Там, где сидит фазан, радужных семь цветов. Каждый охотник рьян, жизнь положить готов, Лишь бы узнать места, где этих птиц искать… Время течёт туда – как повернуть назад? Что ни скажу – враньё. Врать тебе не хочу. Знаю, что устаёшь от виртуальных чувств. Шелест клавиатур, неутомимый звук, Сердце стучит тук-тук – это тебя зовут? Слышишь, текут с листа буквы на монитор, Пишем – «Не тот, не та», и затеваем спор. Спор без конца.

Когда поют многоголосо ветра, а из небесных уст ответом на твои вопросы сорвётся дождь, упруг и густ. И в каждой капельке подробно и вкус, и запах мест чужих, дождя явление подобно тому, что не предположить и не узнать, не догадаться – что он несёт из дальних мест? Срывает с веток цвет акаций, смывает пыль, и всё окрест таким предстанет обновлённым, таким, родившимся едва – берёзы, ели, ивы, клёны, цветы и жухлая трава – весь мир стоит великолепен и нов.

Отпускаю тебя, словно выдох из губ выпускаю, чтобы снова вдохнуть, но уже не тебя – пустоту. Всё теперь не такое, наверно, и я не такая, не такие слова сквозь молчанье моё прорастут. Не согреют тебя, не обидят и не потревожат, и не вздрогнет от слов не таких тишина поутру. Промолчу, не окликну тебя. Проходи, мой прохожий. Переписку смешную движением лёгким сотру. Проходи – без прощания легче намного расстаться, лишних слов шелуха облетает с обветренных губ. Тишина. Никого. Лишь колючие ветки акаций подхватили слова и качают их, и стерегут. И качает меня осторожный заботливый ветер и вливает мне в уши беспечные песни свои. Под растущей луной городок беззаботен и светел - здесь никто, никогда, ни за что не умрёт от любви. Здесь не варят с корицей крепчайший полуночный кофе и не смотрят часами на звёзды до боли в глазах, на полях не рисуют некстати приснившийся профиль, твёрдо верят в рассудок, не веря совсем в чудеса. Отпускаю тебя.

В топоре палача отражается яркое солнце, На дубовую плаху ложится фигурная тень, Обречённый на смерть не проснётся и к нам не вернётся, Тёплой кровью, по капле за каплей, истёк этот день. Это просто закат. Каждый вечер становится ночью, Унося навсегда и слова, и дела, и мечты. Не надейся, что он, уходя, на прощанье захочет Хоть какую-то мелочь оставить на завтра.

Как ни пиши, но всё слова не те, Так вычурны, надуманы, фальшивы, И не подвластны прежней красоте. И, вроде, не мертвы, но и не живы – Бумажны. Тихим шелестом шуршат, Крадутся по страницам, словно мыши, И этот звук так сух и так шершав, Так немощен, что я его не слышу. Не чувствую на запах и на вкус, Не отличаю темноты от света, Так беден слог, так холоден и скуп… Ты знаешь, это точная примета, Которая о многом говорит – Стирая строчки ластиком забвенья, Мои слова запрячет в словари, Водой бесцветной протечёт по венам, Чужим звонком меня разбудит в ночь, И по заснувшим улицам часами Бродить заставит. Только всё равно, Искать напрасно – этот город замер. И в паутине тёмной тишины Застрял рассвет, молчит вода в фонтане, Цикада не стрекочет и ночных Не слышно птиц. И только звёздный танец Всё так же, без конца, из века в век, Вокруг Земли в небесном полонезе… Остановить, одним движеньем век – Закрыть глаза, уставшие до рези, Стоять и молча слушать тишину, И вдруг – услышать!

Она не знала, кто же тот ловец, Что по ночам её читает строки, Когда уже за тысячу овец Перевалило, росы на траве, И облака вверху розовощёки, А он всё ищет.

