Кислый, жидкий, скучный, многострочный, длится день – подумаешь хандра! Неба нет. Сознание морочат дальние мечты и поезда. Продаюсь за грош или дешевле. Покупайте! Суперангебот! Ну, и что, что силы на исходе, что от быта скособочен рот? Ну, и что, что пегий, неуклюжий? Барышня, я петь умею. Петь! А ещё я солнце вижу в лужах и готов за дело умереть. Нет? Не нужен? Жаль! Такой дискаунт, зуб даю(!), так просто не найти. И ведь я не пьяница, не даун… только вот ни с кем не по пути, только чуть скриплю, когда не надо, только вот, прописанный в былом, я как дом, оставленный жильцами, пыльный, с приведеньями, на слом. Пусть ходить не приучился строем, но ведь скидка, право, хороша! Неужели ничего не стоят память, моя память, и душа?! Время лечит? Нет. Оно калечит. Всех и всё, что я оберегал. Ну, и что, что скоро будет вечер и сквозняк вылизывает зал? Ну, и что, что шепеляв, как силос, и свою эпоху пережил? Я любил вас люди! Я любил вас. Остальное потеряло смысл.

Упасть на грудь, уткнуться носом в клевер, в султаны трав, расцвеченных зарёй. Наступит день, когда взлохматит север последние папахи над корой. Кора земная пахнет сном и храмом. Жужжит пчела. Скромна её печаль. Пчелиный бог не сотворил Адама, и потому есть заповедь – «не жаль!». Не жаль, пчела! Покуда цело жало - оно того не стоит. Проживи свой век в любви - на этом покрывале никто не умирает от любви. Пусть страшен тот, кто не боится страха, из страха убивающий – страшней. Страшись таких, их туловище – плаха и на твоей земле, и на моей. Уже не жаль ни мёда, ни отчизны. Жужжи, пчела! Всё прочее мертво. Нет ничего, что стоило бы жизни, когда она не стоит ничего. Цирюльник скоро сострижёт гирлянды, затрёт наш мир с его листвой до дыр. Ни ты, ни я – мы не узнаем правды: зачем мы миру и зачем нам мир.

- 1 - В уезде стрекоз на пруду лебедей, где будит луну поутру соловей, где росы по листьям смородин скользят к омытым луною тюльпанам оград, где пёс мой чепрачный под вилкой ветвей любил помечтать на подстилке своей, гадал я, удастся ли душам потом остаться друг с другом в том мире другом? Вне всяких мудрёных понятий и слов в том мире, себя обнажив до основ, удастся ли помнить вкус гренок и сад, заливистый лай сквозь оконный оклад? И, если едино всё в тех небесах, где вечность нас носит на всех парусах, возможно ли слышать листву, голоса, как белки носились, жужжала оса, не таять, как снежный (в ночь таянья) ком и видеть свой дом сквозь не свой окоём? Кукует кукушка. Биенье часов. Гадал я по звёздам созвездия Псов удастся ли мне сохранить сыновей и путь, что прошёл от дверей до дверей в уезде стрекоз на пруду лебедей, где умер мой друг на подстилке своей?.. - 2 – Мне памятен запах грибов на заре и лес, не опавший ещё в сентябре, куда конвоировал ночь берендей.

Тишина, где нисходит волна сквозь песчаные шельфы или с небом смыкается - с радугой в мёртвой петле. Тишина, где на стеблях росой обливаются эльфы, закаляя свой дух и слагая закаты земле. Ни любви, ни страстей (слава Богу!), ни прочих иллюзий. Эта правда ценнее, чем мысли о смысле её. Под спиртное не ноет о чём бы то ни было муза, по кому бы то ни было здесь не пустует жильё. Иван-чай, да полынь, да в низинах туманы, туманы. Как пещера огонь, окружают шалаш мой стволы. Я нашёл тишину, где душа строит вечные планы, где по звёздам аккадским, быть может, гадали волхвы. Дерева-шептуны словно свечи в полуночном креме. Вот и дождь зарядил, отполощет жнивьё да быльё. И по маку дождя яко посуху движется время. Или это не время уже, а былое моё.

