…Катерина лежала на боку, свесив большой живот, согнув одну ногу и отведя колено вбок. Поза не радовала ни изяществом, ни грациозностью… Но ещё более странным казалось то, что не было стыдно лежать в этой нелепой позе, раскрывшись лоном к открытой двери палаты, мимо которой всё время ходили разнополые люди в белых и голубых халатах…Тело болело, и Катерина тихо поскуливала. Пришла доктор, раздвинула Катеринины колени ещё шире, заглянула в Катеринино нутро, сказала: - Рано ещё, - и ушла. Пришла сестра и сделала Кате укол. Боль несколько стихла, и Катерина стала осматриваться: напротив стонала молоденькая лохматая девушка, у окна пыхтела черноволосая толстуха, и ещё одна, с пегой чёлкой, молча и сосредоточенно ходила туда-сюда по палате держась за поясницу. Вдруг боль вернулась с утроенной силой, Катерина взвыла. Тут же завопила толстуха, а следом за ней лохматая. Ходячая прилегла и тоже подала голос. Пришла доктор, всем заглянула куда следует, сказала: - Что это вы тут разорались? Хватит хулиганить! - и снова удалилась. Боль нарастала, накатывая цунами. Толстуха неожиданно резво спрыгнула с койки, упала на колени, сжала руками железные прутья и заорала исступлённо: - Вася-а-а-а-а!!! Зачем мы с тобой это сделали-и-и-и-и!!! - и стала биться лбом о край кровати. Стоны лохматой перешли в ритмичное: «Твою ма-а-а-а-а-а-а…!!!», а ходячая с пегой чёлкой пошлёпала к двери, дыша паровозом. Пришла доктор с бутербродом в одной руке и какой-то железной штуковиной в другой. Глянула на Катерину, сказала: «Не тужиться!», скомандовала толстухе: «Пошли!» , и толстухино «а-а-а-а-а-а» растаяло в глубине коридора. Не тужиться на потугу больнее. Катя немного потерпела, а потом опять взвыла охрипшим за восемнадцать часов голосом. Вскоре увели матерящуюся лохматую и увезли на каталке маячившую с пегой чёлкой. Катеринино тело разрывало на тысячу маленьких Катерин, она закатывала глаза и пробовала потихоньку тужиться. Наконец пришли и за Катей: «Чего разлеглась? Идём уж!», и Катерина заковыляла в родовую. Докторша уложила Катю на операционный стол и сказала: - Ищи ручки. - Какие ручки? – спросила Катя. - Ты что сюда пришла, вопросы задавать? - Человека рожать. - Вот ищи ручки и рожай! - она села в отдалении за конторку и стала что-то писать, бросив Катерине: - Тужься! Катя пошарила по краю стола и нашла какие-то железные рукоятки, взялась за них и напрягла руки. Катино тело поехало по столу. - Не ёрзай, а тужься! Катя потужилась. Докторша сказала: - Сильнее! Катя потужилась изо всех сил. Докторша подняла на Катерину лицо и весело сказала: - Ну-ка ты мне не рычи, здесь тебе не зоопарк! – и снова принялась записывать. Пришли ещё люди в голубых халатах и поставили капельницу. Боль разрослась и стала покрываться вздыбленной шерстью… Вдруг докторша встала из-за конторки, подошла к столу, одновременно к Кате приблизился кто-то в голубом и надавил локтем на Катеринин живот. Катя вякнула, а следом за ней кто-то запищал. Доктора оживились и стали возиться у Катиных ног. Катя чувствовала себя лягушкой, которую переехал велосипед, но боли уже не было, её как будто выключили. Радостная докторша показала Кате рыжего маленького человечка и спросила: - Кто? Катя ответила: - Мальчик. Рыжего человечка унесли к раковине и пеленальному столу, он сопел и пищал, а доктора облегчённо смеялись. Катя хотела посмотреть своего человечка поближе, но к ней подошла врач и снова приказала тужиться. Катя опять потужилась, потом ещё и ещё, докторша нахмурилась, подозвала коллег, они посовещались и отвезли Катю в соседнюю операционную. Четверо дюжих девиц в голубых халатах вдруг навалились на неё, спеленали руками, а в Катеринино тело вонзилось что-то напоминающее миксер. Катерина зашлась в зверином крике, и ей зажали рот. «Миксер» намотал на себя послед, доктор у Катиных ног принялся штопать Катино тело и сказал весело: - Будешь орать – щас вообще всё зашью! – и Катя отключилась. Ей дали понюхать нашатырь и отвезли в коридор, поставив какой-то лоток у Кати под коленями. Катя согнула ноги, чтобы не касаться холодного металла и принялась ждать. Мимо ходили люди в халатах, периодически кто-то тряс Катино плечо: - Не спать!!! Через пять часов окушерка заглянула продрогшей Кате под простыню, закричала: - Девочки! Кто послед оставил?! – и погладила Катю по руке: - Ничего, лоток уберу – ноги можно распрямить, легче будет. Как дела-то? - Хорошо, - сказала Катя. – А где мой ребёнок? - Всё нормально с твоим ребёнком, не боись! Щас место в палате освободится, отвезут вас. Она тронула за руку проходившую мимо докторшу: - Куда её? Она ж зашитая. Докторша глянула на Катю и ответила: - Вроде, в раздельную надо, но эта – оптимистка, вон сколько в коридоре пролежала, так что и в общей нормально будет! Часа через три Кате принесли туго запелёнатого сына, положили между ног, сказали: - Держи, мамаша! – и отвезли на пятый этаж, в палату, разделённую на пять боксов, в каждом из которых стояла кровать, пеленальный столик и маленькая колыбель на колёсах. Ещё через час пришла первая записка от мужа: «Срочно позвони, на первом этаже у вас есть телефон, а то я волнуюсь!», на которую Катя неожиданно для самой себя ответила немного нецензурно… На вторую записку («Как обстоят дела с молоком?») Катя отвечала, что надои пока не ахти, но что они с сыном работают в этом направлении. Семь дней и ночей Катя носила на руках своё новорожденное сокровище, изучала его, кормила-пеленала-укачивала-кормила-пеленала-укачивала, мыла пол в боксе, показывала через окно родным, друзьям и близким своего рыжеволосого сына и тряслась («А вдруг…»). «Надои» ей старались увеличить при помощи специального аппарата, от которого у Кати поднималась температура на два градуса. Доктор констатировала: «Послеродовой стресс». Катя спросила: «С чего бы это?» – но ответа не дождалась… Перед выпиской всех женщин с детьми из Катиной палаты собрала докторша и сказала: «Запомните: ни вы, ни ваши дети никому не нужны. Запомнили? А теперь – до свидания. И – удачи!» По дороге в машине, на которой муж и мама приехали забирать Катерину домой, она прижала к себе сына и почему-то подумала: «Ну и пусть!»