Цитата libolev () "Когда звонит в три ночи телефон. тоска, невыносимая для слуха, тебя разбудит, словно оплеуха, как фраза - вам позвольте выйти вон из старого кино." Ночной звонок (женский взгляд на проблему)) Когда звонит в три ночи телефон, Звонок несвоевремен и так странен, Что там за новость, скрытая в мембране? И кто звонит? Предутренний комфорт Сквозь шум и треск досадливых помех Нарушен и развеян смятой фразой, Но что не смог пересказать он сразу, Что было у звонившего в уме? Пустое. Всё пустое, как всегда.. Пожалуй, кофе или, может, чаю… Звонок... Но чей? И был ли он случаен? Чей голос заблудился в проводах? Кто знал, что я и днём, и ночью жду, Боясь сама себе признаться в этом, Скрываясь от сжигающего лета В уютном, чисто прибранном аду, Лишь одного – случайного звонка. Случайных слов, предвиденных заране, Неловких пауз… Но, подобно ране Страдает слух, и тянется рука Нажать отбой. А после снова ждать Коротких фраз – Алло, привет.

Вы предназначены не мне – Зачем я видел вас во сне? А. Блок Вы предназначены не мне, И в этой странной круговерти, Где тёплый дождь сменяет снег, Где истину принять больней, Мне Ваш ответ страшнее смерти – Вы предназначены не мне. И завтра снова, как вчера – Пустые дни, пустые ночи, Мне Вас забыть давно пора, Но длится прежняя игра Двух бесприютных одиночеств, И завтра снова, как вчера. Мой свет, смогу ли позабыть Прикосновенье рук любимых? Но предсказания судьбы, Итоги странной ворожбы Ошиблись. Всё проходит мимо. Мой свет, смогу ли позабыть? И невозможно умолчать – Слова любви так больно ранят, На сердце лягут, как печать. Моя привычная печаль Пересекла приличий грани, Но невозможно умолчать. 30.06.16.

Его рубаха была бесцветна, как дождь и пыль, И мне казалось, что он почти не привязан к миру, Но там, где он проходил, мгновенно ложился штиль – Ковром под ноги стелился, серый, дождём застиран. Его глаза отражали синий июньский зной, Другое небо, другие земли и всё другое. А мне казалось, что он мечтал обо мне одной… Смешная, право, но намерение, всё ж, благое. Сегодня я добавляю камень, ещё один – Дорожка в ад всё ровней и глаже – попутный ветер. В Срединном мире считает мили мой паладин, Последний Рыцарь забыл, что он за меня в ответе. Он жжёт костры на привалах ночью из бес-травы, Прозрачный дым навевает сны из чужого мира, Где звуки рога прервут полуночный крик совы – Король Артур открывает новый сезон турниров. …Его рубаха пропахла ветром больших дорог, Лицом прижаться, позволить сердцу поверить в сказку. Пока ещё не трубит в ночи королевский рог, Мы делим кров, преломляем хлеб и снимаем маски. 28.06.16.

Мне снилось, как будто бы я Влюбилась в бумажного змея, Темнела во льду полынья, Летела игрушка моя, Летела, крыла не имея. Над белым сверкающим льдом, Под чистым, безоблачным небом, Искала покинутый дом, Кукушкиным бывший гнездом, Загадочно-сложным, как ребус. Мне снилось – суровая нить Дрожала и пела от счастья, Мы были со змеем одни, Плясали вокруг полыньи, И путались тонкие снасти. А змей вырывался из рук, Мечтая забраться повыше, За кругом описывал круг, Свою продолжая игру, Родную высматривал крышу. …Мои чёрно-белые сны, Как часто мне вас не хватает, А ночи безбожно длинны, И в них от весны до весны Летает бумажная стая. 27.06.16.

Свет мой, знакомься – это июньский вечер. Вечер, знакомься – вот это мой нежный свет. Здесь всё бесплатно, да нам и платить нечем, А, впрочем, и не за что – вышел лимит весь. Все поцелуи тают, как снег нежданный, Все обещания жёлтой листвой летят, Реки стекают вдоль по меридианам, А вдоль параллелей тихо идёт сентябрь. Свет мой, знакомься – это мои печали, Всё о тебе, ну о ком же ещё, скажи? Это качели, помнишь, как мы качали Здесь до рассвета и сказки, и миражи? Строили за́мки летом в песчаных дюнах – Где эти за́мки? Повсюду одни замки́. Всё здесь закрыто, ночи давно безлунны, Тихо и пусто на улицах городских. Свет мой, ты знаешь, я сохранить старалась Тонкие ниточки нашего волшебства. Всё растворилось… Свет мой, какая жалость, Что нам осталось? Лишь вянущая трава, Ветер бездомный, громкие крики чаек, Странные лица с другой стороны зеркал... Может быть, это прошлое нас встречает, Дверь открывает, которую ты искал. 27.06.16.

