Рубль Витя стоял возле телеграфного столба и молча слушал ровное гуденье туго натянутых проводов. Тут было его любимое место, где мальчик мог находиться часами и не уставал. Этот столб своими проводами соединял детский дом с Витиным домом, где в одиночестве теперь живёт его мать – Порошкина Марья. Прямо перед их домом возле самой калитки стоит точно такой же столб с закреплёнными наверху железными крюками, к которым подсоединены провода. Да, немало ушло проволоки, чтобы соединить два Витиных дома между собой. Соединить-то соединили, но поговорить с матерью Витя не может, труд монтёров оказался напрасным, впустую гудят провода. В детдоме, конечно, телефонный аппарат есть, а в доме Марьи нет. Нечем матери платить за телефон, много денег для этого нужно иметь. Сначала купить аппарат, затем за установку заплатить, да после этого ещё каждый месяц на почту деньги носить. А где мать столько денег возьмёт? Она и так каждый день с раннего утра по селу шатается и выпрашивает у каждого знакомого то рубль, то два. Но в последнее время уже никто денег ей не даёт, знают ведь, что Марья никогда в жизни не вернёт им долг. Сегодня у неё нет денег, а откуда же она завтра их возьмёт? А бедная головушка у неё трещит каждое утро и эта убийственная боль не уйдёт до тех пор, пока не наберётся достаточно рублей для покупки у спекулянта Лёньки Медного фужера «Трои». Медным Лёню прозвали за его ярко-рыжие, костром пылающие волосы. «Троей» он торгует круглые сутки прямо из дома. Безденежные алкаши несут ему из дома всё, что только можно, а у кого изба уже пустая, как нутро гитары, тащат у соседей всё, что плохо лежит, не брезгуя и тем, что лежит довольно хорошо и даже спрятано под замком. Витя никак не может понять, как у матери каждый день хватает изобретательности и находчивости, чтоб найти эти столь необходимые рубли? Сам он тоже каждый день ходил по улице и внимательно глядел себе под ноги, но найти эти круглые блестящие монетки удалось только два раза. Оба раза Витя нашёл их возле магазина и тут же отдал матери, которая с ласковой улыбкой погладила сына по голове и чмокнула в щёчку. Это мальчику не могло не понравиться, ведь так редко выпадали на его долю мамины ласки, ей всё время не до этого. Многое повидал Витя за десять лет своей жизни, многое познал, но ещё больше не знает. Не ведает, да и откуда он может помнить, что после своего появления на свет долго находился в больнице на реанимации с такими же, как и сам, больными младенцами, из которых едва ли половина выживает. Каких только там не было! И малюсенькие-малюсенькие, весом до полутора килограммов, которых надо держать под специальными стеклянными колпаками, и без рук, без ног. А как-то даже появился мальчик с рыбьей чешуёй вместо обычной человеческой кожи. Тогда даже у видавших виды пожилых врачей опустились руки, ведь никто из них не знал, как лечить таких больных. Ни в одной медицинской энциклопедии об этом не упоминается. Каждому ребёнку необходимо индивидуальное лечение. Если у курящей матери младенец от плача весь посинел, то для приведения его в чувство нужно дыхнуть на него табачным дымом. Перед носом Вити медсёстры держали ватку, смоченную в спирте, этот родной запах и успокаивал мальчика. Больше всего возни с детьми матерей-наркоманок. Ведь они с рождения уже сами являлись наркоманами, а некоторые даже ВИЧ-инфицированы. Время от времени у таких начиналась ломка, тогда их кололи теми же наркотиками, но постепенно снижая дозу, чтоб мало-помалу организм маленьких человечков мог приспособиться к нормальной жизни без наркотиков. Не знает Витя своего отца, да и мать вряд ли догадывается, кто он такой. Отчество Марья сыну дала по своему отцу. Конечно, вся жизнь Вити пошла бы совсем по-другому, если бы подольше на этом свете задержался самый дорогой, самый любимый, самый близкий человек. Это была его бабушка. Только благодаря тому, что она каждый день парила своего больного внука пахучим берёзовым веником с добавленными к нему высушенными травами в жарко натопленной чёрной бане, благодаря её стараниям, её бесконечной любви Витя выжил и стал на ноги. Постоянно бабушка стоит перед глазами, никогда в жизни он её не забудет. Ведь так хорошо было мальчику с ней, так приятно чувствовать на себе её мягкие ладони, слушать, как она на ночь рассказывала ему сказки своим убаюкивающим