-1- На рынке: «быкам не дадут ни крошки - это не рост, а отскок дохлой кошки…», «таки там появился какой-то Будда…», «таки что будет стоить мне ваше блюдо?..», «важно суметь дождаться момента, с первого дня елула - территория низких цен…», «полсикля за весь улов…» На Блумберге, из новостной ленты: «В жертву принесут двенадцать козлов – по числу колен». На рынке: «опять возведут городские стены - таки слухи, но камень подорожал…», «народ ждут перемены…», «это коррекция, а не обвал…», «понаехали! гнать их из Ханаана!..», «сказано, выплатят дивиденды…», «таки выживет снова отродье Хама!..», На Блумберге, из новостной ленты: «В двадцать третий день месяца адара шестого года Дария закончилось строительство Храма». Кризис пошёл на убыль. Открылся фрактал. Котировки потянулись на север. Доходность доверья упала в цене. Надежды - только ленивый не покупал, и это было по мне. Народ стал забывать о плене, как страшном сне, об ассирийских наветах, о мраке враждебных планет.

Их изгнавший из Сада - не Бог. Они сами, старатели кладбищ. И себе им уже не помочь ни тоской, ни строительством капищ, потому что суть яблока – плоть. Знанье плоти есть знание смерти. До скончания женам рожать, множа жизни и их лихолетья. В эту тьму и без нас намело столько душ, что любые напевы наших тел - лишь дублируют зло, заключённое в сущности Евы. Осыпаются даты, как мак. У макак бесконечные тризны. Мне не выжить с тобою никак, без тебя же и вовсе нет жизни. Твой манок - материнский инстинкт, что точней самых правильных лоций. А отвар первородных причин между смертных любовью зовётся. И хранит эту блажь бытиё, разметавшись на ложе Прокруста, словно время спасая своё, чтоб не стало во времени пусто.

………………………………......................С.Т. Закончилась эра. Чувства вразброд слоняются на пепелище. Идёт пять тысяч семьсот (от Сотворения Мира) семьдесят третий год. Ну, здравствуй, дружище! Что нового в нижнем эдеме? Жизнь по известной схеме – время линчует время. В пропитанном кознями колизее, чтоб лес не рос до небес, всему есть число и мера. В столицах вымерли гулливеры. Надежда склоняет к измене веру (попутал, должно быть, бес!). Гуигнгнмы рожают одних лилипутов. Вместо слова «прекрасно» имеет хождение – «круто». Интернет переполнен коричневым ором, реальность - серым молчаньем, массмедиа - жёлтым декором. Из гроба повыползла плесень. Воскресшие мухи Сартра. Выспались и со старта клянут инородцев хором от даты рожденья Адама (первого марта) до листопада, и далее, и опять – по самое первое марта. На этом фоне чувствую себя жителем Вавилона. Готов поклоняться Маме или любой другой языческой силе, лишь бы не было общего с этим вот илом.

-1- услышать ворчанье позёмки и льда на запястье лимана продрогнуть до нитки домой возвратиться с прогулки глинтвейна с букетом душистого перца и флёром корицы налить добавляя душицу гвоздику мускатный орех две крупицы да дольку лимона покуда песочные ходики снега о чём-то общаются с домом в потёртое кресло из кож прилуниться поближе к камину и млея от лени поглаживать пса и смотреть на поленья смотреть бесконечно на танго с тенями и лисьими листьями с дымом когда саламандра танцует всё прочее лишне настойка смолы и огня на берёзовом звоне очистит очистит омоет ни страха ни горя а словно всевышний опять дуновеньем дотронулся глины и голем оживший не зная ещё что он гол и как следствие смертен бездумно любуется светом и слушает ветер вишнёвый табак чуть смочить коньяком да из вереска трубку вдыхать не спеша будто сад предаваясь теплу и смешным размышленьям о сути любви о природе свечей или ватт и свечений с улыбкой заснуть вспоминая свою незабудку и больше у

