Вся жизнь проходит, будто бы, на сцене, Где каждый до конца играет роль, Но, как же эти роли драгоценны – Ведь в каждой есть молчанья серебро. Когда уйдя от вся и всех в глубины, Я остаюсь одна, сама с собой, Где горький вкус мороженой рябины Похож на запоздалую любовь. Где так светло, печально и прозрачно, Где всё понятно, никаких проблем, В окно тихонько тянет дым табачный, И чистый лист белеет на столе. И не нужны ответы на вопросы – Их просто больше некому задать… Мой собеседник, мой многоголосый, Сюда не доставляют провода Твоих звонков, стихов и сообщений – Здесь тишь и гладь. Здесь даже нет тоски. Забытый дух забытых помещений, Предполагал явление руки, Протянутой навстречу в странном жесте – Помочь? Привлечь?

Новолуние, брат, посмотри, как прелестна Луна – Тень Земли оставляет серебряный, тоненький серпик. Скоро день божоле, славный день молодого вина, Приезжай, ты ведь самый умелый у нас виночерпий. Семь бокалов нальёшь… Только семь, а когда-то давно, Наливали по десять, пятнадцать и двадцать и… много. Новолуние, брат, приезжай, молодое вино Можно пить просто так, не ища никакого предлога. Хорошо на дворе, а у вас-то давно холода, Не щедра на тепло заполярная хмурая осень. Приезжай, я скучаю, скучает в заливе вода, Тёплый ветер скучает и тучи на север уносит – Это к вам. Снова будет метель под окном завывать, И мороз разрисует узором прозрачные стёкла… Приезжай! Я не знаю, какие придумать слова, Словари полистать? В словарях всё уныло и блёкло. Для тебя подыщу золотых, незатасканных слов, Приезжай, мой родной, я скажу их тебе по секрету. Понимаешь ли, вдруг оказалось, что наша любовь Всё живёт и живёт. Не сердись на неё и не сетуй На меня. Что ж теперь?

Когда, спускаясь с тёмной высоты, Приходит ночь, я рада непритворно, И, окунаясь в сны свои проворно, Я знаю, мне опять приснишься ты. И забывая в нездоровом сне Неловкое, стареющее тело, Я точно знаю, что бы я хотела – Пылать геранью на твоём окне. Вот просто так – цветком обычным стать, Стоять на подоконнике широком, Трепещущим соцветьем краснощёким Светиться средь зелёного куста. Моих цветов тончайший аромат В твой сон вносил бы сказочный оттенок, Расписывал узором тонким стены, Неся отдохновенье для ума. …Мой старый друг, твой подоконник пуст, А за окном какие-то кошмары, Мой старый друг, да что ж такой ты старый, Хоть начинай читать сорокоуст… Стряхни свой сон, свой морок, а с плеча Сгони ворону, чёрную вещунью, Скажи – доколе старая колдунья Тебе судьбу намерена вещать? Гони её и посади цветы, Укрась свой дом добром и тёплым светом. Давай с тобой поговорим об этом – И, может быть, явленье красоты Тебе напомнит сразу о былом, О том, как ты стихи писал ночами, И светлый ангел, стоя

"Но мотылек по комнате кружил, И он мой взгляд с недвижимости сдвинул. И если призрак здесь когда-то жил, То он покинул этот дом. Покинул." И.Бродский Что если призраки покинут этот дом, С кем я останусь в пустоте безмолвной, Когда о стены бьют молчанья волны, Когда всё то, что было с нами – было «до», А на часах застыло время Полночь? С кем я останусь в этой страшной тишине – Не разбудить ни музыкой, ни смехом, В ней голос твой не отзовётся эхом, В ней даже сны уже совсем не снятся мне, А, может, бросить всё, да и уехать? И отчего же мне так горек этот мёд, Сладчайший мёд покоя и свободы, Кому теперь слагать ночами оды, И разве кто другой меня, как ты, поймёт, В каких-нибудь случайных эпизодах? Нет, если призраки покинут этот дом, Он опустеет навсегда. Навеки. Закроют окна ставни, словно веки, Тепло дарящий летний месяц – термидор, лишит нас согревающей опеки. А в нашем доме заведутся сквозняки, Сдувая всё, что в нём ещё осталось, Ты думаешь, что это просто шалость? О, нет.

Итак, сомнения отторгнув, Пора итоги подвести – Смеётся уличный фотограф, Наводит резкость… Травести Ему позирует умело, Таких умений не пропьёшь – Ровней скукоженное тело, Смешней седой причёски ёж, И блеск в глазах, о, да! Конечно! Мгновенной вспышки торжество… Теперь домой. Во тьме кромешной Ноябрь крадётся, словно вор, Откусывает дней кусочки И прячет, прячет их скорей, Струится дождик, влажный, сочный, Плывёт осеннее амбре Вдоль узких тёмных переулков… Домой. Продолжить диалог С Соавтором.

