* * * «Когда человек рождается на свет,.. с неба слетает ангел и прикасается указательным пальцем к его верхней губе, и тогда он сразу забывает всё, что знал в прежней жизни. На верхней губе человека и след остаётся от пальца ангела». Лев Шестов «На весах Иова» Ангел касается пальцем небрежным наших с тобой губ… И забывается в прошлом кромешном нежен я был или груб. Ангел целует губами бесцветными тебя и меня в лоб… И пропадают слова несусветные наших с тобой злоб… Ангел плюёт слюной обезгрешенной в наши с тобой глаза… И забывается, сном занавешено всё, что мы видели за… …за заколдованной ангелом линией преображения дат… Будет ли жизнь наша славной и длинною?.. Ты улыбаешься?.. Да!.. 25.08.99. – 13.02.05. – 16.10.05.

«Все кошмары приводят к морю…» Леон Фелипе «Дознание». Вы знаете зимнее море? Двести пятьдесят шесть оттенков серого. Волны – псы в охотничьей своре Загрызут и утопят первого, Вышедшего на пляж В непростительном одиночестве. От него не останется даже Имени (не говоря об отчестве). Мы будем только знать, что его горе Имело ровно двести пятьдесят шесть градаций. Ведь это оно притащило беднягу на взморье, Чтобы с другой безудержной стихией Разнообразием оттенков Посчитаться

Мы произносим музыкальные фразы. Нам даже кажется – мы поём. Но никого из нас не осенило ни разу, Что по-настоящему петь Можно только вдвоём. Мы всё время думаем, как бы получать побольше денег. А нам кажется – мы живём. Человек – это мыслящее растение, Но по-настоящему мыслить Можно только вдвоём. Простейшие, как известно, могут размножаться простым делением. Нам тоже кажется, Что клонированием мы множество зайцев убьём. Но представьте, что когда-нибудь будет нужно обеспечить Большую выживаемость поколения… Простейшие, например, Добиваются этого только вдвоём. И поэтому не существует такой вещи, как монологи: Говоря в пространство, Мы лишь раздвигаем его объём До пределов, заложенных в человеческой психологии: Разговаривать можно только вдвоём. Чтобы сказанное не обесценивалось от повторения, И вот когда окажется улыбка на лице твоём, Я попрошу тебя прочитать мне вслух Это стихотворение, Чтобы о нём знали Хотя бы мы вдвоём.

Вы знаете, оказалось, что призраки – Довольно хитрая штука. И они обитают На поверхности многих планет. И неважно, признаёт их Или отвергает наука. То, что есть Очень любит казаться тем, Чего нет. Судите сами: Ведь оказалось, что счастье И на самом деле возможно, Несмотря на присутствие в небе Сразу трёх хвостатых комет. И пусть даже нам кажется, Что слишком оно осторожно. То, что есть Очень любит прикидываться, Будто его нет. Ведь теперь оказалось, что даже любовь Существует на самом деле. И зря мы так хохотали Над наивностью глупых Джульетт. Потому что именно мы Потерпели фиаско в постели… То, что есть Безжалостно к тому Чего нет. И мы видим, что даже бессмертие Не выделяется из общего фона. Оно оказалось возможно Сейчас, а не через сотни лет: Посмотрите на Фредди Меркьюри Из видео-магнитофона… А теперь ответьте: он есть? Или его нет?..

посреди осеннего города нас настигает поветрие нас постигает поверие что от осеннего ветра слишком легко не спастись шорохом листьев по нервам шёпотом жизней по скверам шмыганьем крысьим по норам разнесло или мы разбрелись мы разбрелись по подъездам разобрались по шеренгам и разобрались в поверьях странствуя в странных местах странных своей сиротливостью сыростью неприхотливостью страны в которых мы выросли слишком похожи на нас ветром по миру блуждающим по-ветру и по поветрию повесть без сна и без совести весть о зияющей пропасти пастью готовой напасть напастью свежею сыростью трав и цветов перестоянных не дорожащих устоями в терпком настое ночей поздней холодною осенью влажной осеннею моросью бледной поганочной порослью вырастет снег неприкаянный белый ненужный ничей