Часть Первая -1- Река тротуара узка да мелка шипит под подошвой карбид И плачет и рвётся и бьётся в силках листва истлевая навзрыд Условились тучи на нервах-ветвях прикармливать ноты разлук Под ложечкой лестницы эхо и страх дверями стреляют на звук Всемирная сеть одиночеств – подъезд почтовые соты плафон чей свет штукатурку до сердца разъест как маршевый шаг похорон А лестница станет вести в коридор которого нет и опять в настенном светильнике вспыхнет узор что ты не сумел распознать… -2- было плющ-палаткой жильё укрыто а стало плющ-авоськой связано в полон взято в бетон спелёнуто пройдут вскоре холода да по чёрному в белом а покуда извела кручина запасаясь мелом не подставить грудь не уткнуться в грудь - потерпи душа долетишь когда-нибудь да куда-нибудь грешным делом -3- Вино листопада пролилось на скатерть но солнце остыло осталась лишь слякоть копейка луны покатилась на паперть орёл или решка - объятия насмерть Давай востанцуем (аллегро вив

............«На уроках труда: учитель - в школяре, ............школяр - в табуретке, табуретка – в окне, ............дальше – по обстоятельствам...» ...................(Гегель здесь не при делах) -1- А фон, как фон. День. Метроном под языком из выдохов и вдохов. Короче, день, как день, из аксиом - без новой геометрии в потом. Он обрастает махом медным мохом, хотя иные думают, что мхом. К чему чело не чалилось бы оком ни смысла в том, ни власти, ни богатства. Но смотрит в дом с завидным постоянством, из зеркала, сморщиниваясь, гном, пугая дом неотвратимым пьянством. -2- Трамвайные триоли за окном. Стук иноходи. Прочее. Горохом об стену мысли - гири, камни, гризли мусоропровода, водопроводной клизмы, подвальной гнили да крысиной тризны грызут, грызут и уж давно бы сгрызли, когда б так страстно не боялись жизни. -3- Вновь зеркало. Я гном, но из халдеев… Я б за тридцатку родину продал, её просторы, недра и т.д., о прошлом и т.п.

-1- На Страстной бульвар меня грусть ведёт: вот и арка, вход, лестничный пролёт. Здесь давно никто ни за что не ждёт. Никого не ждёт. Только взгляд, как крот, окопался здесь, где шуршит сквозняк, насадив мотыль пыльных лет на гак, где в авоське – лифт, под авоськой – мрак. Чем живу – не тут. Чем дышал – не так. Преуспела слизь на камнях в резьбе от стены к стене от трубы к трубе. Пустота – ау! - самый лютый враг и страшней, чем ад, как писал И.Б., чтоб уйти потом за глухой овраг. Я есть сын, не Сын. Тень Отца, привет! Чем греховна скорбь, если рядом нет тех, кого любил или что любил? Только тени, Тень. Остальное – ил. Почему молчишь? Ждёшь, когда Лаэрт… ведь любую тень порождает Свет. -2- Тень – это ещё не смерть. Тень – это уже не жизнь. Тень - отражение той стороны предмета, которая вечно страшится света. То пробежит по лицу, то промелькнёт в глазах. Не оставляя следа, движется след в след. Чей это образ? Нет! Чей это силуэт?

