Раньше у нас была догиня. Палевая, красивая и деликатная, как провинциальная английская леди. Даже не знаю, кто больше подтолкнул меня к замужеству, будущий муж или эта собака… Звали её Урсула. Друзья-евреи перекрестили её в Касю. Урсула – Урсикася – Кася. Кто читал «Песню песней» Шолома Алейхема, тот поймёт. Кася не входила в комнату без разрешения. Она заглядывала внутрь, дескать, «можно?», муж ей кивал, тогда она входила танцующей походкой, радостно вихляясь. Ей был выделен старый диван, в котором она упоённо обнажила пружины, и старое солдатское одеяло, под которым она спала. Если Каську за что-то ругали, вид у неё становился такой, будто всё её «лицо» под палевой шерстью покрыто стыдливым смущённым румянцем… Возможно, так и было… На дачу мы с ней ездили на двух электричках: сначала от Покровского-Стрешнего до Каланчёвки, а потом с Ярославского до Семхоза.

Серафиме Алексеевне осталось купить буженину, всё остальное было уже готово. Раньше она ездила за бужениной в Елисеевский, а нынче стало трудновато: Серфиме Алексеевне исполнилось на днях девяносто пять. Вечером соберутся потомки: вдова-дочь, вдова-внучка, правнучка с мужем и трёхлетняя праправнучка. А какой стол без буженины? Одно недоразумение… Серафима Алексеевна сунула ноги в полусапожки на маленьком каблучке (на высоком она уже года три как не ходила), кокетливо сдвинула шляпку-таблетку набок, повязале сверху тонкий ажурный шарфик, надела любимую котиковую шубку и отправилась в гастроном. Купив изрядный кусок буженины и положив его в объёмистый ридикюль, Серафима пошла через сумеречный сквер: захотелось прогуляться.

Даша капризничала, ничего не ела, с Кириллом не разговаривала: дулась… Но в пятнадцать лет обзаводиться потомством было страшно. Ещё страшнее было признаться о восьминедельной беременности родителям: будут хвататься за распухшие головы и стенать… Кирюша отвёз Дашу в больницу записываться на аборт. Врачиха поохала, попыталась отговорить, но в конце концов записала на утро понедельника. Беременные влюблённые даже немного возрадовались: очень всё удобно получалось, школу прогуляют (в случае чего можно наврать, что были в компьютерном клубе), и родители останутся в благополучном неведении. Но понедельник – известно, день тяжёлый… Кирюша привёз Дашку в девять, сказал, что приедет за ней вечером, и уехал. Дашке выдали рваную ночнушку, драные тапки и байковый халат без пояса, и она уселась на банкетке в коридоре перед малой операционной.

…Катерина лежала на боку, свесив большой живот, согнув одну ногу и отведя колено вбок. Поза не радовала ни изяществом, ни грациозностью… Но ещё более странным казалось то, что не было стыдно лежать в этой нелепой позе, раскрывшись лоном к открытой двери палаты, мимо которой всё время ходили разнополые люди в белых и голубых халатах…Тело болело, и Катерина тихо поскуливала. Пришла доктор, раздвинула Катеринины колени ещё шире, заглянула в Катеринино нутро, сказала: - Рано ещё, - и ушла. Пришла сестра и сделала Кате укол. Боль несколько стихла, и Катерина стала осматриваться: напротив стонала молоденькая лохматая девушка, у окна пыхтела черноволосая толстуха, и ещё одна, с пегой чёлкой, молча и сосредоточенно ходила туда-сюда по палате держась за поясницу. Вдруг боль вернулась с утроенной силой, Катерина взвыла. Тут же завопила толстуха, а следом за ней лохматая. Ходячая прилегла и тоже подала голос. Пришла доктор, всем заглянула куда следует, сказала: - Что это вы тут разорались?

- Не капризничай, Веерок, не пойду. Ты сходи сама, а я дома поработаю, подожду тебя. Ну, ты же хорошая девочка, вон имя у тебя какое бархатное, Вера, Ве-е-е-ерочка. И глазки у тебя бархатные. Всё, иди, маме привет, веронёнка береги. Он мягко вытеснил её на лестницу, кивнул и закрыл дверь. Верочка прошла по улице и повернула на проспект. Прошла по переходу, обогнула строящийся дом и пошла вдоль забора и рощицы. Январь поскрипывал, посверкивал под ногами. Верочка чутко прислушивалась к нежному снежному хрусту и тонким бабочкам, мягко порхающим у неё внутри. - Веронёнок ма-а-а-аленький, а будет – Лев…- пропела она и зажмурила один глаз на горящие окна маминого дома. Со стороны проспекта кто-то шёл. Верочка сделала шаг в сторону, чтобы пропустить спешащего. Отряхнула снежинки со смешной своей пушистой шапки, с мягких варежек, с… Она не поняла, как её схватили, развернули, ударили головой о берёзу. Верочка опомнилась с руками, прижатыми к берёзовому стволу огромной сильной лапой.