Мой мир уйдёт со мной, угаснет, как свеча. Как странно это всё, и как недостоверно! На стареньких часах пробьёт последний час – Отрывистый щелчок, как выстрел револьверный. Не отведите глаз от этих странных строк, Когда-нибудь мы все подумаем об этом, Проходит жизнь моя, как заданный урок, О многом умолчу, в плену у этикета. Ах, этот странный плен, печатью на губах, Он столько нежных слов не выпустил на волю… Надеюсь, ясно Вам, что каждый стих – мольба, А в каждой запятой – сокрытые пароли. Признанием в любви звучат цепочки слов Об осени, зиме, о том, что я скучаю, О том, что всё же мне, конечно, повезло – О, сколько я всего оставлю за плечами! Когда-нибудь, собрав отчаянье в кулак, Я напишу о Вас открытыми словами… Ну, а пока вот так – спасибо, что жила, Отдельное – Судьбе – за нашу встречу с Вами. Мой мир уйдёт со мной, угаснет, как свеча, Оставив сотни слов на выцветших страницах… Не торопи меня, мой Ангел у плеча, Позволь ещё побыть, позволь в словах продлиться. 5.01.16.

Стихи не любят суеты, их шум толпы пугает тоже, а потому и я, и ты на тех затворников похожи, что пишут иглами по коже свои заветные мечты. Стихам не нужен яркий свет, достаточно свечи огарка. Чтоб стих дышал и не черствел, чтоб пел, кричал и кровью харкал, чтоб перечёркивал ремарки словес неистовый ловец. Как одержимых удержать, когда в крови вскипает слово, когда по лезвию ножа пройти за словом я готова? Но вот – порыв в строку закован, и … многоточье, как межа… О чём пишу? Да всё про жизнь. Скажи, мой свет, с тобою так ли? Держи, соломинка, держи меня, но вот – слова иссякли… Погашен свет. Конец спектакля. Но точит кто-то там ножи, и на снегу зардеют капли… Писать стихи, стихами жить. Скажи, мой свет, с тобою так ли? 3.01.16.

Прошедший год ещё предъявит счёт За всё, в чём был и не был виноватый. На ёлках тает белый снег из ваты, Прохожий мокнет под дождём – помятый – Он из гостей, и весел он ещё, Он сыт и пьян, а по лицу течёт, Вчерашний снег, а воздух пахнет мятой – Наверно, где-то заварили чай, С малиной, мятой, с листиком душицы, С таким-то чаем – стоит ли душиться? …Мелькают в пальцах тоненькие спицы – Мне непривычно в сумерках скучать, И шаль лежит уютно на плечах, Но отчего-то влажные ресницы. А промельки прохожих за окном Не потревожат памяти и взгляда, Как знать, мой друг, наверно, так и надо – Хранить в душе спокойную прохладу… Наверно, надо.

Как странно отражается луна В погасших окнах дремлющего дома, Как будто безнадежно ищет дна В ночном пространстве опустевших комнат. А может, безнадежно влюблена В кого-то? Но его уже здесь нет, Он был, но как же это повторимо… И льётся серебристый лунный свет На пальцы, губы, волосы любимых, И любящих… И тихо тает след Летящих слов.

Как будто кто-то вычерпал до дна источник слов… иссяк, беда какая, в окно кивает бледная луна, легко по небу катится она, в мои печали вовсе не вникая. Мои печали – только лишь мои, кому ещё повем мои печали? Не знаю подходящих слов молитв, которые б, с отточенностью бритв, мои печали просто отсекали. Конечно, знаю, тема не нова, у каждого своё, но в том ли дело? Своя болит больнее голова, свои трудней находятся слова, но легче оказаться у предела. А оказавшись, словно в ступор впасть – вот край, вот пропасть, просто шаг шагни лишь… И тянет иногда в неё упасть, в расщелину, разинувшую пасть… Я знаю, многих пропасти манили. Бывали с виду прелести полны, приятны, удивительны и ярки… И сердце начинало сразу ныть, и бес под рёбра, с левой стороны, колол, сулил утехи и подарки… Полёт недолго длился – вот и дно, а в воздухе ещё витает эхо, и повторяет сотни раз одно – «Я вас люблю…» Но отголоски смеха, Разрежут эхо, словно острый нож. 18.12.15.

