В одном из купе поезда дальнего следования ехала супружеская пара. Ему едва перевалило за сорок - высокий, крепкий, приятной внешности, одним словом - "мужчина в расцвете сил", и она - гораздо моложе его, очень миловидная, светлые волосы, отлично сложена... и такого редкого обаяния, которое присуще только женщинам, успевшим почувствовать свою притягательность, ту, что манит, возбуждая интерес сильного пола. Они поженились менее двух месяцев назад, но решили провести свой медовый месяц только теперь, и, непременно, у моря. За окном уныло мелькали придорожные кусты, деревья, за которыми изредка виднелись поля, проносились мимо переезды, полустанки с двумя-тремя постройками, и всё это сопровождалось неустанным покачиванием и однообразно-монотонным стуком колес.

...сердце разбитое и сокрушенное, не отвергай... Из проповеди Сергей Павлович Головин, закончив лекции, домой не спешил. Он давно уже не торопился в родные стены, особенно в последнее время; стал чувствовать себя в кругу семьи - жены, взрослых сына и дочери - лишним, стремился к уединению, и часто, закрывшись в кабинете, жил своими интересами. Он, сын профессора, унаследовал от отца не только прекрасную большую квартиру в центре города, обставленную старинной мебелью, но и преданную любовь к русской словесности. Читая лекции студентам, он часто отвлекался, забыв о теме, увлеченно рассказывал о малоизвестных фактах из личной жизни, характере, того или иного, писателя, неустанно повторяя: "Ознакомившись с этим, можно полнее и глубже понять и оценить его творчество...

Ильину едва исполнилось сорок, но он уже успел вдоволь поколесить по стране. И где он только не крутил баранку огромного большегруза: на Урале, на Дальнем Востоке и даже на Крайнем Севере. Словно вихрь мечтаний носил его по жизни. Но с годами, ни то от усталости, ни то от желания обрести своё уютное гнёздышко, жизнь как-то вдруг коснулась Ильина несвойственной монотонностью, не обещая новизны. Нестерпимое желание тянуло его на родную Брянщину. Он твердо для себя решил - сделать еще пару-тройку рейсов и домой; осмотреться, найти спокойную работу, завести семью, зажить, как все нормальные люди. Рейсы предстояли долгими, тяжелыми, ехать приходилось в глубинку. Выехал Ильин рано утром, ехал без передыха и уже совсем поздно вечером остановился у небольшого придорожного кафе с названием "Трактир". Кафе показалось Ильину довольно приличным, справа от входа под стеклом большой стойки лежала различная выпечка, сладости, а на полках стояло множество бутылок с напитками.

Как-то на днях мне припомнился один удивительный случай из моего далекого детства. Прошло с тех пор много времени, мне тогда было лет тринадцать не больше. И вот однажды в гостях у своего школьного товарища, по случаю дня его рождения, я впервые услышал о Федоре Ивановиче Толстом. Это имя прозвучало как-то впопыхах, вскользь из разговора взрослых, при упоминании о Пушкине. Услышав это имя меня распирало любопытство: кто это? и отчего такое, на мой взгляд, странное прозвище, Американец. Спросить я не посмел, (стыдно было... Как этого не знать!) но имя запомнил и решил сам докопаться до сути. Как я был рад, когда мне удалось найти старую, потрепанную книжку с воспоминаниями некоторых современников Александра Сергеевича Пушкина, где упоминалось о графе Толстом, как о бретере, картежном шулере, авантюристе и о многих других неприглядных поступках, о его невыносимом характере. Я не то чтобы разочаровался в нем, нет, мне не верилось, что такой человек мог быть другом Пушкина.

Сеанс уже начался, когда Климов осторожно, открыв дверь, вошел в зал. Искать в полутьме указанные в билете ряд и место он не решился и, пройдя немного вперед, слегка пригнувшись, чтобы не мешать зрителям, заметил свободное место. Испытывая неловкость за беспокойство, он извинился перед мужчиной, а затем и молодой женщиной, которым пришлось встать, дав ему пройти. Климов был высокий, крепкого сложения с заметной внешностью и приятными манерами, а главное; о чем судачили, знавшие его - был "везунчик". Все в его жизни получалось как-то удачно, само собой: без особого напряжения сил и усердия. Успешно окончив школу, он легко поступил в институт и не абы куда, а именно в тот куда хотел. Еще будучи студентом, в нем разглядели многообещающего; подаюшего большие надежды и, защитив диплом, ему предложили работу в лаборатории научной организации.