голосом. Ни разу бабушка не повысила на Витю голоса, ни разу не прикрикнула, не упрекнула за его капризы. - Вставай, Витенька, вставай, маленький, - стоя на приступке, будит безмятежно сопящего на полатях внука бабка Настя. Она уже отодвинула в сторону сундучок, который всегда ставит на полати с краю, чтобы мальчик случайно ночью не свалился на пол. Витю она всегда укладывает спать на полати, а не рядом с собой на кровать. Она ведь может разбудить своего маленького внука, ей по ночам не спится, часто встаёт, тихонько охая, прохаживается по избе, чтоб хоть немного унять боль в беспрестанно ноющих ногах. А на полатях под самым потолком самое тёплое место, даже если мальчик ночью скинет одеяло, то всё равно не простынет. - Ну, что во сне видел, мой миленький? Вите же совсем не хочется подниматься, даже недоволен бабушкой, ведь такой красивый сон ему в этот миг снился, а она взяла и разбудила его на самом интересном месте. Мальчик открывает свои голубые глаза, сладко потягивается в постели и широко зевает. Вот так всегда! Только-только Витя раздетый донага вместе с такими же малышами плескался в тёплой, нагретой жарким летним солнцем воде, такая краса кругом, цветы сладким ароматом благоухают, большие разноцветные бабочки порхают. А тут проснулся и снова видишь на улице зиму с трескучими морозами, вокруг сугробы намело выше крыши, река плотно замурована льдом, да ещё сверху накрыта толстым слоем плотного снега. - Вставай и пописай, золотой мой, - вполголоса продолжает бабушка, а сама проводит ладонью по Витиной постели и добавляет: - Вот, ночью поднимала тебя, и сухой сегодня, молодец! Встанем, умоемся и покушаешь. Я уже шаньги испечь успела, картошку пожарила тебе, красавчик мой. Ты ведь любишь картошечку-то? А Витя почему-то даже не помнит, правда ли бабушка поднимала его ночью. - Потяни меня сначала, тогда встану, - хитро улыбается Витя и укрывается одеялом. - Потянуть надо сердечного? – ласково улыбается беззубым ртом бабушка. – Тя-анем-потя-анем, расти большой, не будь лапшой! Уйдите прочь, злые болезни, от моего мальчика, не приходите никогда! – приговаривает Анастасия Афанасьевна, высохшими ладонями телешкает внука, потирает ему руки, ноги, туловище. Витя при этом заливается счастливым смехом. Как хорошо, когда есть на свете человек, который тебя любит! А в том, что бабушка Настя его любит, Витя не сомневается. - Не торопись, осторожно спускайся, - предупреждает бабушка внука, а сама на всякий случай стоит возле него с протянутыми руками, вдруг да мальчик сорвётся. Витя по толстому брусу на четвереньках добирается до предпечья, с печки берёт носки и тёплые валенки, не спеша обувается. - Это твоей матери ещё катанки, когда маленькая была, носила. Вот не выкинула, подшила, в газеты завернула, сохранила, и пригодились тебе. Держась маленькими пальцами за еле заметный выступ предпечья, Витя осторожно спускается на приступку, откуда спрыгивает на чисто вымытый бабушкой пол. - Иди, пописай, золотой, - бабушка ставит на пол таз, куда мальчик с удовольствием помочился. - Во имя отца и сына, и святого духа, аминь, - три раза повторила утреннюю молитву бабушка, умывая внука под рукомойником. – Сначала рученьки твои вымоем, потом личико, вот так, чтобы наш мальчик красивым и чистеньким рос, а не походил на грязного поросёнка. Так, теперь аккуратно полотенцем высушим тебя. Закончив умываться, бабушка с внуком пошли к столу. - Теперь можно и покушать. Садись, дитятко, ложку возьми, вот шаньги я тебе напекла. На столе, покрытом старенькой, но чистой клеёнкой с наполовину выцветшим узором, в сковороде дышит паром жареная картошка, на тарелке небольшой горкой аппетитно румянятся шаньги, испускающие ни с чем не сравнимый запах. Рано поднимается бабушка, успела уже печку протопить и шаньги испечь. Витя хотел поглядеть в окно, чтоб увидеть, что творится на улице, но стёкла покрыты слоем синеватого льда с невероятными узорами, кажется, что за окном расстилается удивительно красивый тропический лес. Даже в рамном корытце вода замёрзла. Витя подышал на стекло, потёр пальцем, но лёд и не думал таять. Тогда он приложил к стеклу всю ладонь, а как обратно отнял, то увидел полное изображение своей руки, каждый палец на своём месте. - Смотри, бабушка, я свою руку нарисовал! - Не надо трогать стекло, миленький, оно сейчас очень легко может