Сеанс уже начался, когда Климов осторожно, открыв дверь, вошел в зал. Искать в полутьме указанные в билете ряд и место он не решился и, пройдя немного вперед, слегка пригнувшись, чтобы не мешать зрителям, заметил свободное место. Испытывая неловкость за беспокойство, он извинился перед мужчиной, а затем и молодой женщиной, которым пришлось встать, дав ему пройти. Климов был высокий, крепкого сложения с заметной внешностью и приятными манерами, а главное; о чем судачили, знавшие его - был "везунчик". Все в его жизни получалось как-то удачно, само собой: без особого напряжения сил и усердия. Успешно окончив школу, он легко поступил в институт и не абы куда, а именно в тот куда хотел. Еще будучи студентом, в нем разглядели многообещающего; подаюшего большие надежды и, защитив диплом, ему предложили работу в лаборатории научной организации. Климов жил один, и в свои тридцать с лишним лет, так и не завел длительных серьезных отношений, о чем не испытывал особого огорчения, утешая себя: "Все еще впереди!". Усевшись поудобнее, он бегло огляделся по сторонам. Слева от него сидела молодая женщина, на вид, как ему показалось, лет тридцати. Она внимательно следила за происходящим на экране. Показывали фильм по мотивам рассказов Чехова, и в одной из новелл рассказывалось, как одна из героинь; некрасивая молодая женщина отчаянно страдала от несчастной любви. В какой-то момент Климов забыл о кино, сидел и думал о чем-то своем и когда зажгли свет он быстро встал, поднялась и женщина, взгляды их встретились. Он вскольз пробежался по ее лицу; оно было бледным, простеньким, но милым, с выражением какой-то провинциальной нежности, и все же - некрасивым. Он жестом предложил ей пройти вперед и, следуя за ней, оценил ее худенькую фигуру, ее стройность. Климов не был сентиментальным, отнюдь, но давно заметил за собой некую особенность: порой, случайно заметив, некрасивую молодую женщину с печальным выражением на лице, в нем просыпалась искренняя к ней жалость. В его воображении отчего-то рисовался образ неустроенности, неблагополучия ее жизни, обделенной взаимностью и счастьем. И когда он думал об этом, то в его душе непременно отзывалось какой-то тягучей, саднящей грустью, и тогда ему хотелось сделать для нее что нибудь такое, чтобы как-то заглушить эту печаль, но что? он не знал и сам. Вот и теперь, взглянув на женщину, в его душе что-то дрогнуло и слегка кольнуло. На улице было тепло, апрельское солнце уже опустилось за дома и, казалось, что где-то там, далеко за ними разгорался сильный пожар. Женщина не спешила, шла легкой задумчивой походкой. Климов шел чуть поодаль, как вдруг прибавил шаг и, поравнявшись с женщиной, решительно не зная о чем с ней заговорить, сказал: - Простите меня, что пришлось Вас беспокоить во время сеанса... Так уж получилось... От неожиданности женщина даже вздрогнула и, кротко, взглянув на Климова, пожала плечами. - Ничего страшного. - отозвалась она приятным грудным голосом. - Как Вам фильм? - стараясь завязать разговор, спросил он. Женщина слегка смущаясь, ответила: - Мне нравится Чехов, а фильм... Как Вам сказать.. С чем-то можно и поспорить, но играют хорошо. - Да? А я последнее время как-то охладел к Чехову, - признался Климов. - Отчего же? - спросила она, замедлив шаг. - Знаете, мне кажется, что он не слишком-то жаловал людей... У него есть очень жестокие рассказы. Вы не находите? - Ну, например? - и повернувшись к нему, она остановилась. - Возьмем хотя бы про девочку, что задушила ребенка, только потому, что хотела спать... Или про утопленника. - все больше заводился Климов. - Интересно!.. Но я думаю, что не уважая людей, писать вообще-то невозможно. - постаралась возразить она. - А вы знаете, какой самый гениальный рассказ у Чехова? - Какой же? - "Дама с собачкой" Это шедевр... Я, будучи студентом, как-то на вечере читал его со сцены... Давно правда. - Климов постарался сгладить резкость слов о Чехове. - Я, пожалуй, соглашусь с Вами. - Между прочим, меня зовут Павел... А Вас? - и неуверенно протянул ей руку. - Нина. - слегка смутившись, она подала свою. Какое-то время шли молча и поравнявшись с домом с большой аркой, она неожидано остановилась. - Спасибо, что проводили... Было интересно, не скрою. - Вы здесь живете?.. - спросил Климов, не