Продайте два билета в никуда, Красивая печальная кассирша. О чём печали? Вы, случайно, вирши Не пишете?

А белый свет качнулся и уплыл Искать свой айсберг в тёмном океане. Качается вино в её стакане, Качаются и стулья, и столы, И даже дым качается в кальяне, И айсберг выплывает из-за мглы, Нашедший, наконец-то, свой Титаник. Она не спит, кончается антракт, И ей опять туда, под свет софитов, Но роль наполовину позабыта, Она её штурмует, как рейхстаг, И, голос повышая нарочито, К концу второго акта тащит флаг, Какой-то мокрый… кровью, что ль пропитан… Вновь перерыв, и занавес, как щит, Подкрасить губы – красным… веки – синим… А старый грим уже воняет псиной, И нет спасенья коже от морщин… И горло сушит… Дольку апельсина Сейчас бы… Нет. Напрасно не ищи. Звонок, другой и третий, и… в трясину Чужих забот, чужой любви и лжи, Чужих надежд. Свои давно иссякли. И каждый день, как в клетке, в том спектакле, Она пыталась умирать и жить. Глаза тускнели, парики, как пакля, И не понять, где явь, где миражи, Моралитэ, мистерии, миракли… 17.06.16.

«У бурных чувств неистовый конец, Он совпадает с мнимой их победой. Разрывом слиты порох и огонь, Так сладок мед, что наконец и гадок: Избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточителем, ни скрягой: Лишь в чувстве меры истинное благо.» Шекспир. … «У бурных чувств неистовый конец»… Как прав Шекспир, не правда ли, мой милый? Он прав всегда, философ и мудрец, Гуляка и артист… Я Вас любила, Но, горек мёд, приевшийся давно, И длить любовь – напрасная затея, Она сродни воспоминанью снов, А может быть занятие пустее? Увы, мой свет, навряд ли. Так и быть, Мы разойдёмся миром, если сможем, Случайные заложники судьбы… Любовь проникла в кровь, впиталась в кожу, Её неповторимый аромат За мной, как тень проследует повсюду. …О, как легко играючи сломать То, что казалось вечным!

Расскажи мне о спящей форели в неспящем ручье, о ветрах, пролетающих ночью над нашею крышей, и о дюнах, меняющих чёткий прибрежный рельеф, о деревьях, стремящихся к небу всё выше и выше. И наполни своими словами мой жаждущий слух, чтобы снился летучий кораблик на звёздной дорожке, чтобы месяц смеялся и звёздам дарил поцелуй, и показывал тучам свои серебристые рожки. Расскажи мне о счастье, ты можешь о нём рассказать, потому что умеешь и брать, и дарить без оглядки, потому что твой голос стекает, как тёплый бальзам, от которого кожа становится нежной и гладкой. Вспоминай, мы писали вдвоём этот длинный роман, бесконечную сагу, тогда нам вот так и казалось, о счастливых влюблённых, когда-то сошедших с ума, и разбивших кораблик о чью-то холодную зависть.. 11.06.16.

Ты знаешь – невозможно не писать, Приходит ночь, ты сам в себе неволен, Предчувствия и знаки, голоса – Всё говорит тебе – ты просто болен. Ты подхватил коварнейший недуг, В твоей груди стучит чужое сердце, День ото дня, не сразу и не вдруг, Но постепенно станешь иноверцем. Изменится твой голос, цвет волос И глаз, и поменяются привычки… И зеркало, волшебное стекло, С тобой свою затеет перекличку, Не повторяя жестов и шагов, Не отражая пристального взгляда, Тебе покажет, кто же он таков, Двойник, посланник рая или ада… Не бойся, не проси – напрасный труд, Холодное стекло – плохой советчик. И не заметишь, как тебя сотрут, А отраженье двинется навстречу, Переступив стеклянный Рубикон, Тебя заменит… Вряд ли кто заметит, Двойник тренировался, здесь на кон Поставлено немало.