-1- то ли зовёт из-за ночи полярной круг барабана тайцы то ль тарантеллу играют шаманам падшие призраки тьмы то ли забились ключи да вулканы там где родятся творцы то ли бидон пресловутой пандоры алчные вскрыли умы животворящие в дебри летящие птицы костра воды струящая сумрак разящая бритва реки шорохи сполохи сыпь пересудов пестра хруст под подошвой в душу до дрожи недалеки танцы отчизны тризны и жизни кукольной жизни мелки в небе рассыпаны вплавлены вдавлены но от луны до луны чертят в некрополях даты с оградами да на воде валуны -2- где-то беспощадно далеко навстречу взгляду падала заря розовым щенячьим языком слизывала с крыш росу поджигала светотени пугая солнечных зайчиков на ослеплённых стёклах падала дабы напомнить в очередной раз демонам былых страстей да остывших вулканов в чём состоит смысл жизни блистая голландской оправой из безразлично парящих лучей висели и меркли в вакуумных своих упаковках одноцветные альфы и беты созвездий висели над прежней обителью б

хорей тамбур тамбур зов вагонный по этапу в ресторан окна в окна как в иконы в дыме нежится гортань дух отчизны спи спокойно убиенный без вины бесприютные перроны душам нашим суждены мчится встречный из эдема под тайфунами колёс дышит страстью к переменам материк в низовьях гроз переезд закрыт составом свет спускается в забой да стучат звучат в октаву бог с тобой и чёрт с тобой ямб частят литавры ветры кони ответный гул из-под корней железной музы зверь бессонный поднял питонов фонарей дорожной мукою откаясь в прожекторах сгорит икар не помяну казнённый адрес на шпалах каждый знак бекар я расстояния меняю как нотный знак на нотный знак не обращаемая в дао любая истина пустяк и пусть плывут от солнц погасших сжигая море корабли я не ищу тенёт вчерашних ни за любовь ни за рубли дактиль вяжет черёмуха из-под-небесья нёбо отечества бьются фрамуги чьё-то безмолвье влекут вдоль полесья сплина упругого белые струги рвётся позёмка вне ритма вне метра выправить контур шагреневый мел

-1- Дымком потянуло с вокзала, на снежное олово медь небесная словно стекала, и таяла, и умирала не в силах никак умереть. А, может быть, просто меняли свой полюс магнитный на два два ангела медной печали, на две одинокие дали, на некогда и никогда. А, может быть, души-сиамцы на мокром распались снегу, змеились в полуночном танце на чёрно-виниловом глянце, шепча в никуда «не могу»… Маэстро Леонкавалло… Нелепая грустная твердь в ту пору «Паяцев» давала, и словно любовь умирала, не в силах никак умереть. -2- Февраль. Как холодно, как грустно позёмка нежит тротуар! Всё обретённое по Прусту – войдёт в прокрустов будуар. А там коса, резец былого, событий косы отсечёт. «Уйду, любимая!» – два слова, да на двоих отдельный счёт. Но смерти нет, как нет забвенья. Есть одиночество и Бог, и сфер неангельское пенье, и звёзд ночной чертополох. «Прости, любимая!» – два слова. Линейка кончилась.

Заря раздует шёлк на шпилях кипарисов, скрипач, скрипя душой, заигранных каприсов откроет вентилёк – чтоб хилый ручеёк в затасканный футляр, позвякивая, тёк. Послушать соловья, здесь музыка такая, что жизни нет конца и городу нет края. А боль в руках? А зной? Да разве в этом соль?! Не лопнула б струна, не ссохлась канифоль. Как грушу, сотни раз вывешивая душу, звучать, опять звучать (спеши, народ, послушать!), за тридевять земель под тридевять ключом кощееву хандру запрятав под мечом. Зализывать в мечтах мотивы ли, нарывы - достало б ручейка на сливы да на пиво, да оплатить домен какой-нибудь кармен; не обсчитал бы вновь расчётливый бармен. Потом стонать во сне - так не по-человечьи, до судорог болят предательские плечи, и не найти меж век обратный путь в тот век, где дышится душой, бесформенной как снег.