треснуть, тогда мы с тобой замёрзнем. - Бабушка, а сегодня холодно? - Очень холодно, очень. - На санках покататься нельзя? - Не-эт! Если только днём немножко не отпустит, из дома выходить сегодня даже и не думай, вмиг окочуришься. Витя сидит за столом, не спеша работает ложкой и челюстями, прокручивая в голове свою большую думу. Какая всё-таки добрая у него бабушка! Никогда не прикрикнет на него, не повысит голоса, ни разу не слышал Витя от неё плохих слов. А таких слов он уже наслышался досыта, ведь только выйди на улицу, со всех сторон так и несётся на тебя отборный мат, прямо уши вянут. Любит бабушка Витю, да и Витя её сильно любит. Как хорошо, когда у тебя есть бабушка! Он её мамой называет, когда настоящей дома нет. - Мама не приходила? – спросил Витя, вспомнив про мать. - Нет. - А где она? - А кто знает, где её черти носят? Витя понятия не имеет, кто такие черти, но предполагает, что это те постоянно пьяные мужики, с которыми почему-то якшается мать. Около полудня Марья заявилась домой. Как всегда, глаза её были мутные, голодные. Молодая ещё, а зубов во рту почти не осталось, однако её это ничуть не тревожит. Ни разу свою маму Витя не видел одетой в приличное платье, вечно ходит в каких-то серых грязных брюках. А как мальчику хочется, чтобы его мамочка вышла перед людьми так же красиво одетой, как другие женщины, на которых, даже если не хочешь, сам собой задерживается взгляд. Ведь посмотришь на аккуратно одетую трезвую тётю без сигареты в руках, такая стройная, голова высоко поднята, идёт прямо, не горбится, тогда поневоле на сердце становится легче и подумаешь: «Есть же на свете красивые женщины! Как плохо без них было бы жить на свете». - Пришла!? Удосужилась!? Нашла всё-таки время повидать сына и старую мать? – укоризненно покачала седой головой Анастасия Афанасьевна. – Ох, положить бы тебя вдоль лавки, спустить штаны да как следует отстегать розгами, чтоб поняла, что нельзя так жить, как ты живёшь! Но поздно. Время ушло. Хоть бы сына постыдилась! Садись да покушай, небось, голодная ведь. Витя сидит рядом с матерью, глядит с жалостью на её усталое измученное лицо, обнимает тоненькими ручонками, плотно-плотно прижимается к ней всем телом и спрашивает: - Сбежала от чертей? Марья непонимающе смотрит на сына, но отвечает утвердительно: - Сбежала. - Не догнали? - Нет. - А здесь не найдут? – и Витя сам себе отвечает: - Мы закроемся и никого не пустим, не найдут, - и ласково гладит маму по нерасчёсанным волосам. Ничего не скажешь, хорошая была жизнь Вити у бабушки. Но всему, оказывается, приходит конец. В то утро никто не разбудил мальчика, проснулся сам. Ещё какое-то время полежал с закрытыми глазами, не желая прерывать приятный сон. Хоть под одеялом было тепло, но чувствовалось, что постель сырая. Значит, бабушка забыла ночью поднять внука. И в избе подозрительно тихо, не трещат дрова в печке, не поскрипывают половицы под мягкими шагами бабушки. Даже ходики на стене не тикают. Удивительно! Витя любит наблюдать за часами. На них изображена медведица с тремя медвежатами, играющими возле поваленного дерева. А один Мишутка даже взобрался на него. Язычок часов безостановочно ходит туда-сюда, налево качнётся, скажет: «Тик», направо пойдёт, скажет: «Так». И так до бесконечности: «Тик-так, тик-так», и никогда не устаёт. Под часами на цепочке висит гиря в форме еловой шишки. Каждое утро бабушка поднимает эту гирю вверх до конца, а утром, глядишь, она уже внизу, снова надо поднимать. Приподнял Витя голову, посмотрел на еле заметные в темени часы и увидел, что так и есть, гиря опустилась до конца и упёрлась в лавку. Оттого и не тикают, видать, часы. - Бабушка! – сел в постели и подал голос Витя. Но бабушка не шелохнулась, как лежала, так и лежит. Тогда мальчик тихонько по брусу переполз на предпечье. «Хо! Сегодня я раньше бабушки поднялся, сейчас оденусь и разбужу её так же, как она меня будит по утрам», - улыбаясь, мечтает Витя. Сначала он подошёл к часам и, подражая бабушке, поднял гирю наверх, отклонил маятник, отпустил, и ходики пошли отсчитывать часы и минуты. Лишь после этого снова забрался на предпечье и мягко погладил по голове мирно спящую, как ему казалось, бабушку. - Бабушка, миленькая, проснись, уже утро. Но та не открыла глаза, не шевельнулась даже, продолжала лежать, будто окаменела. Видно, потянуть бабушку