* * * Явился Бог! И был Он строг и прям. И разом смолкли все, скандалящие в зале. А Он молчал… А Он смотрел упрямо, и озирал пространство с укоризной. И устыдились все. И каждый оглядел притворным, торопливым оком - мысли, и устыдился снова, хоть и не заметил такого, от чего приходят в стыд - обычная полуденная каша из ненависти, зависти, высокомерия и общего хихиканья над тем, над чем и полагается хихикать. Чего же тут стыдиться? Но Бог пришёл. Он смотрит с укоризной… А значит устыдимся просто так - абстрактно. В конце концов, ведь стыд - благое чувство, которого не стыдно никому. Особенно, когда стыдимся - дружно! Когда свершаем ритуал стыда. Раз в год… Бывает, что и реже… Но уж зато не притупляется нисколько благого ощущенья острота. Похоже, что доволен нами Бог... По крайней мере, он не сердится, как будто… Молчит... Молчит, и улыбается как Будда. Молчит... В конце концов... Чего же он молчит?.. Зачем явился он тогда? Когда не хочет даже рта раскрыть? Ведь это гр

* * * «Вы, Сноупс! Вы убили Джека Хьюстона или нет?» Уильям Фолкнер «Особняк» В округе Йокнопатофа тишь-благодать… настолько, что никак не понять: умерла или нет – мать, уделять или нет ей скорби малую толику предавать или нет её тело земле, как пристало любому католику. В округе Йокнопатофа суд-приговор, в округе Йокнопатофа Том Сойер красил однажды забор… или я ошибаюсь, и это случилось в городе St. Petersburg, там, где негра судили за то, что из дома убёг. Чёрт возьми, снова спутались книги и времена, но какая нам разница, если восходит Луна, и кричит, уводя от гнезда бледнолицых охотников, дрофа… (или правильно будет дрофа?) всё равно.

Золотая моя середина… Неизвестно с какого края боли прячутся за грудиной, словно в прятки со мною играя… Я стою, про-себя считаю: до пяти… затаились боли, в сером небе – воронья стая… Нет в ней места для нас с тобою. Я иду… я ищу… я помню: кто не спрятался, я – не виновен. В нашем доме четырнадцать комнат, но тебя не найду ни в одной я… Дом четырнадцать. Помнишь наш адрес? На бульваре… названье бульвара я забыл, и теперь вот играюсь в прятки с памятью нашей коварной. Что я помню? Что я научился не искать в зеркалах отражений?.. Только чьих?.. Я забыл… Как и числа наших общих с тобой дней рождений… Мы родились и начали поиск, самой важной из важных загадок, Ориона сияющий пояс освещает арену для пряток, где… боль устала сидеть за грудиной, где… она больше со мной не играет… Я нашел тебя – посередине: Тонкой грани меж адом и раем…

Вот потоп. А ковчег - это ты... Если кто-нибудь Хочет сказать: “Человек”, - Чтобы в рифму, - То что же он скажет Этим словом, увы, отвлечённым?.. Ты ковчег. И на волнах потопа Колыхаешься мерно... Без-мерно Пространство бурлящей воды, Сквозь которую дна Уж не видно... Мы опять игнорируем рифму: Она - Не нужна. Потому что не может помочь Течь в душе устранить... Ведь душа это... Ночь?.. Нет, не ночь - это трюм! Ну а в трюме - известно, - По паре Всех злодейств и безумий, И более- Менее Праведных свойств... Эти пары ведь мы обязались Обязательно взять на довольствие. И теперь так бездарно попали, Что испытываем Удовольствие, От того, - как же нас обманули, Беспощадно оставив на свете, Наши Боги - родители эти, - Рифма только поможет ругаться: Хоть ругаться, - а в рифму, - И сети Мы бросаем в бесплодные волны, И надеемся выловить Что-то, Что не явится нашим продуктом... Вон он плавает рядом в избытке. Разновидностью счастья И пытки - Пытки счастьем Огромным И жутким. Дутым счастьем,

* * * Нам кажется, что мы верим в Бога. На самом же деле Бог, это лишь малая часть, того, во что мы действительно веруем. Мы верим, что дважды-два-равняется-четыре, что мы когда-нибудь мучительно умрём, что курить очень вредно, а есть овощи полезно, что любовь существует на самом деле, и в то же время - она является рефлексом, насильно заставляющим нас размножаться, что, как мы верим в свою очередь, и есть предназначенье наше на земле, и в то же время, продолжаем верить В своё Высокое Предназначение, которое с каждым годом требует все большей и большей веры. А ещё мы верим, что наш мир состоит из атомов, а атомы – из элементарных частиц, но эта – одна из самых бесполезных наших вер, она основана на общей вере в Знанье и Науку, которая твердит, что расстоянье до Луны равняется трёмстам восьмидесяти четырем километрам, и нам приходится поверить, будто свет проходит это расстоянье за секунду, ну, может, с небольшим довеском. Но и в довесок тоже нужно верить. Мы делим наш