…………………………….Бог есть Любовь - …………………………….когда любовь распята?.. Штрихует опиум тумана с налётом хвойного дурмана маяк далёкий на молу, спинной хребет катамарана, созвездий меркнущих золу, распятья сосен на холме… Пишу «люблю», «умру» - в уме, и всё иное в этом роде – голгофы смысл по погоде. Взбивает бриз морскую пену, сирены тянут кантилену, преобразуя звукоряд. Яд грусти льётся от наяд, настоянный на лунной яшме с листвой в воде из млечной башни. Она горчит. Горчит листва. И, падчерица тьмы, сова глотает души, что слова: «иных любить…» Чтоб деревянная отмычка, реки обугленной верста, открыла скейские уста героям звёздного холста и Трое погубили Трою, судьба смыкается с судьбою, где Бог с тобой есть смерть с тобою. К чему им падшая Елена? Казнить неверную, наверно… Чего же стоила лЛюбовь?

В закромах - никаких заготовок. Пустота – знать, пора умирать. Зимний лёд в этой местности тонок и похож на подгнившую гать. В этой местности каждый пришелец об эдемских мечтает краях. Серп небесный, известный как месяц, одиночество жнёт на паях. На паях с голодающим сердцем – ни пути, ни любви… Холода. Не укажет дорогу к младенцу в этой местности злая звезда. Не укажет... Какое спасенье, когда нечего больше спасать?! Но стоит на разбитых коленях глупый ангел с мольбою опять. - Чей ты, глупый? Какою судьбой… - Чей я ангел? Естественно, ……………твой……………

Сжимают горло междометья - ни выкрикнуть, ни продохнуть. Когда любовь сильнее смерти, то жизнь утрачивает суть. Не продохнуть! Семипудовый стучится пульсу в унисон надрывный Хронос в кокон Слова, дробя на ямбы свой пеон. Препон не знавшая ярится и мрачный требник теребит пурга станичная в столице, Невой зажатая в гранит. Пиит, отсель грозивший шведу, почил. Печаль его мертва. Так наши жертвы и победы – увы, лишь вешние ветра. Прошла пора. Печать былого мы в мыслях с мыслями храним, где вечно память наша вдова и вероломна, словно дым. От зим не вырваться. Засовы. Да жмутся к окнам сизари… А ты вернись на миг и снова всю жизнь за миг проговори! Приговори судьбу к потерям и обреки на ту же явь - вне мира нет другого мира, какого бога ни восславь. И правь – не правь, что есть, то будет: любовь, разлука и пурга… А нет – бредут сквозь Питер будни, почище всякого врага.

Пять лет она стоически сражалась за свои чувства. Когда победила - чувств не осталось. У неё - чувств, у меня - будущего. Я как-то и где-то живу, она - как-то и где-то чувствует... И теперь так будет всегда. -1- Дымком потянуло с вокзала, на снежное олово медь небесная словно стекала, и таяла, и умирала не в силах никак умереть. А, может быть, просто меняли свой полюс магнитный на два два ангела медной печали, на две одинокие дали, на некогда и никогда. А, может быть, души-сиамцы на мокром распались снегу, змеились в полуночном танце на чёрно-виниловом глянце, шепча в никуда «не могу»… Маэстро Леонкавалло… Нелепая грустная твердь в ту пору «Паяцев» давала, и словно любовь умирала, не в силах никак умереть. -2- Февраль. Как холодно, как грустно позёмка нежит тротуар! Всё обретённое по Прусту – войдёт в прокрустов будуар. А там коса, резец былого, событий косы отсечёт. «Уйду, любимая!» – два слова, да на двоих отдельный счёт.

«Оптимизм я считаю самой большой насмешкой над несказанными страданиями человечества» ...............................А.Шопенгауэр - 1- Писать рифмуя - проще и страшней, когда ты умираешь в каждой строчке, как задыхаясь в собственном кашне, всё остальное - так себе, листочки. Любимая, ушла-прошла весна, в поход чужие люди снарядили, а жизнь вкусна, по-прежнему, вкусна, хоть состоит из времени и пыли. Не продохнуть. Ты помнишь, я люблю по-книжному распахнутые окна? От мыслей по тебе почти не сплю, ращу цветы, они цветут и сохнут. Не холодно?