надо, так, как она Витю каждое утро потягивает. - Тя-анем-потя-анем, расти большой, не будь лапшой! Уйдите прочь, злые болезни от моей бабушки! – усиленно трёт Витя своими маленькими ладонями туловище бабушки, её руки и ноги. Но и после этого Анастасия Афанасьевна не проснулась, а руки её, сложенные на груди, были холодными, как лёд. Вот тогда Витя и испугался, да и было отчего. Что ему теперь делать? Дошло ведь до него, что бабушка-то скончалась. В последнее время она постоянно твердила про смерть, по нескольку раз в день садилась на лавку, брала внука на колени, прижимала крепко-крепко к своей иссохшей груди, откуда при дыхании доносились хрипящие звуки, да так и застывала на какое-то мгновенье. Погладит Витю по его шёлковым волосам, глубоко вздохнёт, и скажет: - Вот умру я, а что же тогда с тобой, мой золотой, будет? Быстренько осушит уголками платка глаза и, повернувшись к образам в углу, перекрестится. Вите же непонятно, из-за чего она так переживает. - А как люди умирают? – спросит у бабушки. - Душа выйдет из тела, и всё. - И почему люди умирают? – уже сам себя спрашивает Витя. И вдруг в голову пришла ужасная мысль, что когда-нибудь придёт время, и он – Витя, тоже умрёт. Да этого же не может быть! Испугался тогда мальчик, слёзы из глаз брызнули. - Бабушка! А я!?... Я тоже умру?! - Ты не-эт! Ты-то не умрёшь! Ты всегда будешь жить! – успокоила внука бабушка и у Вити тут же ушла куда-то занывшая под сердцем боль. И вот теперь бабушка, оказывается, умерла, а Витя даже не заметил. Что теперь делать? Вспомнилось, как когда-то в праздничный день к ним приковыляла, постукивая клюкой, Марья Алексеевна, старая-старая бабка, вся сморщённая, сгорбившаяся и, как показалось тогда Вите, очень некрасивая. Долго тогда две старушки сидели за столом, пили горячий чай, дуя на блюдца, и вели неторопливый разговор между собой. Коснулись и вопроса о смерти. Тогда Марья Алексеевна, мусоля беззубым ртом горячую шаньгу, при этом её подбородок как-то смешно елозил вправо-влево, сказала: «Умрёшь, и не станет тебя». А бабушка добавила: «Похоронят, не высушат». А что это значит – похоронят, куда похоронят, Витя не понял. Если бы знал, что так случится, обязательно спросил бы тогда. А теперь спрашивать не у кого. А вдруг бабушка не умерла, вдруг она живая? Может, рано паниковать? Витя снова забрался на предпечье, приблизил ухо к бабушкиному рту и, задержав дыхание, прислушался, дышит ли бабушка. Но опять он ничего не услышал, ни звука. Точно, наверно, душа вылетела. Но если вылетела, то она где-то здесь, в доме, дверь ведь Витя ещё не открывал. А вдруг душа полетает-полетает по комнате и обратно залетит к бабушке? Что ей, трудно, что ли? Тогда бабушка проснётся и встанет. Только дверь ни за что нельзя открывать, чтобы душа на улицу не выскочила, а то там её потом ищи-свищи! В избе холодно. Витя надел пальто, чтобы согреться. Пальто тоже от матери осталось. Странно даже представить, что когда-то мама была такой же маленькой, как Витя. В пальто стало значительно теплее. Но сильно хотелось есть. Сегодня бабушка не зовёт внука к столу, надо самому поискать какую-нибудь еду. Мальчик приставил к шестку печки табуретку, забрался на неё и заглянул в чугунок. Там у бабушки всегда была варёная картошка. Вытащил две картофелины, сел за стол, очистил и, макая в соль, с хлебом поел. Утолив голод, Витя снова забрался на предпечье проверить бабушку, а вдруг душа уже залетела к ней. Но бабушка по-прежнему не дышала и не шевелилась, а руки были всё такими же ледяными. Что делать, теперь осталось только ждать. Интересно, долго ли душа ещё будет по дому шастать? Или так же, как сам Витя, бывало, заиграется и забудет, что пора уже домой идти? А как будет душа обратно заходить? Наверно, через рот. Тогда рот надо держать открытым. Но у бабушки он и так приоткрыт, значит, всё в порядке, бояться нечего, всё обойдётся. В дверь с улицы постучали. Раз, другой. Дверь открывать ни в коем случае нельзя, может, это черти заявились? Да и душа бабушки моментом упорхнет на улицу. Кто-то, слышно, подошёл к окну, постучал по раме, даже что-то крикнул. Витя бегом забрался на полати и накрылся с головой одеялом. Ни за что он никому не откроет, пусть хоть целый день будут стучаться. Наружную дверь бабушка запирает крепкой жердью, так что открыть её никто не сможет. Черти