Ночью будет конец октября, он, наверно, поэтому злится, И лежат на зелёной траве удивительно жёлтые листья. Клён вчера ещё был золотым и топырил весёлые пальцы, А сегодня всю ночь умирал и в траву до утра осыпался, И махал голой веткой в окно – помоги, просыпайся скорее… Я смотрела нелепые сны, а поу́тру сгребала у двери Золотое прощанье, и был, как-то очень пронзителен холод, И казалось, что ветер ночной не ушёл, а всё ходит и ходит, Проверяет – осталось ли что на кленовых изогнутых ветках. Ночью будет конец октября, засыпайте, не ждите ответа На печальные письма свои – в ноябре всё гораздо серьёзней, Холодней и темней небеса, но прозрачно-пронзителен воздух. Засыпайте, сгущается ночь, заполняя собою кварталы, Завтра будет ноябрь… Всё равно, жаль, что я Вам об этом сказала – Может быть, Вы ещё октябрём и дышали, и жили, и пели, А теперь всё не то и не так. Ветер дёргал пустые качели, И пугал странным шорохом, и...

… А я была надменна и проста, и глядя в никуда, и стиснув руки, тихонько выдувала изо рта стихов стеклянных медленные звуки. Они звенели тонко, как бокал, в котором стыла кровь, вину подобна, рука ласкала гладкие бока, ложась на них уютно и удобно. Но, что-то изменилось и слова, вот только что – прозрачно-невесомы, сгустились, и пригрезился провал моих стихов. Давлением несомый, стеклянный стих, царапая гортань, наружу вытекал, окрашен красным, больным. И я шептала – Перестань! Напрасно… Оставаясь неподвластным, он тёк и тёк из онемевших губ, придерживаясь ритма колдовского, а мне казалось – я ещё могу остановить.

…А с золотых дубов листья весь день летят, Ветер вдохнул любовь, выдохнул мне октябрь. Облачком на губах выдох осенний мёрз – Странная ворожба не проходящих грёз. Поиски жемчугов в раковинах пустых, Сколько ещё шагов… Но не выходит стих. Что-то мешает мне – может быть, тишина? Ветер в моём окне – как он тревожит нас, Как он мешает нам – мне и моим стихам, Ветреный резонанс рифмы сложил в бархан… Всё перепутал он, не доискаться слов, Сети заброшу в сон и разберу улов – Всё о тебе опять.

Сомневаюсь не в Боге, наверно, он всё-таки, есть. Сомневаюсь в служителях пышно украшенных храмов, В тех, которые вряд ли в посты будут постное есть, Усмирять вожделенье, молитвы долдоня упрямо, И вериги носить, подчиняя смирению плоть, И о нищих радеть, о бездомных и сирых калеках. Бормотанье молитв, надоевший унылый шаблон, И досадливый взгляд на движенье ничтожных молекул, И заученный жест не рабочей, холёной руки – Как отмашка от мухи, какое там благословенье… Сомневаюсь не в Боге, я верю, всему вопреки, Только вот не умею просить о любви на коленях. И заученных слов повторять ни за что не хочу – Мне экспромты милее давнишних, замшелых канонов. И напрасно искать отражения искренних чувств В обескровленных лицах рисованной кем-то иконы. Сомневаюсь не в Боге – его я ищу не в церквях, Позолоченным ризам и рясам роскошным не верю. Я ищу его в небе и море, в весенних ручьях, В глубине ваших душ и в глазах… Невозможно измерить Красоту и божественность ваших прекрасных сердец, Только там

Бесконечно письмо, столько лет всё пишу и пишу, Может быть, ни о чём, ну, а может, о чём-то заветном. На пороге ноябрь – время шапок, перчаток и шуб, Время длинных ночей, оголённых безлиственных веток, Неприкаянных душ, потерявшихся в сумраке дней, Позабытых ответов, к которым вопрос не озвучен… Я не жду Ваших писем – Вы пишете, только не мне, И опять в лотерее счастливый не выпадет случай. Неприкаянным душам на счастье надеяться зря, Им особая доля под серым бессолнечным небом, Целый год на дворе бесконечный сезон ноября, Все молитвы кончаются скомканным шёпотом: «Мне бы…» Мне бы солнца немного и лес, и прозрачный ручей, Терпкий запах травы и песок под ногами босыми, И совсем невесомо, как птица – рука на плече, И как тонкая льдинка в губах растворяется имя. …Первый лёд, как прозрачный и хрупкий кусочек слюды, Он за длинную ночь успевает прихватывать лужи, Тонкой корочкой льда покрываются Ваши следы, На песчаной тропинке, которая кружит и кружит Возле нашего дома, знакомых и памятн

