разноголосо гомонящие пассажиры, только что расставшиеся с провожающими. Кто-то всё ещё искал указанное в билете место, кто-то, прижавшись лицом к вагонному стеклу, силился в последний раз увидеть своих родных и близких, машущих с перрона платками и руками. Меня же, приезжавшего в столицу в командировку, никто не провожал. Поэтому я давно уже сидел на своём законном месте и высматривал попутчика, с которым можно было бы побеседовать, сыграть в шахматы, одним словом, скоротать время, сидя в погромыхивающем на стыках рельсов вагоне. А то ведь одному, не перекинувшись ни с кем словечком, целые сутки таращить глаза на проплывающие мимо окон деревья довольно таки скучное занятие. В плацкартном вагоне народу много, так и снуют туда-сюда, одни заходят, другие выходят. Напротив меня примостились старичок с бородкой и сухонькая старушка, оба с палочками, видно, супруги. Как только поезд тронулся, они сразу открыли свои сумки, вытащили на свет божий немудрёный харч и заставили работать свои беззубые челюсти. Слева на боковых сиденьях обосновались две молоденькие девушки, они, как воробьи, беспрестанно щебетали между собой, время от времени прерывая свою беседу заразительным смехом, при этом не забывая оглядываться по сторонам, видать, присматривали парней. Наконец группа молодых людей с соседнего купе увела их к себе играть в дурака. Я же, втихомолку наблюдая за жующей пожилой парой, прикидывал, сколько же лет прошло с тех пор, как я в последний раз побывал в Москве. Получалось никак не меньше десяти. За это время порядком успел мохом обрасти. И вот снова мне была предоставлена возможность за государственный счёт съездить в столицу, чтобы на людей посмотреть и себя показать. Быстро же, однако, надоел шумный и грязный большой город. Через пару дней уже стало тянуть обратно к себе на родину, где хотя климат и суровый, но зато люди спокойные. Встал и оглядел вагон из конца в конец, всё ещё надеясь найти товарища, с которым совпали бы наши интересы. На глаза попался солдат, он одной рукой легко закинул на полку чемодан, а сам направился к тамбуру, видимо, покурить. Я последовал за ним. Солдат вытащил из кармана пачку сигарет, встряхнул, губами вынул одну сигарету, а пачку положил обратно в карман. Только сейчас я заметил, что левый рукав бушлата у него пустой. Я щёлкнул зажигалкой и протянул ему трепыхающийся огонёк: «Прикуривай, служивый». Солдат глубоко затянулся табачным дымом, пыхнул в сторону тамбурного окна с разбитым стеклом и кивнул в знак благодарности головой. Уже после нескольких затяжек он ответил мне как-то отрешённо: «Был когда-то служивым…» Его ответ словно зазубренным ножом полоснул меня по сердцу, ведь такой милый и знакомый акцент душевной музыкой зазвучал в этих нескольких словах, который очень трудно, порой невозможно скрыть человеку, родившемуся и выросшему в коми деревне. - Откуда сам-то будешь? – сразу же перешёл я на родной язык. - С Ильяшора, - удивлённо взглянул на меня солдат. - А я с Веждино. Сергей, будем знакомы, - и протянул ему свою руку. - Володя, - парень сильно пожал мою ладонь. Был он высокого роста, широкоплечий, русые волосы возле висков курчавились, будто корова языком лизнула, голубоглазый, с открытым чистым лицом. Тут же подумалось, что такие, должно быть, девушкам сильно нравятся. - Руку-то где потерял? - В Грозном оставил. - Понятно, - кивнул я в ответ. Разговор затух. Мне стало неудобно за свой нескромный вопрос, а Володя тоже молча курил. Перекурили и вошли в вагон. Я предложил Володе перейти в моё купе и сесть на место двух девушек, которые ушли к парням играть в карты. Он согласился. Подошёл проводник, проверил билеты. Я спросил у него, не найдётся ли у него чего-нибудь горло