Уйти в любимый парк, забыв про все дела, Укрыться от дождя на старенькой эстраде. Как всё же хорошо, что я с собой взяла Блокнот и карандаш… Простите, бога ради, Я снова к Вам пишу внезапные слова, Которые пришли, вот так, без репетиций, И путают узор, и морщится канва, И просятся на лист прохожие и птицы. К чему Вам это всё, у Вас высокий слог, И тысячи идей находят воплощенье В изысканной строке… Простое ремесло Вам не к лицу, а мне приносят вдохновенье Вот этот старый парк, замшелая скамья, Заброшенный театр для летних представлений, Где много лет назад и плача, и смеясь, Смотрели мы спектакль… Теперь лишь запах тленья, Щелястый грязный пол, окошко без стекла, Сквозь крышу каплет дождь, сквозь стены дует ветер, В гримёрке кто-то злой разбил все зеркала, В коробках высох грим и стал совсем бесцветен. Здесь даже эха нет от прежних голосов, И, всё-таки, меня так тянет в это место – Приют для старых птиц, слепых от света сов, Игрушка для ветров – норд-остов и зюйд-вестов. Как временной

В привычной суете вокзала, (куда-то едет вся страна…), я не одна, но мне казалось, что я одна, и там одна! Толпа дышала и толкалась волною запахов и тел, горели лампы в полнакала, и где-то паровоз свистел, мол, собирайтесь, отъезжаем, не пропустите свой вагон, вам проводник согреет чаю, а поезд наберёт разгон и… Та… Та-та – под стук колёсный так сладко спать и видеть сны, а за окошком високосный, ужасный год. Глухая сныть цветёт каким-то блёклым цветом, и грязно-белый этот фон, и скрюченность засохших веток, абстрактность заоконных форм так угнетает, сон немыслим – что может здесь присниться мне, а значит, я опять не высплюсь… Пейзаж, чем дальше, тем страшней – руины, свалки, пепелища, как будто бы – вчера погром, и только чёрный ветер свищет над каждым брошенным двором. …Стемнело. Свет зажгли в вагоне и сразу темнота прыжком рванулась к стёклам.

Когда нальёшь себе стакан вина и станешь пить неспешными глотками, откуда-то из закоулков память к тебе придёт. И прошлая вина, со скрипом проворачивая ключ, откроет для тебя такие двери, где всё сокрыто – тайные потери, находки, письма, первое «Люблю», и, может быть, последнее «Прости»… Неведомо, что в тайниках хранится, там память бьётся чернокрылой птицей, давай, её на волю отпусти. И пусть летит, теряя по пути обрывки снов, как выпавшие перья… Ты не отпустишь, я тебе не верю, я, может быть, могла б тебе польстить, мол, верю, да, конечно…Но, увы, кредит доверья вычерпан и выпит. И пустота глядит унылой выпью, (откуда прилетела эта выпь?))) Итак, продолжу. Памяти архив раскрыт и принародно рассекречен, а потому, мой свет, зажжёмте свечи, начнём читать заветные стихи, произносить высокие слова, и вспоминать забытые молитвы… Вот интересно – мастерам ловитвы каким молиться нужно божествам? Клиодне? – Прелесть рыжая моя! Хатор? – Зеленоглазая брюнетка! Амуру?

…и, как обычно, маленький Post scriptum, я просто не умею без него. Как будто между Сциллой и Харибдой я тку своё смешное волшебство – стихи, стихи и больше ничего. Дорожка так узка и так капризна: того гляди споткнёшься, соскользнёшь… Путей коварных постоянный признак – узки, опасны, словно острый нож, но… не стряхну своих привычных нош. Они не тянут, на плечах удобно расположились.