скрывая огорчения, что так быстро пришли. - Получается мы с Вами почти соседи... Мой дом вон, чуть дальше, на другой стороне улицы. - и он показал рукой на девятиэтажку. - Два окна от угла, второй зтаж... Крайний подъезд... Видите? Она кивнула головой, и чуть помедлив, вероятно, то же сожалея, что вынуждена идти, ответила: - Здесь живет моя подруга... Я обещала ей зайти, давно не виделись. Климов проводил ее до подъезда и, когда двери готовы были за ней захлопнуться, она обернулась. - Обещайте, что как-нибудь почитаете мне "Даму с собачкой." - скорее в шутку сказала она, скрываясь за дверью. - С удовольствием! - громко отозвался Климов. Нина была учительницей старших классов. Что касается встреч, то они были; но были чаще случайными, порой, немногословными, краткими. И вот однажды, когда было уже очень поздно, а за окном давно стемнело и веяло ненастной холодной осенью, в дверь Климова кто-то робко постучал. Он открыл, на пороге стояла она. Слегка опешив, но быстро придя в себя, он распахнул двери. - Ну, что Вы стоите... Проходите, прошу Вас. Она была, как ему показалось, чем-то взволнована. Сняв легкое пальто перчатки, неуверянно прошла в комнату. - Вы, наверно, замерзли... Хотите кофе? - предложил Климов. - Спасибо!... Пожалуй, да. - голос ее был глухим и непривычным. И когда она пила, у нее так дрожали руки и губы, что несколько раз край чашки стучал о зубы. "Что это с ней? - подумал Климов, и чтобы снять появившуюся напряженность, он стал бойко рассказывать, оправдываясь за свой несовершенный быт. - Помните Нина я обещал вам почит... - но она, оборвав его на полуслове, и, не поднимая на него глаз, резко встала. - Извините меня... Но мне надо срочно идти. - и быстро набросив на себя пальто, стремительно вышла на лестничную площадку. - Подождите, я провожу... - бросился за ней в недоумении Климов. - Нет-нет, не надо, прошу. - донесся ее голос где-то уже внизу. Прошло месяца полтора после этого вечера и за все это время они не виделись. И как-то, возвращаясь с работы, он вдруг встретил ее. - Здравствуйте, Нина!.. Вот это да. - радостно воскликнул Климов. - Что сучилось?.. Куда Вы пропали? Ну, рассказывайте... - Так уж получилось: срочно пришлось уехать. Отцу было очень плохо, он у меня теперь один, мамы нет, ухаживать некому. - с грустной улыбкой, чуть смущась,ответила она. - Это печально! - помолчав, желая сменить тему, Климов не нашел ничего подходящего, спросил: - Ну, а как у Вас на личном фронте? Она вскинула на него взгляд и, с какой-то потаенной грустью тут же, опустив глаза, ответила: - Вы хотите спросить про мои матримониальные намерения? Мх... - усмехнулась она. - Как-то не то все по жизни, да и не те... - она покачала головой. - Вы очень добры... Но такого джентльмена, как Вы я не встретила и, наверно, не... - и не продолжив, она пронзительно посмотрела ему в глаза. - Кстати, Вы забыли в прошлый раз свои перчатки. - поспешил Климов замять больную тему. - Это Вам на память, - то ли шутя, то ли серьезно, сказала она и, после небольшой паузы, добавила: - Извините! Мне пора. - и она протянула ему свою худенькую руку. - Я сегодня уезжаю. - Как? Снова... Куда? - с нескрываемым удивлением спросил Климов. - Теперь уже навсегда... Прощайте! На дворе стояла зима, было сухо и морозно. Климов любил это время года, оно вселяло чувство перемен, каких-то новых надежд, В один из таких дней он шел домой, едва сдерживая нескрываемую радость, но войдя, увидел на тумбочке ее перчатки. "Мх... Это вам на память." - услышал ее голос. Он взял перчатки, они были мягкими, теплыми и, вспомнив о ней, тут же сник, ощутил какую-то знобящую тоску. Перебирая в памяти, он ясно увидел, как тогда, стоя на пороге, она была чем-то взволнована, и потом; эта дрожь в руках, когда пила кофе, была растерянной, и какой-то нездоровый блеск в глазах... "Что же это было с ней?" - думал Климов, и вдруг его словно ударили по голове, чем-то тупым и тяжелым. Кровь бросилась в лицо, стало гадко, противно, мерзко, подступило удушье, и он простонал от набежавшей боли. - Господи!!! Как же это я? А? - забормотал он, схватив руками голову. - Ах, ты! Какой же я идиот! - не унимался он. - Ну и сукин же я сын!.. Ай-яй-яй!.. Какая я тварь! А? - и он стал метаться по комнате, словно затравленный зверь.