промочить, знаю ведь, эти предприимчивые люди всегда кое-что имеют в запасе. Через некоторое время на столе уже красовались несколько бутылок пива. Володя взял одну и прочитал на этикетке: «Тагъя сур. Сыктывкарский пивзавод». - Смотри, наше, оказывается. - Да, теперь такой товар уже не дефицит, - заметил я, наполняя стаканы пенящимся напитком. Поднял на стол приготовленную в дорогу кое-какую закуску, купленную в столице. Выпили по стакану слегка горчащего пива. Снова завязался разговор о том, о сём. Но постепенно инициатива перешла к солдату. Он, видно, уже сильно истосковался по родному языку, что без всяких расспросов, медленно потягивая пиво, стал рассказывать о себе. В пути нетрудно раскрыть всё самое сокровенное, что накопилось на сердце, излить горе совершенно незнакомому человеку, которого ты в первый раз видишь и больше никогда не встретишь, а на душе после этого становится легче. Получается то же самое, как будто исповедался в своих грехах перед священником. Так и с Володей. Я же только внимательно его слушал, время от времени согласно кивая головой. Сам ведь рассказывать не мастер, обидел меня бог красноречием. Мимо нас прошли две девицы, отыгравшие в карты, покосились на нас, занявших их места, но ничего не сказали и, пройдя немного дальше, уселись на свободные места. Володя проводил их глазами и снова повернулся ко мне. - Да, было время, я тоже не отворачивался от девочек, из-за этого и руку потерял. Я приготовился услышать интересный рассказ и не обманулся в своих предположениях. * * * - Таким уж я уродился, видимо, что не могу пройти равнодушно мимо красивой девушки, да и сами они меня любили. В селе всегда был на виду, можно сказать, первый парень на деревне. Играл на гармошке, на гитаре, пел. На любой вечеринке самый желанный гость. Ни о чём тогда не думал, жил, как получится, девушек менял, как перчатки. У одной, зовут Марусей, даже сын от меня растёт. Обманул её и без всякого зазрения совести бросил. С радостью бы обратно к ней вернулся, да ведь не примет. Скажет, инвалидом стал, так теперь, как шкодливый пёс, заскулил, хвостом завилял и назад попросился... Через ДОСААФ на шофёра выучился, это мне сильно помогло в дальнейшем. Проводили как-то соревнования водителей в армии, я там первый приз взял, ну и генералу на глаза попался. Морозов фамилия, век не забуду. Он меня к себе взял. Я-то думал, что самого возить буду, а, оказывается, ему шофёр был нужен для дачи. Как туда привезли меня, такое ощущение, ну, будто в рай попал. Место чертовски красивое, на высоком берегу, чудесный пейзаж, далеко кругом видать. Недалеко внизу река плещется, вокруг сосновый бор простирается. Асфальтовая дорога к самой даче подходит, да и в окрестностях дачи тропинки для гуляний заасфальтированы. Вокруг участка высокий красивый бетонный забор, но, конечно, без колючей проволоки. Дом кирпичный, трёхэтажный, наподобие того дома, который показывали в сериале «Богатые тоже плачут». И в землю зарылись глубоко, подвал - как бункер Гитлера, гараж тоже там. Я как вошёл в этот дом, то почувствовал себя кусочком грязи, до того всё пышно обставлено. Из деревни ведь попал в такую обстановку и, конечно, показалось всё это мне раем. Перед дачей бассейн, вода меняется автоматически, всё время прозрачная, чистая. Кроме меня, ещё пять солдат там службу проходили. А если понадобится, можно из части подмогу попросить по телефону. Даже учебные тревоги проводили, в течение десяти минут прибывали. Посадили меня за руль чёрной «Волги», чтобы жену генерала Морозова – Светлану Сергеевну возить. Несколько слов о ней скажу. Ей было лет тридцать пять, но на вид никогда столько не дашь. Такая видная, в молодости, наверно, была ослепительной. Любое платье