же барабанили уже и в дверь, и в окно одновремённо, да так сильно, что даже посуда на полке звенела. Много их, видно собралось. Вите стало страшно, этот страх полностью парализовал его. Он укутался одеялом, закрыл уши ладонями и зажался в самый дальний угол полатей. Но там почему-то стук слышался ещё сильнее. Куда бы спрятаться?! Куда деваться?! Широко распахнулась входная дверь, видно, черти уж в дом залезли. Витя от испуга громко вскрикнул и потерял сознание. Пришёл мальчик в себя, когда с него, как с младенца, снимали мокрые брюки. Всё тело расслаблено, руки-ноги свисают, болтаются сами собой, голова тяжёлая, болит, в ушах стоит непонятный звон, будто по рельсу кувалдой грохают. Приподнялся, обвёл неосмысленным взглядом вокруг себя, но голова бессильно обратно откинулась на подушку. В другой раз Витя очнулся, когда кто-то, придерживая ладонью его голову, пытался с ложечки напоить его подслащённой тёплой водой. В избе находились несколько женщин и мужчин. Витя их знал, все они жили по-соседству. Женщины вытирали глаза платками. - Совсем сына испортила, ещё матерью называешься! – сердито выговаривала Марье соседка Елена Васильевна. –Шатаешься чёрт знает где, а мать, вон, скончалась, мальчик чуть с ума не сошёл! Через хлев пришлось проникнуть в дом. - Мам, а у бабушки душа вылетела! – Витя протянул руки к Марье. – Я двери не открывал, чтоб на улицу не выскочила… - Кто не выскочил? – не поняла мать. – Бабушка уже никуда не убежит, добегалась. Какие непонятливые эти взрослые! Им одно говоришь, а они только своё толдычат. Вон, сколько народу уже пришло, так душа, конечно, успела сбежать. Теперь хана, бабушку ни за что не оживить. Витя сел в кровати, спустил ноги. Голове теперь стало значительно легче. Бабушки на предпечье не было, её почему-то уложили на нескольких рядом поставленных стульях возле окна. После того, как женщины Вите помогли надеть сухие штаны и всунули ноги в тёплые валенки, он подошёл к неподвижной бабушке и погладил её по испещрённой многочисленными морщинами лицу. В изголовье Анастасии Афанасьевны в стакане с пшеном горела свеча, которая, казалось, вместе со всеми тоже грустила и плакала, слёзы так и текли вниз и застывали, коснувшись пшена. Пока течёт, она совсем как вода, а, застыв, белеет. Пламя свечи колеблется, потрескивает. «А если дунуть на неё, погаснет, или нет?» И Витя изо всех сил дунул на свечу, язычок пламени тут же отклонился в сторону и погас, только белая нитка дыма потянулась вверх. - Не гаси! Нельзя! – тут же одёрнула мальчика одна из пожилых женщин и вновь зажгла свечку. - Мальчика-то надо бы отвести к нам, пусть поиграет с нашей Светой, замёрзнет ещё тут, - говорит одна соседка, чьё имя Витя так и не смог найти в своей слабенькой памяти. Витю одевают и отводят к ним. Это совсем ещё новый дом, он выше и краше бабушкиной избушки. Чего только в нём нет! А игрушек столько! Витя знаком со Светой, она его ровесница, летом каждый день вместе играли в песочек, пекли колобки и баранки. Раздевшись, Витя тут же бросается к картонной коробке с разными красивыми игрушками. Но его перво-наперво сажают за стол, чтобы накормить. И правда, оказывается, он изрядно проголодался, ест, ест, и никак не наестся. Витя никогда ещё так много не ел. Вкусно Свету кормят, повезло ей. Уже вроде бы наелся, а глазам всё хочется. Наконец, живот надулся, как барабан, мальчик с жалостью смотрит на оставшуюся пищу и тяжело вылезает из-за стола, его тянет пойти поиграть, но глаза сами собой слипаются. Вот своими мягкими руками его поглаживает по голове бабушка, видимо, душа всё-таки залетела обратно в тело и она ожила, ласковым голосом приговаривает: «Ложись, золотой, отдохни», - и Витя тихо валится возле ящика с игрушками на бок. В день похорон Анастасии Афанасьевны от мороза трещали стены домов. На улице подолгу находиться никак невозможно – обморозишься. Витя в пальто лежал на полатях, избу почему-то не топили, и оттуда наблюдал за входящим-выходящим народом. В доме пахло свежими стружками. Бабушка лежала в новом сосновом гробу, поставленном на стулья. Всю жизнь не знавшие покоя высохшие руки неподвижно лежали на груди. В правой руке какая-то бумажка, на груди небольшая иконка, вокруг лба бумажный венец. У изголовья так же, как и в первый день, горит свеча. Витя теперь уже знает, что дуть на неё нельзя – погаснет. Возле