Минула половина декабря, О, как же год торопится к исходу, Зима… но небо льёт на землю воду, И тонет в тучах дождевых заря. Мой славный, отчего вы так грустны, Не радует канун предновогодья? На улице, как будто половодье, Как будто, день остался до весны. Как будто – вот – и юная весна, Смеясь и плача росами ночными, Дождями шелестя родное имя, Раскрасит вид из нашего окна. Вид из окна туманен и дождлив, Как будто бы, затянут плёнкой мутной, Её дожди смывают поминутно, Но мало толку. Ветви старых лип Качаются, послушные ветрам, Как будто, машут тонкими руками, Но нет просвета между облаками, Сегодня снова, то же, что вчера. Мой славный, незнакомый, но родной, Мой адресат для этих глупых писем, О, как же мы от многого зависим, Не находя причины ни одной Для сплина, нескончаемой тоски И для хандры – ах, как это по-русски – Любой проход мы объявляем узким, И – в стену лбом!

Ветер уносит последние листья, Дворник разводит последний костёр. Мокрой ладонью неслышно и быстро Дождик следы этой осени стёр. Всё приготовлено к зимним картинам, Всё в ожидании снега. И я Вижу, как снег засыпает равнину, Слышу настойчивый крик воронья. Вижу летящие чёрные стрелы – Чёрным по белому чертит крыло. Чёрным по белому, чёрным по белому… Только бы снегом их не замело. …Как в феврале раскричатся вороны, словно сюда зазывая весну… Буду по городу птицей влюблённой Вместе с воронами в снеге тонуть. Буду заглядывать в светлые окна – Как там? Вы ждёте конца февраля? Скоро ль до нитки дождями промокнет Спящая в зимней постели Земля? Скоро, скорее, чем кажется, милый, Время испуганной птицей летит… Страшно признаться, что я полюбила, Страшно, мой милый, пойми и прости Слово неловкое...

Снова и снова слова мотыльками в стекло, Где ж мотыльки – там декабрь, это, видно, снежинки. Снегом тропинку твою во дворе занесло, Кто-то протопчет к воротам другую тропинку? Снова слова о тебе, а о ком же ещё, Ночью мой сон о тебе, об одном нарисован, Тенью стоишь целый день у меня за плечом, Или мелькаешь в кружении вьюг невесомом. Мне же опять, до мелькания мушек в глазах, Так и смотреть на весёлую пляску метели. Как ты сказал, ты не помнишь, как это сказал – «Мне без тебя ни за что не прожить и недели». Годы прошли, пролетели, как птицы вдали, Сколько их было – да я и считать их не стану. Ветер уносит слова далеко, на залив, Бродит по берегу там неустанная память. Птицей залётной рисует узор в облаках, Росчерком крыльев его зачеркнёт ненароком… Память синица пригрелась в замёрзших руках – Странно, не правда ли… Вот и опять – о высоком, Вот и опять – о любви, а о чём же ещё? Свет мой, тебе ли капризам моим удивляться… Тают снежинки, слезами стекая со щёк. Ветру читаю, не жду п

Поэты спят, влюблённые в сонеты, Здесь никого - и только я одна, Брожу, едва дыша, по строчкам этим, Следя - не всколыхнулась тишина, Чужой ли шаг пространства не нарушил - Домашний устоявшийся уют, Где блеск старинных ёлочных игрушек Из ваты залежалой достают? Не облетел ли снег с дрожащей ветки, Встревоженной полётом снегиря. О, как, порой слова бывают метки, И как, порой, их говорят зазря! Как дёшевы пустые разговоры О дождике и снеге, обо всём. Смешные, опрометчивые воры, К каким подножьям этот вздор несём? Мой милый друг, довольно ли мы были С тобою откровенны, говоря, Что всё не сказки, всё, конечно были… Смотри, как наливается заря Багровым цветом раннего заката, На ветер, видно, что ж, уже зима. Что ты Гекате? Что тебе Геката? Полны словами жизни закрома. Набиты впрок, без смысла и без толка… На всякий случай, мало ли, а вдруг? …Лежать, в стогу затерянной иголкой, И ждать прикосновенья чьих-то рук. Твоих?