* * * Отпуск. Можно не выходить из дома, Можно отключить телефон, Наплевав на друзей и знакомых… Отпуск. Можно немного пожить, не опасаясь завтра. Можно в три часа дня съесть не обед, а завтрак, после того, как проснулся, после того, как понял, что отдельные ноты в твоей голове не составляют симфонии… Отпуск. можно немного продвинуться в навязчивом самопознании, которое, в зависимости от погоды за окном, может обнаруживать, как новые достоинства, так и в собственном бессилии бессмысленные признания. Отпуск... Удивительное время, чья удивительность самой этимологией этого слова безусловно подчёркнутое: Нас отпустили….

Из Машины появляется Бог, потому что Бога вытеснил Враг, подводя не очень светлый итог десяти тысячелетиям драк между Богом за владычество над… и Врагом за преимущество в… Человечество придумало Ад, и Машины с этим Адом, увы,.. населяют каждый дом в городах, и сквозь их прямоугольный экран, можно видеть как в Эдемских садах Враг и Бог обогащают Уран,.. чтоб швырять его друг другу в глаза человечества всего на виду… Кто-то перед стеклом, кто-то – за в предстекольно-застекольном аду. Из Машины удаляется Бог. Из игры отныне Бог исключён. Одолеть Врага конечно не смог в SMS-голосовании Он. Мы придумали и Бога и Рай, и Вселенную (от звёзд - до планет), а потом невзначай проиграли, и повторной игры уже нет… И остался нам лишь Враг в том Аду, что находится в недрах Машин Враг идёт у нас на поводу, обещая бессмертье души. Но кто-то все же против Врага, кто-то – за! Кто-то с ним всего лишь на час. Ну а кто-то всё ждёт, что однажды придёт Из-за моря большого большая гроза и накроет

Почему так холодно поутру? Ведь лето В своём непонятном стремлении к осени перевалило едва середину, а моя склонность к креслу и непременному пледу у потушенного камина, обрела наконец обоснованность, так сказать, завершив картину постепенного угасания: температуры, привычек, желаний… так недалеко и до вязания тёплых шерстяных носков, шарфа, и душегрейки, роль которой до сих пор выполнял неразбавленный «Скотч». Но он закончился, осталось лишь его описание. Я улыбаюсь невольному сходству с ожидающей каждого из нас перспективой: убывать внутренне, приспосабливаясь к запланированному сиротству, а потом вдруг закончиться, неожиданно оказавшись с другой стороны объектива,.. через который на тебя кто-нибудь взглянет однажды, про-себя отмечая, что утренний холод сопровождает выпаденье обильной росы, и обронит мимоходом: «Я знал тёх великих поэтов. Каждый был большой сукин сын…»* *И. Бродский «Йорк» VI часть из цикла стихов «В Англии».

Сколько спичек (или одноразовых иголок) выдержат твои ресницы?.. Три?..

Сыплет, сыплет дождь-Собакевич, Солнце-Манилова спрятав за тучу. Мне бы не хвастаться памятью девичьей и не надеяться больше на лучшее. Компьютер-Коробочка всё переспрашивает, жажду ли я сохранить изменения. То есть, имеет в виду: а не страшно ли мне вечно хранить это стихотворение?.. Вечность – материя непостижимая: Плюшкин-винчестер скрипит, задыхается сжатыми в байты стихами-пружинами, сжатыми странными этими пальцами. Палец-Гнедой, ну и палец-Чубарый… Шрифта кириллицей не напасёшься, если нолей с единицами – пары, что же ты тройкою бойкой несёшься? Что же мелькают холмы, перелески, город Ноздрёв, так похожий на Глупов, строчки – корявы, а буквы – нерезки, не разглядеть и в экранную лупу. Жизнь после смерти? Количество файлов, Тех, что останутся, вечность разрушив. Кто же тогда буду я? Свидригайлов?... Чичиков?.. Пентиум… Мёртвые души…