гроба стоит незнакомая старушка в чёрном и что-то читает нараспев по старой потрёпанной книге с тёмной обложкой. Почитает, почитает, а потом пропоёт: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» При этом усиленно крестится на образа и кладёт поклоны. С ней вместе все женщины, собравшиеся в доме, тоже крестятся и вполголоса подпевают: «Господи, помилуй!» Мать, повязанная чёрным платком, с заплаканными глазами всех вновь заходящих приглашала к столу и поила чаем. Женщины приходили не с пустыми руками, каждая приносила с собой какую-нибудь еду, кто шаньги, кто колобки. - Что-то мужики не возвращаются, по времени должны уже ведь закончить могилу-то рыть, - молвила встревоженно помогающая Марье возле стола соседка, имени которой Витя не помнил. - Глубоко, видать, земля промёрзла. Не лето, чай. - Анастасия Афанасьевна, помню, постоянно твердила: «Лишь бы не зимой умереть, из-за меня чтоб не мучались мужики, когда могилу копать придётся», - проговорила Марья Алексеевна, сидящая возле гроба и всё время что-то поправляющая у своей бывшей подруги. - А вот, не услышал, видно, Бог её просьбы, в самую холодную пору к себе забрал. Такой красавицей была в молодости, как пела, как плясала! Ох-ох-ох! И куда то далёкое время умчалось? Как коротка человеческая жизнь! Вите на полатях скучно, для него время будто остановилось. Он перевернулся на спину и стал рассматривать знакомые узоры сучьев на потолке. Вот тут будто лес растёт, а здесь мужик с топором идёт, наверно, дрова рубить. А другой мужик раньше пришёл и на пень присел отдохнуть, дожидается товарища. А вот здесь они оба уже вместе, встретились и дальше идут, разговаривая между собой. Следом за ними вдогонку и Витя двинулся, на плече тоже тяжёлый топор держит. На крыльце раздался громкий топот ног, что-то громыхнуло, и Витя проснулся. Заснул, оказывается, незаметно. Он снова перевернулся на живот и свесил голову с полатей, чтоб посмотреть, кто там шумит. В избу вместе с клубами холодного пара вошли четыре мужика в грязных, измазанных глиной телогрейках. - Раздевайтесь и давайте все к столу поближе подойдите, проголодались, пока мёрзлую землю долбили, - засуетились женщины. Мужики разделись, скинули одежду прямо на полу в углу. Витю удивило, что на таком морозе все они разгоряченные, вспотевшие, мокрые волосы слиплись, пар валит. Кто до этого сидел возле стола, поспешно освобождают место мужикам. А те не торопясь умываются и, вытершись полотенцем, рассаживаются вокруг стола. - Давайте садитесь, по стопке выпейте и покушайте горяченького. Глубоко земля промёрзла? - Глубоко, почти на метр, долго пришлось ломами долбить. - Не мудрено, осенью ведь долго снега не было… Мужики, не чокаясь, выпили по стопке и принялись за суп. Вите нравится смотреть, как едят мужики, уморившиеся на тяжёлой работе. Громко хрумкают луком, большими кусками откусывают чёрный хлеб, размеренно подносят ложку с подставленным куском хлеба ко рту и со смаком проглатывают. Это тебе не киношные герои, которых по телевизору показывают. Те едят лениво, будто противную непосильную работу выполняют, на таких даже смотреть тошно. А тут за один присест кастрюлю супа опорожнили, у Вити аж засосало под ложечкой, тоже, глядя на них, захотелось что-нибудь пожевать. Мужики поблагодарили стряпух и встали из-за стола. - Давайте выносить, а то стемнеет, - озабоченно произнёс самый пожилой из копателей. Мужики как муравьи облепили гроб, подняли его и вынесли бабушку вперёд ногами. Женщины при этом в голос завыли. - Вот, Настя, и покидаешь свою тёплую избушку навсегда. Всю жизнь, бедная, покоя не знала, всё трудилась, спину разогнуть некогда было. Рано вдовой осталась, но на скользкую дорогу, как другие, не стала. Среди людей о тебе только добрая память надолго останется. Ничего не поделаешь, Господу, видать, тоже нужны хорошие люди, - запричитала Марья Алексеевна. – Я до кладбища не смогу тебя проводить, уж не обижайся, Настя. Скоро и моё время подойдёт, на том свете снова мы с тобой, дорогая подружка, встретимся. Тогда и поговорим, всё вспомним. Витя быстренько спускается с полатей и выходит на улицу вслед за людьми. Возле дома урчит мощным мотором грузовик с шестью большими колёсами. В кузове за кабиной стоит новый деревянный крест, на котором имеется какая-то надпись. По бокам на чурках широкие доски с