Бельё мороженое с улицы Внесу я, задевая стены, Пододеяльники ссутулятся, Оттаивая постепенно, И заполняя воздух комнатный Своим щемящим ароматом... Мне это действие запомнится, и я в тетрадочке измятой пишу корявым, скорым почерком о том, что осень миновала. Стишок вертлявенький бормочется И тянет буквы из завала Каких-то прежних, неопознанных, Полузабытых, недописанных. А, в общем, ничего серьёзного – Бельё с мороза. Снегом выстланный, Декабрьский сад собой любуется. Простая, истинная истина – Бельё мороженое с улицы. 5.12.15.

Как уследить листки календаря, Они слетают зимним листопадом… Стремится год к исходу декабря, Всё, как всегда, неумолим порядок. И ход часов не нам остановить, Они стучат размеренно и страшно… А тёплый свет нечаянной любви Неуловим, как будто день вчерашний. Накрою стол и сяду у окна, Ведь ожиданье встречи мне не в тягость. Прозрачная, как счастье тишина, Строкой романса ляжет на бумагу. Всё о тебе, мой долгожданный друг, Тебе слова декабрьского романса, И даже карты веером из рук Летят, слагаясь в линии пасьянса. И рядом с дамой – червенный валет – Как подтвержденье нашей верной встречи… Пасьянс судьбы на праздничном столе, Мне всё расскажет в этот тихий вечер. А за окном кружится белый снег, Ещё чуть-чуть – и прошлогодним станет. "И по его истоптанной спине" Метель станцует новогодний танец. 1.12.15.

Вдыхая осень, дни считаем и жжём осенние костры. На низком небе чаек стаи шныряют – им не до игры, окончен праздник, дни короче, и корма меньше в ноябре, зима бескормицу пророчит. Пора кормушки во дворе развешивать для птиц голодных, для воробьёв и для синиц, для всяких прочих птиц свободных… Тогда, как несвободных птиц, накормят в клетке жирно, сладко, пой птичка, не о чем жалеть. На похвалы певички падки – неважно – клетка или клеть – поют, лишённые свободы, о счастье, о любви, весне – придворные певцы… Природа им снится, разве что, во сне. А если в форточку заносит прозрачно-синий дым костра – брезгливо морщат клювик-носик.

Сегодня дождь недолгий шелестел, Октябрь уже свою закончил песню, И на прощанье вышил на листе Слова о том, что так неинтересно Читать осенний бесконечный плач. И ты уходишь, громко дверью хлопнув – Пора и на работу – ты палач, Короткий день, доходно и удобно, Не хлопотно, совсем не тяжело – Один удар, потом весь день гуляешь… А главное – не вспоминать тех слов, Что перед казнью выкрикнула злая, Растрёпанная, космы, как огонь, Глаза – травы июньской зеленее. Звала своих языческих богов И проклинала всех. И, пламенея, Метались кудри рыжие, как вихрь, А смех кривил искусанные губы. И облегало платьишко в крови Такое тело… Но топор разрубит. Не промахнётся верная рука, И красота померкнет исчезая – У плахи два бессмысленных комка… Забыть её. Да, что ж это с глазами? Двоится всё, и влага на щеках – Палач, ты плачешь? Небывалый случай. Но ведь убил, не дрогнула рука. Забудь её. Поди, напейся лучше. Потом усни.

Говорить о высоком...

Вдыхая осень, дни считаем и жжём осенние костры. На низком небе чаек стаи шныряют – им не до игры, окончен праздник, дни короче, и корма меньше в ноябре, зима бескормицу пророчит. Пора кормушки во дворе развешивать для птиц голодных, для воробьёв и для синиц, для всяких прочих птиц свободных… Тогда, как несвободных птиц, накормят в клетке жирно, сладко, пой птичка, не о чем жалеть. На похвалы певички падки – неважно – клетка или клеть – поют, лишённые свободы, о счастье, о любви, весне – придворные певцы… Природа им снится, разве что, во сне. А если в форточку заносит прозрачно-синий дым костра – брезгливо морщат клювик-носик.

Сегодня дождь недолгий шелестел, Октябрь уже свою закончил песню, И на прощанье вышил на листе Слова о том, что так неинтересно Читать осенний бесконечный плач. И ты уходишь, громко дверью хлопнув – Пора и на работу – ты палач, Короткий день, доходно и удобно, Не хлопотно, совсем не тяжело – Один удар, потом весь день гуляешь… А главное – не вспоминать тех слов, Что перед казнью выкрикнула злая, Растрёпанная, космы, как огонь, Глаза – травы июньской зеленее. Звала своих языческих богов И проклинала всех. И, пламенея, Метались кудри рыжие, как вихрь, А смех кривил искусанные губы. И облегало платьишко в крови Такое тело… Но топор разрубит. Не промахнётся верная рука, И красота померкнет исчезая – У плахи два бессмысленных комка… Забыть её. Да, что ж это с глазами? Двоится всё, и влага на щеках – Палач, ты плачешь? Небывалый случай. Но ведь убил, не дрогнула рука. Забудь её. Поди, напейся лучше. Потом усни.

