Пока ещё петух не кукарекал и в прах не превратился день вчерашний, в котором ехал грека через реку, чтоб зубы раскидать по мёрзлой пашне, пока слова цитаты не померкли, о том, что хороши не всяки дали, лишь те, где девки чепчики кидали, которые пошиты не по мерке, пока лучами солнце не проколет небесной сажи газовую толщу, уставшую уже от звёздных полчищ, молящуюся:"Бог ты мой! Доколе...!", и на излёте силы чар и ласки - уйдём, давай, мы к разным горизонтам... ...и станет одиноким нервный сон твой... ...и в лес сбежит с моралью вместе сказка... *** Для тебя я теперь недоступен. Хоть днём. Хоть с утра. Пощади батарейки, занявшись делами другими. Результат не окупит тобою свершаемых трат. Я пою кораблям с параллельными курсами гимны. А ещё на глаза я планирую шоры надеть, чтобы взглядом не выпасть из внутреннемирной нирваны, подберут, не дай бог, станут мыть его в мёртвой воде, отполощут в живой, проверяя: отмылся?

Блеск Днепра. Фуникулёр - звуки - тяжкие такие. Поезд - с жизнями кулёк. Добрались. Голгофа. Киев. Многоглавый блеск Софий. Михаил святой напротив. Ольгу высветил софит и спецназа взвод. Иль роту. Всё в каштановых свечах. Воздух густ. По-майски тяжек. Утонул майдан в речах и в бинтах больших растяжек. Апельсин на голубом. Голубое тонет в рыжем. Спуск Андреевский. Лубок. Местный бард стихами брызжет. Слово ты, а он взамен, мол, спою сейчас я хит, и так спою, как не суметь тем, кто от роду - Никитин. Куренёвские сады - блюз весны в вишнёвом дыме. Лавра. Сонм мощей седых. Величаво жёлт Владимир. Пирогово. Гоголь. Вий. Ввысь уходит свод дощатый. Гам. Палатки. Рикши. Вид у тебя чудной, Крещатик! Два десятка лет хранил в голове, как отпечатки, виды Киева: Гранит. Демонстрация. Брусчастка. Всё запуталось хитро. Киев тот? Не тот? Да прежний! С демонстрации - в метро. Поезд полон. "Обэрэжно...!" 3-8.05.07

Давай же, март, не думая, плесни в лицо мне снег твой тёплый, ненормальный. Он мне, как песня тысячи шарманок, сгоняющая зимний сон с ресниц. За песню можешь плату ты взимать. О ней мечтает люд любого ранга! А я согласен быть твоею Вангой, пророча: скоро кончится зима! И зеркала, что скрыты под шугой, откроют вскоре нам свои владенья - мелькнёт там Ихтиандра привиденье, в упор посмотрит сам Ларошфуко. Качнут солнцеворотные весы той чашей, где насыпан ворох света, посыплются грачи горохом с веток, покатятся ручьи, как в масле сыр. Такой воображения Грааль, пока я рот на тёплый день разинул. А снегом март - обманывает зиму. А та ему не верит ни на грамм...

Какой насыщенный раствор луны в морозе! Царит в пространстве селенит. И воздух жёлт. Всё ощутимее родство стихов и прозы. Вот только брат-поэт ленив - всё рифмой жжет. Ворча, прервал свой вечный сон несчастный Гоголь. Он, птицу-тройку костыря, слетел с конька. Ущербный месяц в горизонт воткнулся рогом, пролив на саван пустыря ночной канкан. Зашевелились, жаждя спеть, немые тени. Крутя недвижный полонез, сошлись кусты. Глотнув полёта неуспех, познав паденье, разрезал кромку поля лес, и там застыл. Распластан птицей без крыла безбрежный панцирь - снега слетевшие слились в паркетный наст. Вкруг лунный бал. Минорен лад ночного танца - всё это высветила блиц селены масть. *** Туманен взор. В глазах песок полночной дрёмы. Ожог февраль своими иг- лами нутро. Пора идти. А взгляд присох к окну. Огромен мир заоконный. Но на миг мне вверил трон...

Растаяло семицветье. А что взамен? Охотнику легче. Добыча его - фазан. Поймает. Сменяет радугу он на медь. Мне поиск и мена претят. Не люблю базар. Недолго фанфары пели в плену десниц. Блеск золота самоварного тускло смолк. Расплав оловянный зиму не обвеснит. И дым невозможно к трубе привязать тесьмой. Всё просто и скучно: вчуже не возжелай. Забудешь об этом, и нате: привет, Содом! Кефаль ненавидит твердое дно шаланд. А рай шалашовый навряд ли сойдёт за дом. Поваренной солью плавить нельзя ледник - жизни отнимет в долине рассол у чинар. *** И всё-таки пресно, безвкусно почти, в дни, когда Жак-звонарь не ломает нигде фонарь...