ей идёт, какое ни оденет. Посмотришь – слюнки текут! Только успевай облизываться. Служба моя, конечно, была не бей лежачего, не сравнишь со строевой частью. У меня хоть при машине постоянно работа была, уж я её так мыл и лизал, чтобы сверкала всё время, а другим солдатам на этой даче вообще делать было нечего. Целыми днями они то спали, то слонялись по территории туда-сюда. Летом асфальт подметали, а зимой снег чистили. За воротник закладывать надо было очень аккуратно, чуть что, генерал сразу менял состав на других солдат, благо у него в этом недостатка не было. Это я сразу усёк, поэтому ни разу таких проступков не допускал. Очень жаль было бы потерять такое место службы. Другой солдат, тоже водитель, ездил на микроавтобусе. Он привозил служанок и повара утром на работу, а вечером обратно отвозил. В его обязанности также входило подвозить продукты питания, чтобы всё было свежим. Если чуть просрочат, то тут же обратно увозят в город. Генеральша до полудня валялась в постели, поэтому основная работа у меня начиналась с часу-двух. Она спускалась в столовую на всё готовенькое, тут уж служанка возле неё суетится, бегает, подаёт и уносит обратно. А та ещё нос воротит, трудно угодить ей. Нам – солдатам, конечно, в столовую путь был заказан, мы кормились на кухне. Но почти так же вкусно, как и господа. Повар нас не обижал. После обеда я обычно возил генеральшу, которую мы между собой называли «Боярыня Морозова», в город, где она обходила магазины, ателье, парикмахерские. Частенько заходила к жёнам офицеров. А мне-то что, куда прикажет, туда и везу. По вечерам в гости ездила, а чем ещё ей было заняться? Красота, работать не надо! Бывали и у Морозова на даче праздники, много народу собиралось. Женщины в самых ослепительных нарядах, с мехами на плечах, каждая норовит перещеголять других. Мужчины такие чопорные, во фраках. Я никогда раньше такого, кроме как в кино, не видывал, поэтому всё было в диковинку. Так культурно начинают, а затем как развезёт от горячительных напитков, тоже по-всякому бывает, как и у нас в коми деревне. Напоследок под утро уже мы – шофера развозим всех гостей по домам. Однажды Боярыня Морозова была в гостях у какого-то городского чиновника. Довольно сильно «нагруженную» домой отвёз. Всю дорогу была в хорошем расположении духа, весёлая, смеялась, пела, а под конец её вовсе развезло. Завёл машину в гараж. А с гаража чёрный ход ведёт прямо в спальню генерала. Светлана Сергеевна дала мне свой ридикюль, мол, найди ключ от чёрного хода и она прямо в спальню поднимется. Открыл дверцу «Волги», а Боярыня сама выйти не в состоянии. Пришлось мне помочь ей в этом. Поддерживаю, а под руками ощущаю тело молодой красивой женщины, только слегка прикрытое тонким материалом шёлкового платья. Потихоньку вывел Светлану Сергеевну из машины, её левую руку набросил себе на плечи, а свою правую подсунул под мышками её правой руки, веду, а в ладони у меня мягкая большая грудь переливается. Всё тело моё тогда напряглось до предела. Таким образом мы с ней поднялись на верхний этаж и остановились возле закрытой двери. Я поискал в ридикюле, нашёл нужный ключ, открыл замок и завёл Светлану Сергеевну в спальню, уложил в постель. Кровать широкая, целая семья может спокойно расположиться, а они вдвоём там спят, хотя чаще всего Боярыня одна. Ведь генерал частенько пропадает в командировках. Над постелью висит такой балдахин, типа нашего полога от комаров, очень красивый, весь в узорах. Но мне некогда было любоваться этими красотами, как говорил уже, всё тело было напряжено до такой степени, что вот-вот выстрелю. Как только уложил в постель Светлану Сергеевну, она только глубоко вздохнула, глаза уже закрыты, спит, как ребёнок. Я же