Дай мне руку, отведи в Сады, посмотри - закат не догорает, по волнам цветущей резеды мой кораблик доплывёт до рая. Дай мне руку, я не доберусь, путь туда коварен, и извилист, то морозы дарит, то жару, то дожди… Знать, боги сговорились не пускать запутать, сбить с пути… Дай мне руку, знаю - ты сумеешь отыскать забытые следы где когда-то запускали змея, где в четыре детские руки что-то там играли на рояле. А деревья были высоки, и стеной зелёною стояли. Дай мне руку, отведи в Сады, если ты не позабыл дорогу, обойди нечистые пруды и ещё вперёд пройди немного – здесь. Я помню, это было здесь, Всё отсюда началось когда-то… Дождик сеет меленькую взвесь, календарь отсчитывает даты. Тихо струйка мелкого песка сыплется, шурша в часах песочных – их перевернёт твоя рука и встряхнёт, чтоб время было точным. За собой закроешь тихо дверь, и уйдёшь. Сады уйдут с тобою. Тишина, остались только двое – я и грусть. И две дороги. Две… 16.10.16.

…А мир был свежим с самого утра, как будто только выстиран и выжат, развешан по верёвкам. И пора сказать себе – не хныкай, надо выжить. Плевать на всё, мешающее мне - на писк приборов в маленькой палате, на жёлтый лист, висящий на окне, и на намёк – мол, не пора ль к оплате представить счёт? Да ладно, чёрта с два меня на счёт поставить вам удастся, пожалуй, я ещё сорву и с вас процентик. И процесс интоксикаций заставлю по-хорошему прервать – негоже лить отраву даме в вену. От ваших специй кругом голова, а потому, скажу вам откровенно – конечно, мне давно не двадцать пять, представьте – мне уже не сорок восемь, но мир так свеж! Я не устала ждать чудес – что припасла сегодня Осень, письма – что будет точно, как всегда, и слов, так неприлично откровенных… Звонок…Передадут ли провода кураж?

Сумерки доверчиво сгущались, обвивая ноги фонарей, заполняя улицы печалью, и, стараясь все цвета стереть, лишь один оставить – цвет тумана, серебристо-серый. Только вдруг фонари зажглись, нежданно рано, и прервали сумерек игру. Превратили в темень, в ночь и глазом, ярко-рыжим, словно апельсин, осмотрели всё вокруг, и сразу стало ясно – плачь или проси – день окончен, и окончен вечер. Ночь. Октябрь. На улице темно. Зябко. Ночь окутывает плечи чёрно-синей шалью, а в окно смотрится фонарь. Чего он ищет? Что забыл он в комнате моей, где стишок-кораблик сел на днище? Мель молчанья встала у дверей, все пути на берег перекрыла – островом несбывшихся надежд стал мой дом, а восковые крылья тают, и глумление невежд жара добавляет в это пламя, в рыжее свеченье фонаря. Что им надо? То, что между нами сжечь? Но там, по правде говоря, только пепел. Стоит ли стараться, поджигать сгоревшее давно? Истина не терпит имитаций, глупо притворяться. Глупо.

"и не хочет никто поститься, умирать, достигая дна... и голодная знает птица, как душа моя голодна..." libolev Обещаньями душу кормит обаятельный Птицелов. Содержанье взрывает форму, откликаясь на внешний зов, как на дудочку Крысолова… Сквозь реальность и тяжкий сон, прорывается стоном слово. И вращается колесо позабытых, замшелых мельниц, и муку сокровенных слов насыпает в мешки Умелец. Зашивает мешки, иглой протыкая края катренов, и слагая стежок к стежку, выпускает стихи из плена, придавая им вес, и вкус. Словно хлеб выпекает свежий, чтобы утром раздать его… Он на тонкие ломти режет двор, заросший сухой травой, ночь, не знающую рассвета, вдох, танцующий на губах, осень, плачущую о лете, страсть, отправленную в ломбард, жизнь… Об этом рассказ особый, страшно, Господи, Боже мой! Две строки заполняет злобой, две строки – добротой самой… ...Это всё тебе только снится – затаился и не дыши. Нет пределов и нет границы для голодной моей души. 13.10.16.

"О, странная игра с подвижною мишенью! Не будучи нигде, цель может быть – везде. Игра, где человек охотится за тенью, За призраком ладьи на призрачной воде…" Ш. Бодлер.