Сегодня тихо на белом свете. Сорит снегами народ небесный. Не знаю даже что делать с этим - "обратный скорый" есть только в песнях. Хочу, конечно, надеждой тешить себя: мир целый, хоть был расколот. Мол, глянь: всё так же, вокруг все те же. Король вот только по-датски голый... Пух воробьиный на спинах будней. Недвижность мыслей три тонны весит. Ты сном хорошим хоть раз побудь мне. А там... Кто знает? Ведь мир-то - тесен!

Казалось бы - вот он сюжет! И внимай. И твори. Но знаю - банальными рифмами мне не согреть порывов, что требуют алых атласных ветрил и внутренней смены себя. Но пока я не Грей. Пока не дорос. Мне мешает слежавшийся наст уклада, привычек. Понятья: уже не игра. Обидится Грин за сто двадцать второй пересказ, а я не хотел бы обиды его ни на гран. В капкане двоякости сложно. Недвижно. Больней осознанность - будто на мокром песке затоптал ты лёгкую поступь шагов, убеждённых вполне: появится парус вдали. Будет парус тот ал...

На Николу выпал снег наконец. Всё седое, как святого борода. Я доволен и теперь на коне. Просто - осень не любил я никогда. Да какая тут любовь? И за что? У небес слезами выело глаза. Не выглядывало солнце из-за штор. И из дома не хотелось вылезать. Коленкор теперь другой. Снегу - трон! Я по снегу смог бы даже босиком, если б, правда, не товарищ артроз, даже завидно, кто с ним не знаком. А бывало, как пойду гужевать! Вишни губ, и щёк морозных снегири - все мои! Подруг когорта жива ль? Да и я... Всё синим пламенем гори! Заметает. На дворе - круть и верть. Щиплют пальцы клювом птицы декабря. Мне приятно, и готов я терпеть эти выходки три месяца подряд. Но к апрелю и зима надоест! И поля возжаждут вспаханных борозд (жажда эта в холода тоже есть, и не только у полей!) Виват, мороз!

Как-то... всё под откос: пропил гусли Садко; бочку сжёг Диоген; Элли душит Генгем; топчут курв петухи; Митьку рвёт от ухи; бросил кум судака; не в Париже Дакар; хряк покрыл кобеля; Даньке мстит Копелян; бьёт Изольду Тристан; стал водою кристалл; принял яду Кащей; М.Левински...вообще...; в декабре - день сурка; жаждет палец курка, а свинца организм... *** Я люблю тебя, жизнь!!!

Если вместе сложить всех намерений красные флаги, то по ним можно будет ходить от истомы к истоме, по дороге встречая песком занесённое благо, пересохшие русла, где сложность струилась к простому. А потом, пересев на больную от скрипа телегу, путешествуя, трижды забыв теорему Бернулли, вырвав вожжи у остроколенного стайера-бега, крикнув:"Йехуу!", - так громко, чтоб дюны, и те обернулись, ускакать ипподромно из крашеной золотом клетки, вмять оковой колёс два гектара площадных панелей... *** Накатавшись по блюду свобод переспелой ранеткой, вдруг понять, что во многом ты лошадь на самом-то деле. Просто конюх сменял твои шоры на жуткое пойло, и взнуздать не сумел, и совсем позабыл о подпруге. Испугал тебя шорох внезапно-мышиный под стойлом. Ты на волю бы вроде, а сам - всё по кругу, по кругу...

Насыпана в горло из перца и соли смесь, болючи попытки, как плетью, в ответ сказать, что криком набатным мне стал колокольчик-смех, а встреч ожидаю, как вятичи ждут хазар. Горячим в лицо ты, давай, поскорей плесни, ни снега не дай мне - ожог остудить, ни льда, чтоб пали сомненья: вселяется бес в нимф, а я как с Лилит поступил бы с тобой тогда... *** Мелькают колёсными спицами дни и дни... Крошится под гнётом потери победы мел... В ненужность пустую отправив навек одних, других приручить к себе надо сперва суметь...

Осень поздняя. Тоска. Умирание. Стыль. Промозглость пространства. Ты присядь, Аве Марию наиграй мне. Ту, что Шуберта. Франца. Мы нырнём с тобою в омут мелодии пряно-сладкой, тягучей. Подсластим тоску. Полегче нам. Вроде и беспросветность не мучит. То ль дождями день промок, то ли плачется - слёзы вытереть просит. Нелюбимое ноябрьское качество - вмиг сбивает на прозу. Но мелодия заставила исподволь внять осеннему плачу, вдруг услышать колокольчиков чистый звон, всё увидеть иначе. Будто в плаче осень молится истово, аки старец в Сарове: "Дай нам, днесь, любви, Царица Пречистая, да и землю укрой ей! А молюсь впервые в этом сезоне я. Ты неверье - прости мне. Пожалей уже рабу свою сонную перед смертию зимней..." Ниспослав успокоенье, затихла песнь, спрятав звуки в клавире. *** Для себя больной ноябрь, растерявший спесь, яму мокрую вырыл...