Ангелы появляются неспроста, ангелы заявляются на рассвете, потихоньку сползают со своего креста и забрасывают в море людское сети, улавливают человеков до ста, а потом обучают их игре на органе. Ведь орган - он наподобие их креста: чтобы научиться - необходимо ангельское дыхание... Ангелы появляются каждый день, ангелы заявляются посреди разговора, их крылья отбрасывают слишком густую тень, чтобы в этой тьме отыскать опору хотя бы для сна, не говоря уже о любви и свободе: каждый человек из отобранных ста принимает теперь участие в ангельском хороводе, которому нет окончания, потому что это и есть – бессмертие. Согласие оглашает окружающий мир – молчанием, которое началось ещё на рассвете, когда неожиданно появились ангелы, которые заявились, хлопая крыльями, завладели нашим вниманием нагло и обратили в пыль все наши усилия… самим разобраться в природе дыхания, необходимого для человеческого существа, самим научиться играть на органе, чтобы не остаться лишь подобием ангела, да ещ

Кто пастухи? Кто овцы? Вот овины, Куда под вечер очумелый скот Сгоняют пропылённые мужчины… А может быть, что всё наоборот? Что тучные стада мужчин и женщин Рассвет влачит на пастбища работ. Стада унылы, ведь травы всё меньше… А может быть, что всё наоборот? И каждый – сам пастух Своей души и тела, И, день за днём глотая честный пот, Он сам себя кнутом стегает смело… И счастлив тем, что не-наоборот. И день за днём на пастбище огромном Послушно сам себя пасёт народ. Уверен в пастухах, Хвастливых или скромных, Уверен в том, что нет Травы, вкусней соломы, Когда же на убой – Сам строится в колонны… А думает, что всё наоборот.

Бессонница, Шекспир, Глухие времена. Я список королей прочёл до середины. Что, Ричарды, почтенные седины не убелили ваши имена?... Бессонница, Платон, А так же Аристотель. Кого же слушать мне, когда Сократ молчит? А море Чёрное колышется в ночи, черней, чем самый чёрный Мефистофель. Бессонница, Вольтер, простые имена: Кандид, Микромегас, два Века Просвещения, кровопусканья и кровосмешенья, к «Энциклопедии» и Марксу приобщенья… И вот Страна Советов рождена. Бессонница, Толстой… Так мира иль войны? Я сей роман прочёл до середины, но показали тут кинокартину: что книга вам теперь, российские сыны. Бессонница, Апдайк, учитель Колдуэлл. И в классном списке «А»: Ахилл, Асклепий, и далее – Язон… Поверить в эти сплетни (кентавромахии) – читательский удел. Бессонница, Бальзак, «Папаша Горио». Страницу не прочтя до середины, я так уснул, как спят одни кретины, не знающие счастья своего. Бессонница… кошмар… Не лезут в этот слог ни Солженицын с Оэ Кэндзабуро, ни прочие достойные фиг

И вот опять на склоне дня закат течёт, течёт в долину, пылает солнца горловина, и жар расплавленной лавиной сейчас накатит на меня. Но вот потоки ослабели, да и река - холодный сон остудит солнечных колонн неумолимое движенье и будто бы пренебреженье к кустам, оврагам, возвышеньям, что разобьют, возьмут в полон армады раскалённых тонн... Восход оставив в утешенье.

Подключение удаленного доступа с помощью модемного соединения превращает сестринский пост в средоточие братского единения со всеми мед-сёстрами в мире, неважно где они в данный момент находятся: в полутёмном кафе, у постели больного, в собственной постели у себя на квартире, или пред образом Богородицы, преклонивши колена готовятся произнести моление… - …А у этого больного ужасно капризная вена… - …А в этом кафе (оказывается) тоже происходит боление. Только здесь они за «Спартак» болеют, а таблеткам предпочитают светлое чешское пиво… - …А этот больной ещё сегодня… умрёт (чуть не вырвалось «околеет»): его кардиологическая кардиограмма выглядит совсем некрасиво. Это даже мне (как ежу) понятно, и уж тем более должно быть ясно врачу – приставале и остолопу… - …Я боюсь, что моя молитва прозвучала слишком невнятно, чтобы хоть кто-нибудь её расслышал среди воплей всея Европы, которые лично мне кажутся слишком уж преувеличенными: им-то чего не хватает с их системой здраво- охранения?.. - …Фут