медленно-медленно провёл руками по её телу с головы до ног, да и не сдержался, согрешил. Не смог удержать себя. Теперь, конечно, очень сильно раскаиваюсь за содеянное, бог меня за это жестоко наказал, а тогда чувствовал себя героем, как будто подвиг совершил. Конечно, у какого нормального мужчины сердце не забьётся при виде такой красавицы? Накрыл Светлану Сергеевну одеялом, вышел и закрыл дверь ключом. А ключ-то у меня остался. Что делать? Ведь он должен лежать в сумочке Боярыни Морозовой. Задумал тогда я сделать новый, точно такой же, ключ Морозовой положить ей в ридикюль, а дубликатом закрыть снаружи дверь чёрного хода, чтобы всё было в ажуре и никто ничего не заподозрил. В гараже нашёл подходящую железку и смастерил другой ключ. Всё сделал, как надо. Попробовал своим ключом открыть и закрыть замок, работает отлично. Положил ключ Светлане Сергеевне в ридикюль и хотел уже выйти, но не удержался, дурак, подошёл к постели Боярыни, откинул одеяло… И снова кровь моя вскипела. Так красиво она лежит, светлые кудрявые волосы рассыпаны по всей подушке, руки раскинула, как будто просит: «Иди ко мне!» Разве после этого сможешь удержаться? Вот и я не смог. Там и уснул. Проснулся оттого, что кто-то меня за плечо теребит. Глаза открыл, вижу, что Светлана Сергеевна на меня смотрит удивлённо, мол, откуда ты взялся такой? Как плетью меня вышибло с кровати. С перепугу вылетел через парадную дверь и, конечно, не остался незамеченным для прислуги. Как только генерал приехал с командировки, сразу вызвал меня к себе. Зашёл, как положено, руку к козырьку, мол, рядовой Мингалёв по Вашему приказанию прибыл, а у самого коленки дробь выбивают. Сидит Морозов хмурый, брови сдвинул, смотрит на меня пронизывающим насквозь взглядом. Рассказывай, говорит, что у тебя было с моей женой. А врать будешь – голову отрублю! На стене у него целый арсенал разного старинного оружия от алебард до сабель развешан, запросто может со злости мою дурную башку отсечь. Никуда не денешься, всё рассказал без утайки. Виноват, говорю, товарищ генерал, теперь можете со мной сделать всё, что угодно. Ладно, отвечает, я свои руки об тебя марать не буду, а направлю в такое место, где сможешь кровью искупить свою вину. Останешься жив – значит, так угодно Богу. А мне на глаза больше не попадайся, и так уже еле сдерживаюсь. Смотрю, а он вцепился руками в край стола, пальцы белые от напряжения. Я и не помню даже, как вышел из его кабинета. Уже впоследствии узнал, что стало с Боярыней Морозовой. Встретился случайно со знакомым солдатом, с которым вместе на даче у генерала служил, вот он и поведал мне обо всём. Вызвал её к себе генерал, мило побеседовал, делая вид, будто ничего не знает. А в заключение разговора спрашивает: - Светочка, а сколько лет мы с тобой вместе живём? - Да уже десять лет, получается, - отвечает жена, сама ещё не понимая, к чему такие вопросы. - А помнишь, какую я тебя взял? - Конечно, разве такое забудется? - А я твоё тогдашнее платье всё ещё храню, - и достаёт полиэтиленовый мешок. – Ну-ка, примерь. Разделась Боярыня, кое-как напялила на себя тот невзрачный, бедный наряд, который когда-то украшал её в молодости. - А теперь сними с себя всё золото и драгоценности. Сняла украшения, положила на стол. - Посмотри на себя в зеркало. Та прямо захлебнулась от смеха, ведь себя в таком виде давно уже не видела. А генерал подошёл к ней, взял за волосы и легонько выпихнул в дверь. - Какой я тебя взял когда-то в дальней деревне, такой и возвращаю твоим родителям. Я думал, что ты станешь мне верной женой, но ты не оправдала моих надежд. На дорогу тебе я деньги положил, до дома доедешь. Живи, как хочешь! * * * Володя замолк, что-то начертил ложкой на столе, а затем