настеленными на них разноцветными половиками. Мужики подняли гроб наверх. По бокам его расселись поднявшиеся на кузов с помощью мужчин мать и другие родственники, они со скорбными лицами, то и дело вытирая слёзы, глядели на неподвижно лежащую Анастасию Афанасьевну. Машина громко бибикнула и медленно тронулась по дороге, навсегда увозя от Вити его любимую бабушку. Люди толпой следовали за ней. - Витя, заходи в дом, замёрзнешь тут! – Елена Васильевна завела мальчика в избу, потихоньку подталкивая его в спину. – Садись-ка, милый, поешь. Про тебя ведь совсем забыли. В животе, небось, урчит уже? Хочешь кушать? - Да, - кивнул головой Витя. Ему и правда сильно уже хотелось есть, проголодался, пока на полатях лежал. Витя, подражая мужикам, на которых совсем недавно любовался с полатей, споро заработал ложкой, оставшиеся в доме женщины быстро всё убрали, затопили печку, вымыли пол и принялись готовить к столу, ведь надо по-людски проводить Анастасию Афанасьевну в последний путь. Удивительно, как быстро они всё успевают, руки так и мелькают. К возвращению с кладбища всё было готово. В день похорон бабушки Витя в последний раз наелся досыта. А как только он остался с матерью, его тут же настигло тупое ноющее постоянное чувство голода. Вначале кое-что ещё перепадало из сохранившихся запасов Анастасии Афанасьевны, но вскоре они иссякли, ведь Марья даже еду уносила из дому и обменивала на «Трою». У Вити беспрестанно сосало под ложечкой, нестерпимо хотелось есть. Прежде к ним в избу никогда не заходили пьяные мужики, бабушка их до крыльца не допускала, теперь же у матери двери, хоть днём, хоть ночью, для них нараспашку. В доме постоянно находились пьяные дяди с противными заросшими густой щетиной рожами. Они громко матерились, скандалили между собой, часто дрались. Витя с полатей исподтишка наблюдал за ними и только когда алкаши утихомиривались, засыпали, он потихоньку спускался вниз и по-воровски собирал сухие корки со стола. Но как-то раз к ним наведались незнакомые люди, удивительно, но они были трезвые. Четыре красиво одетые женщины с чистыми лицами, какие всегда нравились Вите, а с ними милиционер с погонами и блестящими пуговицами на шинели. Марья Порошкина сидела за грязным заплёванным столом в обществе двух таких же пьяных, как и сама, давно не бритых мужиков. - Здравствуйте! – громко поздоровались вошедшие. Сидевшие за столом повернули к ним головы и прошло довольно продолжительное время, пока до собутыльников дошло, что за люди их посетили. Они попытались изобразить на лицах трезвые выражения, чтобы вошедшие поняли, что между ними идёт очень высокоинтеллектуальная беседа. - Проходите, пожалуйста, - попыталась приподняться с места Марья, но на это у неё сил не хватило, и она безвольно шлёпнулась обратно на лавку. – Редкие гости сегодня к нам пожаловали. Вошедшие прошли к столу. Витя с печки внимательно наблюдал за происходящим. - Мы пришли не просто так, Мария Николаевна. Мы пришли комиссией обследовать ваши жилищно-бытовые условия, посмотреть, как вы тут живёте, как воспитываете своего малолетнего сына, - начала разговор стоящая впереди всех женщина в синем пальто с пушистым воротником. – Кстати, а где же ваш сын? - А у меня всё нормально, ребёнок вон на печке. Слава Богу, сыт, накормлен, одет-обут. Гости повернулись к печке и увидели выглядывающего из тёмного угла Витю. - О-о! Да тут, оказывается, целый мужик спрятался, а мы и не заметили, - улыбнулся во весь рот милиционер и протянул руки к мальчику. – Ну-ка, спустись, и поговорим мы с тобой. Но Витя сидел с расширившимися от страха глазами, вжавшись всем телом к стене. Сейчас он страшился только одного, что этот незнакомец поднимется к нему и стащит вниз. Рот у него скривился, из глаз брызнули слёзы. Милиционер увидел, что мальчик боится его, как огня, и оставил попытки приблизиться к нему. - Мария Николаевна, покажите нам, пожалуйста, что сегодня вы приготовили для мальчика, чем кормили? – допытывалась женщина в синем пальто. - Я готовила, я много чего сготовила, - мотая патлатой головой, выталкивала из себя Марья. – У меня всегда есть чем кормить ребёнка. Он у меня никогда голодным не сидит. Я забочусь о нём, не чета другим матерям. - Ну, если есть еда, то покажите же, покажите! – не отставала женщина. - Вон, на печурке в чугуне суп, и каша, всё есть. Вы что, думаете, у