В один из тёплых октябрьских дней, по аллее парка шла не спеша пожилая пара: он и она. Берёзы, стоявшие вдоль аллеи, тихо. словно нехотя, сбрасывали свой праздничный наряд. - Ты не устал? - спросила она, - Если хочешь, то мы присядем. Он одобрительно кивнул головой. Смахнув листья со скамьи, садясь, она призналась: - Знаешь, я безумно люблю осень за её красоту, хоть и грустно как-то от этого. - Да-да.., - задумчиво произнёс он, - Так и наша жизнь - окутана легкой грустью, как тонкой вуалью... И это, заметь, - неизбежно. - У тебя плохое настроение, - с легким укором отметила она. - Не преувеличивай, - и, бросив на неё усталый взгляд, он стал тростью разгребать листья перед ногами, помолчав, добавил, - Мне от чего-то последнее время снятся тревожные сны. - Интересно, от чего бы? Поделись. Он пожал плечами, - А, что это изменит...

В одном из купе пассажирского поезда за столиком у окна, против друг друга, сидели двое: миловидная женщина средних лет с приветливым выражением лица, и пожилой мужчина, слегка помятый жизнью, лет семидесяти с гаком. Если бы кто нибудь из праздного любопытства обратил на них внимание, то, судя по их оживленной беседе, отметил бы, что они знакомы, едут вместе,.. но это было не так. - ...Такая вот история, - глухо сказал мужчина, - Все таки сорок с лишним лет прожили вместе... Дети выросли, разъехались, у каждого своя жизнь, семья - немного помолчав, добавил, - К одиночеству трудно привыкнуть, но как-то надо жить дальше, - и, тяжело вздохнув, стал смотреть в окно. За окном проплывал теплый августовский полдень.

День выдался невзрачным: было холодно и сыро. Возвращаясь с работы, Сергея Ларина то и дело раздражало болезненное чувство, ощущение, о котором говорят: "саднит душу". Он никак не мог избавиться от гнетущей, доставляющей огорчение мысли... Утром, он с того ни с сего, в горячности, будто "вожжа попала под хвост", накричал на жену. Воспитанный в приличной, интеллигентной семье, где уважительное отношение ко всем и всему было пунктиком... и тут на тебе - резкое неприятие чужого мнения, да еще дерзко с надрывом... Жили они очень скромно, иногда чуть лучше, порой хуже, от чего жена нет-нет да впадала в тягостное уныние, и тогда ему казалось, что вот-вот она зарыдает, бросив в него очень обидное: "Неудачник!" В такие минуты, он с горечью думал о своей жизни. Вспоминал, что когда-то грезил написать что нибудь такое, что растрогало бы чужую душу, что вызвало бы, пусть не у толпы, но хотя бы у жены восторг, изумление его талантом.

Как-то ехали мы с приятелем в автобусе и я, исподволь, стал наблюдать за одной красивой женщиной, что сидела у окна. Она всю дорогу безучастно смотрела в окно и мне показалось, что её выражение лица было исполнено, если не грустью, то, во всяком случае, каким-то разочарованием. И мне тогда подумалось: " Вот ведь, и красивая, и хороша собой, и уж наверняка любима, а что-то, видимо, не так у неё, какая-то рвётся в душе грусть. Возможно, всё это было моей фантазией, и, выйдя из автобуса, мне от чего-то захотелось поделился своей догадкой с приятелем, и он, ни без иронии, взглянув на меня, со знанием знатока, сказал: - Нам никогда до конца не разгадать женщину, - и, подумав, добавил, - Да, и нужно ли? Мы шли молча, каждый думал о своём, и вдруг он неожиданно остановился. - Я, пожалуй, расскажу тебе один случай из моей далёкой молодости. ... Когда-то я знавал одну женщину потрясающей красоты.