продолжал: - А меня в тот же день направили на новое место службы. Как раз тогда в Чечне завертелась мясорубка, я попал в число первых, кого бросили Грозный штурмовать. Все думали, что там будет лёгкая прогулка, вышло же совсем наоборот. Вот и ад же был, насморк моментом вышибает. Нашинковали нас там, как капусту. В первый же день я потерял руку, но остался жив. В сознание пришёл: лежу в госпитале, от руки только культяшка коротенькая осталась. И так жалко мне себя стало, слёзы прямо сами и текут, лежу и глаза потихоньку вытираю простыней. Кому теперь я такой нужен? Вот приеду домой к родителям, а чем я им помочь смогу, когда сам себя еле-еле справляю. Володя быстро смахнул тыльной стороной ладони капельку с глаз и отвернулся к окну, стал смотреть на почти не меняющийся пейзаж. - Ну, ты, парень, совсем-то уж не падай духом, ведь такой молодой, жизнь только начинается, - начал я неумело успокаивать солдата, но тут же осёкся, встретив его тяжёлый взгляд. - Вам легко так говорить, когда всё при себе. Мне ведь только-только двадцать лет исполнилось, а придётся всю жизнь на чужой шее сидеть. О приезде даже телеграмму не дал, посмотрю из вагона на свой дом издали и дальше покачу. Незачем стариков расстраивать, пусть живут, как раньше жили, как будто и не было у них сына. Да и жалость людей не смогу перенести. Вот, скажут, каким здоровым уехал, а вернулся инвалидом. Нет, я домой не вернусь. Где-нибудь в чужой стороне кончу себя, и всё! Разговор наш потух, как костёр, куда больше не подбрасывали дров. Я смотрел на рано постаревшее Володино лицо, заметил седину у висков. Не было желания заговорить о Марусе, которая, может, всё ещё ждёт его, о сыне, растущем без отца. Довольно долго сидели молча, каждый думая о своём, лениво потягивали пиво. * * * Поезд, погромыхивая тяжёлыми железными колёсами на стыках рельсов, катил уже по Коми земле. Всё чаще стали встречаться знакомые станции. - Скоро моя станция, - прервал молчание Володя. Выйду в тамбур и оттуда погляжу на свой дом, он рядом со станцией, здесь стекло мутное, плохо видно. Долго тянулся этот час. Но, наконец, и он истёк. Володя встал с места, пошёл в конец вагона и вышел в тамбур, где смешался с другими пассажирами, сходящими на этой станции. Некоторое время спустя я тоже присоединился к Володе. Но вот поезд замедлил ход, дал длинный гудок и с шипением остановился возле перрона. Проводница открыла дверь, опустила ступеньки, тряпочкой протёрла перила и вышла наружу. - Вот мой дом, - тихонько произнёс Володя мне почти в самое ухо. Но я уже и сам увидел аккуратный домик, приусадебный участок, огороженный добротным забором, отца с матерью возле калитки, с интересом разглядывающих выходящих из вагонов людей. Отец такого же высокого роста, как и Володя, на широкие плечи накинут ватник. Он стоял, опираясь на заборный столбик, рассеянно смотрел на снующих по перрону туда-сюда людей и спокойно курил. Мать, прикрыв правой рукой глаза от слепящих лучей солнца, держала в левой руке метёлку. А в вагон заходили новые пассажиры, они недовольно ворчали на нас, стоящих на их пути. Вот уже поезд тронулся, потихоньку поплыл назад Володин родной дом с родителями. В это время я изо всех сил толкнул солдата в открытую ещё дверь вагона, а следом выкинул его чемодан, который тайком от него вынес в тамбур. Володя от неожиданности еле-еле удержался, чтобы не упасть на асфальт, обернулся и посмотрел удивлённо на меня. А от дома к нему уже устремились отец, фуфайка с его плеч упала на землю, но он даже не обернулся, и мать с внезапно перекосившимся лицом с метёлкой в руке, которую она так и забыла бросить. - Вот кому ты нужен, дурачок, - мысленно завершил я свой разговор с солдатом. Иван Ногиев