Этот мотив будто корни пустил, врос. Мучает утром, спать не даёт в ночи. И, изогнувшись, дразнит, казнит вопрос: что же за веха звуки вовсю сочит? Память ломает ногти, но нет, слаб истый порыв разрыхлить забытья грунт, чтобы воткнуть в него с силой маяк-флаг, мол, и не давит теперь этих нот груз. Я, как в степи не сберегший коня, скиф, или колдун, потерявший вчера дар, от безнадёги сметаной уже скис. Вдруг осенило. Да вот оно! Вот!

Ты ножом арифметики первый росток не порань. Остриями расчётов возможно и дуб уничтожить - так как ранят они побольнее, чем длань топора и зубастая челюсть пилы, разрывающей кожу. Пусть поплещутся в водах смятенья и лопасть весла, и совсем не смолёное днище совместного судна. А поток этих вовсе ещё не кипящих услад остудить лишь одним мановеньем неловким нетрудно. Впереди - и пустыни, и ливни, и грохоты бурь, может даже - и четвертованья на месте на лобном. Очень хочется, чтобы невнятный словесный сумбур стал стихами для песни. Для долгой. И петь её чтоб нам...

У городских трущоб особый запах - такой смешать не сможет и Диор. Нюхнув, поморщит нос вальяжный Запад. "Я - дома!", - скажет местный идиот. У городских трущоб свои законы. В почёте: сила, хватка и размах. Здесь самогон, почти не прячась, гонят. Гостей не делят: зван он, иль не зван. У городских трущоб язык особый. Тут мат - не ругань, просто - лексикон. "Люблю тя, тварь!", - признаются без злобы, в ответ:"И я, такой ты рассякой!". В трущобах видно всё, как на ладони. "Тю!

Разверстых хлябей зев стоически не сохнет, и капает весь день слюна за штофом штоф. Беседка во дворе выслушивает: "Ох! Нет! Осенние дожди нам в августе за что?" Изгибисто струя выплясывает шимми под песенный мотив с названием "кап-кап". Струе-то хорошо, да выглядит паршиво с огромным флюсом туч небесная щека. Скорее пусть пройдёт дантистский курс леченья простывший нерв зубной разверзнувшихся хля... О чём бишь тут я вам? Да, собственно, зачем мне в дурдоме ясный день? Ну нет! Как льёт! Ты глянь!!!

Душа, увидев свет в конце тоннеля, сказав:"Дружок, ну всё, я побежала!", ведь побежала. Надо ж? В самом деле! Заметил я: остреет морды жало. А где-то там, в прострации горбатой, как будто крик простуженного урки, хрипатый глас:"Да скальпель..."... дальше матом... Но это зря. Не справился хирург-то... Прошу простить, Лизетты и Иветты, за то, что вы останетесь невинны. И пусть порыв кладбищенского ветра, подсушит масло постное на минах, загнёт вам юбки, оголив колени, заставив вас, наверно, даже вскрикнуть. Я подсмотрю за вами из вселенной, и прошепчу безмолвно: "...знать бы прикуп..."...

Скоро птичьим стаям - в лёт, на юга. Крик начнётся повсеместно, и грай. Карту треф зачем клюёшь, попугай? У гадалки в клюве - крест - не игра! Нагадай-ка лучше лет больше ста, а ещё верней - три дюйма весны! Коль откажешь - брысь-ка в клет- ку к шесткам, а гадалок нынче - уйма. Плесни друг-товарищ нам опять до краёв, пусть как сокол взмоет градус вина. Невозможно время вспять, ё-моё! Хоть сегодня будет радост- но нам. Август стелет по земле первый дым, моет сириусов лица, и вег. Скоро - осень. Осень лет - впереди. Хоть и осень, только длится пусть - век!

Ещё немного постоим... Ещё немного... Но как непросто с этим простеньким "ещё"! Ещё на миг одна, совместная дорога, и для Создателя пока совместный счёт... Застряло солнце в аномально рыжих кудрях, крылатый ветер зацепился за вихор... Мы поступали столь мальчишески, немудро, что не смогли достигнуть складности стихов... Полдневный зной распял две тени на асфальте, движенья губ сковало сухостью пустынь. Ещё чуть-чуть - не станет песни, спетой с фальшью, её заменит бой колёс за стыком стык... *** Ещё немного постоим. Хоть давит плечи совместно нажитый семипудовый груз. *** Не Бог-то весть какой сюжет. Но прост он, вечен, как прост и вечен мир обыденный вокруг...

Ещё совсем не прожита моя убогая никчемность. Не в масть мне культовый "Житан"... Кличко не мною с правой в челюсть... Не изобрёл я телефон... Как Ричи Блэкмор рок не жарю... У Робинзона был Дэфо... Не я - у "Девочки на шаре"... Не бил я гвозди в стопы блох, а с Сиануком красных кхмеров... Как сомелье - я просто лох, как стихотворец - лох без меры... Не строил домен, про мартен мне только дикторы читали... Не посылал меня в Артек за достиженья в школе Сталин... *** Весьма посредственный болван, о ком потом никто не вспомнит - ни желтопрессная молва, ни энциклопедичный томик... *** А ведь не кончилась ещё моя никчемная убогость. Кому бы выставить мне счёт к меню "не - я...", раз мог так много?