Эта улица была старой, тихой, неприметной и, пожалуй, какой-то даже застенчивой. Единственное, на чём мог остановится скучный взгляд прохожего, так это - маленькое, едва заметное, уютное кафе, затерявшееся в конце улицы. Признаюсь, мне нравилось в нём бывать... Этакое совсем простенькое кафе, так себе - ничего особенного, и музыка отчего-то всегда была грустная, но что-то притягивало меня сюда, влекло... Этого кафе давно уже нет и в помине, да и улица стала шумной, бойкой. Вероятно, нет уже и тех посетителей, что соблазнялись неоправданными надеждами и опрометчивыми желаниями... Но тогда, здесь каким-то образом, словно сговорившись, собиралась компания своих, чем-то близких и, в то же время, не похожих друг на друга уже немолодых людей. Такое ощущение, что они приходили сюда, чтобы не растерять окончательно свои желания... Да-да, именно - заглянуть в глаза надежде. Ведь не напрасно же между собой они называли это кафе "Приют одиночества".

Почему трудности и беды объединяют людей, а благополучие наоборот, почему часто муж не понимает жену, а дети родителей, почему незаурядные люди, как правило обречены на одиночество?.. Кто-то может объяснить? Только без излишнего словоблудия, риторики и размытых фраз. *** Какая жалость, что ворота счастья открываются не внутрь, как было бы легко и просто. Так нет же, чтобы стать счастливым, надо непременно приложить усилие, открывая их на себя. *** Если вдруг на вас свалятся невзгоды, беды и несчастья, то не падайте духом, посмотрите на небо и вы непременно увидете протянутую вам руку помощи. *** Безысходное одиночество в городе, это похлеще, чем на необитаемом острове. *** Не спешите делать глупость, даже если она кажется милой, даже если очень хочется. Помните, что глупость, глупости - рознь.

В последнее время Василий Павлович выглядел неважно, хотя он не был ещё настолько стар и не страдал неизлечимой хворью. Лет семь назад он потерял жену и теперь чувствовал, как вместе с этой утратой постепенно меркнут привязанности, что совсем ещё недавно так тесно связывали его с жизнью. Бывает, воспоминания каким-то образом так запутаются в душе, словно репей, что со временем, показываясь на глаза, вызывают жалкое впечатление. Взять хотя бы его сестру младше его, которую он любил без памяти. Она уже лет тридцать как жила за границей, вышла там замуж, письма писала крайне редко, и в конце концов забыла о нём напрочь, и со временем он отвык от неё, оставив в своей памяти её воздушный образ.

И все таки - рановато и резко Петр1 распахнул окно в Европу, не дал выспаться русской нации, не от этого ли она - очумелая, бестолковая и нервная. *** - Знаешь, - как-то сказал мне Петрович, - Как ни странно, а во всем, что происходит вокруг нас плохого, виноваты не те, кто это делает, а те, кто равнодушно смотрит, смирившись с этим... И в этой толпе мы с тобой, или я не прав? *** Он был настолько тщеславен, что когда ставил подпись, то сначала делал два, три раза "пробу пера". *** Со скамейки в сквере донеслось: - Я всегда любовался ею... Какой-то трепет перед живописной красотой... Такой первородной чистотой женского тела, его цвета, изгибами и впадинами, изумительным совершенством. И, заметьте, говорю я это без всякого налета пошлости и вульгарности...

Этот небольшой городок, по-неизменному провинциальному обычаю, был тих и целомудрен. В любом городе есть обязательно свой уголок, где можно на время забыться, предоставив полную свободу своей беспечности, а порой, даже смелой фантазии. Таким местом в этом городе был ресторан на привокзальной площади. Скорее это было, пожалуй, что-то среднее между обычным кафе и довольно приличным заведением, хотя, ради справедливости, надо признать - готовили и обслуживали в нем весьма недурно. Вечерами, по выходным была даже живая музыка. Официантом в этом ресторане служил некто, по фамилии Кротов. Было ему чуть больше пятидесяти. Крепко сбит, роста выше среднего с легким тиком лица и густой седеющей шевелюрой.