Что-то опять мне никак не уснуть, В спальне толпится собранье мистерий… Свечку затеплить, пожалуй, одну, Слушать и слышать смятенье артерий, Медленный ток, загустевшая кровь Еле прорвётся к усталому сердцу… Сколько их было, таких вечеров – Бьётся в груди по закону инерций, Просто привыкло тихонько стучать И отзываться на каждое слово. В чашке дымится рубиновый чай, Слева на небе восток нарисован, Чуть посветлевший… Но кажется мне – Утра сегодня не будет, и мнится Сумрачный профиль на сером окне, Тень на стене заполошною птицей Мечется – это, наверно, сквозняк Пламя свечи раскачал и колышет. В тёмных углах суета и возня, Игры ночные затеяли мыши. Или не мыши? А кто же тогда? Может быть, сны затерялись в одежде, Брошенной в кресло… Туда и сюда Мечутся сны, не теряя надежды, Всё же добраться, догнать, усыпить Разум усталый.

Не пишется. Ступор ума. Наверное, надо мне выпить… Мне снился сегодня кошмар – мой мальчик и зона, и Припять. Там не было сталкеров, нет, там были ребята простые, Там был светло-серый рассвет, и звёзды колючие стыли, И каждой названье – Полынь… И каждой названье – Чернобыль. Собрание зон нежилых… Ах, мальчики, что же мне, что бы Придумать, измыслить, понять, спасти ваши юные души? Но давит, корёжит меня… Ах, мальчики – роты игрушек Для тех, кто души не имел, поэтому тратил чужие… Пометит карающий мел дома, навсегда нежилые, Отравленных рек рукава, отравленный воздух над ними. Земля ни мертва, ни жива, и жизни уже не поднимет – Всё кануло.

Стёртым о камни тупым пером Пишется всё не то, В медь превращается серебро Исповеди пустой. В прах превращается стих и смех, В слёзы соль и вода… Ночь ощетинила чёрный мех, Прячет луны медаль, Прячет стеснительно россыпь звёзд, Ах, до чего ж скромна! Из темноты выплывает мост – Млечная тишина Соединяет небесный свод, Капает молоко, Капают звёзды в потоках вод, Тихо мурлычет кот, Маятник мерно стучит в часах, Экая благодать… Тихие звёздные голоса Мне не мешают спать. Скрежет мешает и ржавый цвет Загнутого гвоздя, Старые письма, мятый конверт Сон мой не пощадят, Эхо, стучащее по стене Россыпью громких слов, И Приходящий ко мне во сне, Шепчущий про любовь… Стёртым о камни тупым пером Трудно любовь писать. Поздний, осенний внезапный гром Так испугал мой сад – Листьями жёлтыми зашуршал, Веткой махнул в окно. Всё хорошо, но о чём душа Мается всё равно? Что ей не можется?

"Не боюсь на земле ничего, В задыханьях тяжелых бледнея. Только ночи страшны оттого, Что глаза твои вижу во сне я." А.Ахматова Как яснее и лучше сказать – Всё однажды записано Анной, Только снятся во сне неустанно Леденящие душу глаза. Хороводят тоскливые сны, Запах вечности, тонкий пергамент… Тихо хрустнет перо под ногами, Анна шепчет, что мы не должны Никогда, никому, ничего, Все долги оплатили с лихвою… Запах прели, слежавшейся хвои – Это Осень творит волшебство. Это нежный и тёплый Сентябрь Украшает свои панорамы, По оконной сияющей раме Тихо капли дождя шелестят. Неизменно стоят в хрустале Иммортели… Которую осень Пережили, и множество вёсен, Всё под тем же окном, на столе. Как яснее и лучше сказать, Что душа не стареет нисколько, Не взирая на то, что осколки От зеркал попадали в глаза. И они прозревали… И влёт Пробивала стрела страстотерпца Бесконечно усталое сердце, И оно застывало, как лёд. Но душа, мой мятежный птенец, Не смиряясь с решётками клетки, На полях рисовала винь

Цитата: Kisss от Сентябрь 23, 2016, 22:13:26 Лишь искры ждет, чтоб выплеснуть вовне Тепло и свет, что собраны за век, И прекратить унылое томленье... Вдруг шорох за спиной сомнёт виденье. Обрубит образ гильотина век. Спасибо, Kisss! Я закрою глаза, потому что – не ты пришёл, Дом вздыхает не так, непохоже пропели двери. Я закрою глаза, так не страшно и хорошо, Можно просто молчать, не смотреть и не лицемерить. Я закрою глаза, там за тоненькой створкой век, Всё, конечно, не так, там теплее и разноцветней. Там я спрячусь от всех и по выдуманной канве Нарисую роман небывалый, весеннее-летний. В сентябре в самый раз о романах таких писать, Под шуршанье листвы на уютных тропинках сада. И под шелест дождя, и печальные голоса Пролетающих птиц над беседкой из винограда, Может быть, в этот раз, в самый-самый последний раз, Всё получится так, как когда-то судьба сулила, Я услышу тебя… Нет, не так – я услышу Вас! И открою глаза, и, конечно, скажу Вам – Милый, Сколько лет, сколько зим я в