Прячу в шкафу батист – летние векселя… Ветер поёт – басист, не прожужжать шмелям этих тоскливых нот, этих печальных фуг… Времени нет – цейтнот, спрятан батист в шкафу. Время расплат пришло, значит, считать цыплят. Ветер унёс тепло и остудил мой взгляд. Видится всё ясней, воздух осенний чист, что же так грустно мне прятать в шкафу батист? Время стрелой летит, знай, успевай считать, и подбирать мотив, если играть с листа, вешать календари, на прошлогодний гвоздь, слушать калитки скрип, сетовать – не спалось… Ночи теперь длинней, некуда их девать, думаю о цене, взвешиваю слова, сколько потянет грех, выравненный в столбец, писаный в сентябре, видно, попутал бес… Знаешь, немудрено, осень пора тоски, холодно и темно в улицах городских, слышится до утра ветра ночного свист, значит, пришла пора прятать в шкафу батист. 19.10.15.

Не звук, а предзвучье, не цвет, а предцветье, впустую растрачено время иллюзий, нас кто-то пугал двадцать первым столетьем, напрасно… Предчувствия собраны в узел, гадалок прогнозы отправлены в нети, оракулов речи осмеяны тоже, а век двадцать первый идёт по планете, до боли на средневековье похожий. Кровавые реки бессмысленной сечи Земля не впитает – насыщена кровью. И время не лечит, ты слышишь – не лечит! Бессмысленно также – лечить нас любовью – деревья впитали смертельную влагу, и в поле пшеница напоена смертью, и хлеб, и плоды, что вкушают на благо – в нас пестуют зверя… О, не лицемерьте, что можно бомбёжкой достичь перемирий – засеяно пулями, кровью полито… На мёртвых губах остывают псалтири, а век опускается в мрак неолита. Не цвет, а предцветье, не звук, а предзвучье – какими словами о смерти расскажешь? Сумеешь?

Подняться вверх по лестнице старинной, заученным движением руки нащупать ключ. По следственно-причинной, привычной связи, ключ не находился. Он не был в сумке, и в карман пальто не попадал, но, где-то был. Учитывая то, и, предвкушая развлеченье, очевидно, скучающий замок смотрел с дверей прищурено-ехидно. Ступени, стёртые количеством шагов, сравнимым лишь с количеством песчинок, блестели в сумерках. Плыл сигаретный смог, и сквозь дымок в глазках глаза блестели… Бдят соседи, вдруг не открою, подниму скандал, весёленький получится кроссворд… Шуршал за стенкой мусоропровод, ночных чудовищ отправляя в нети, у лифта крутился с зажигалкою вандал, юнец прыщавый, жертва пубертата, крошился мел, в руке его зажатый... На стенке надпись – Эпсилон к нулю всегда стремится! …Но нашёлся ключ. Замок замысловатый причмокнул ржаво, двери отворил, и я рассталась с гладкостью перил. Вошла...

Έψιλον всегда стремится к нулю Или Весёлый вечер с учителем математики… Ах мой друг, не пора ли сменить надоевшую тему, Сколько раз говорить, хоть убейте, но я вас люблю, И незыблемо чувство, симптомно, но всё ж – бессистемно… Как нам жить, если э́псилон вечно стремится к нулю? И о чём говорить, если алгебра снится ночами, И поверить гармонию тщится метрический глюк... Наливайте полнее и пейте, я вас угощаю, Вы же видите – э́псилон резво стремится к нулю. Опустеют бутылки, а также тарелки с закуской, Я почти не устала, но, кажется, всё-таки сплю... И во сне говорю по-немецки, французски и русски, Что настойчивый э́псилон так же стремится к нулю. Поутру мы проснёмся, в объятиях, что характерно, Непонятно, зачем, но, наверное, вы однолюб... Вы во сне поминали, простите, какую-то ферму, Ах, Ферма́ ...