меня в доме пусто? Если женщина одинокая, то уж совсем пропащая, что ли? - Посуда у вас тут вся пустая! Сегодня вы ничего и не варили даже! – женщина успела уже проверить содержимое чугунков. – А из чего же вы готовите? Где у вас крупы, мясо, картошка? Молоко хоть для ребёнка в магазине берёте? Марья горделиво повела плечами, словно её ужалили этими вопросами: - А как же! Ребёнка своего я голодом не морю! Вчера ещё «Сникерс» купила! - Навряд ли! Что-то мне не очень верится вашим словам. - Не верится им! Притащились откуда-то и права тут качают! – подал голос один из пьяниц, сидевший под образами. – Вы посторонние люди! Какое вам дело до того, чем кормит мать своё дитя? Кто вас сюда звал? - Да! – поддержал его рядом сидящий, с трудом поддерживая сваливающуюся голову. – Вы нарушили конституцию! Что там написано? Непри… непри… как там? Порванность жилища! Вот так! Но на них никто внимания не обратил, только милиционер подошёл поближе, наклонил голову и тихо, но чётко произнёс: - Вот сейчас я вам и покажу «порванность жилища»! Сделайте так, чтобы я вас долго-долго искал и никак не мог найти! Слышали? - Мы что? Мы ничего, мы уйдём, - мужики быстро, как трусливые дворняжки, которые по ошибке тявкнули не на тех, поджав хвост, юркнули из-за стола, не забыв прихватить початую бутылку «Трои». – Счастливо оставаться. Молодая женщина с красивыми светлыми волосами встала на приступку и ласково обратилась к Вите: - А как этого маленького мальчика зовут? - Витей, - еле слышно промолвил Витя. Женщины он не боялся. - Витей? А сколько тебе лет? - Пять, - уже бодрее ответил Витя. - Значит, Витя? И тебе пять лет? Какой ты молодец! – и протянул руки к Вите. Мальчик не отстранился, ему понравилась эта тётя. – Ну-ка, подойди ко мне, поговорим. Женщина взяла Витю на руки. От неё исходил приятный аромат тонких духов. Таких запахов Вите ещё не доводилось чувствовать. - О-о! Да ты весь мокрый! Марья Николаевна! У сына, вон, брюки сырые, почему не меняешь? Где сменная одежда? И кушать, наверно, Витя, хочешь? Чем тебя сегодня кормили? - Хлебом. - Мама дала? - Нет, сам взял. - Откуда? - Со стола. - А суп, кашу? Что-нибудь мама варила? - Не-эт, - помотал головой Витя. - И кушать хочешь? - Да. - Да? Вот, Мария Николаевна, сын ваш нам всё и рассказал. Скажите, пожалуйста, на что вы тратите детскую компенсацию? На «Трою»? Сегодня мы убедились, что ни в коем случае нельзя оставлять вам ребёнка, поэтому мы соберём документы в суд на лишение вас родительских прав, а сына надо направить в детдом! Марья трясла головой, пыталась как-то оправдаться перед комиссией, но никто уже её не слушал. Суд впоследствии удовлетворил ходатайство комиссии по делам несовершеннолетних. И вот здесь, в детском доме, возле крыльца Витя нашёл рубль. И не металлический, а бумажный, на котором изображены большой город, река и мост через неё. Мальчик тут же сообразил, что это очень крупная купюра. Видел ведь, как в магазине такими деньгами расплачиваются. Бумажные деньги протягивают медленно, нехотя, будто от сердца отрывают, а мелочь просто так швыряют на блюдце, чтоб продавец сам отсчитал, сколько надо. Да, обязательно надо этот рубль отправить домой матери. Ведь не раз она говорила, что как только у неё будет достаточно денег, так сразу поедет в город лечиться от алкоголизма. Вот тогда у Марьи голова уже не будет болеть и не придётся каждое утро искать по деревне рубли, чтоб подлечиться. Витя знает, что деньги переправляют телеграфом. Для этого и столбы везде понатыкали, и провода протянули, чтоб по проволоке рубли следовали туда, куда надо. Он уже большой и технику эту вполне понимает. Мальчик вытащил рубль из кармана, сложил его вчетверо и всунул в щель столба. Ещё некоторое время постоял, удостоверился, что бумажка закреплена надёжно, не выпадет. Огляделся, не видел ли кто из детдомовских, и отошёл в сторону. На следующее утро перед завтраком Витя подбежал к своему столбу, оглядел знакомую щель, рубля там уже не было, значит, всё в порядке, он ушёл по указанному адресу. Витя прижался ухом к столбу и сквозь гуденье проводов услышал, как скрипнула дверь его родного дома. Вот приближаются до боли знакомые шаги матери, она уже у калитки, остановилась возле столба, замечает спускающийся сверху рубль, берёт его и говорит со слезами на глазах: «Спасибо, сынок!» Иван Ногиев