Тебя обманула большая любовь, И ты одиночество мыкаешь вновь? Работа не ладится, мучит хандра? Бессонница дышит в лицо до утра? Купи себе...

«Из года в год сирень цветёт И вянет в свой черёд, Но виселица никогда Плода не принесёт…» Оскар Уайльд Жил у старушки чёрный кот, И ласков и умен. Бывало, выйдет из ворот И смотрит на ворон, Потом отводит томный взор – Ну как тут не понять? Негоже умному коту Небесных птиц гонять. Хозяйка летнею порой Спешит на огород, За ней вальяжно – хвост трубой – Идёт любимый кот. А ввечеру сидят вдвоём На кухне у окна, Едят. Он кашу с молоком, Хлеб с молоком она. Так и вели они свой быт Без горя и забот, Но был по осени убит Старушкин чёрный кот. Два дня она его звала И на крыльце ждала, На третий день в густых кустах Убитого нашла. В холстину тельце завернув, Поплакала о нём И вырыла ему, вздохнув, Могилку под окном, От чуждых взглядов оградив Сиреневым кустом. Убийца чёрного кота Был злобен неспроста – Он с детства кошек презирал, При с

При жизни жёсткое табу тебя любить мне запрещало, но смертное не дремлет жало – девятый день, как ты в гробу. И глухо нарастают сплетни – шепечет жадная молва: «она была ему последней, нет, первой, кажется, была»… Менял ты женщин, как перчатки – от стрел дымилась тетива! Но с барского стола остатки, как ты ни звал, я не брала. Промчались годы – слабый, сирый, ты постучал в моё окно, и я спокойно дверь открыла: кому подать – не всё ль равно? Не всё ль равно? Ведь всё проходит. В пучине горького вина погиб блистательный охотник, спалив себя огнём до дна. И ни при чём тут пересуды – померк незыблемый запрет. Посмертная любовь – причуда, а памяти запрета нет. Но тщетна мнимая бравада – Что возразить? Права молва. Была я первой. Это правда, была последней – тоже правда, хоть… никогда с ним не была!

«…- ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил… – Да, конечно, – сказал Лис. – Но ты будешь плакать! – Да, конечно». (Антуан де Сент-Экзюпери) И зачем ты её приручил – одичавшую вольную кошку – захотелось взбодриться немножко, или разум в тебе опочил? Рвать цветы по весне или в осень – всё одно – укорачивать жизнь. За себя, за родного, держись, что до прочих – старайся не очень. Ну, поплачет она, погрустит, осень сгинет, накроется снегом… А зима – с фантастичным разбегом – белоснежной душою простит!

По пустынной, сверкающей инеем, утренней трассе пробегала дворняга, а с нею – подросток-щенок… Вдруг какой-то лихач оборвал её жизнь в одночасье: налетел на собаку, и бампером – прямо в висок. Налетел, укатил без оглядки – подумаешь, сука, неуклюже рванув, кувыркнулась в промёрзлый кювет! К ней щенок подскочил, облизал перебитое ухо и уселся на розовый, кровью забрызганный снег. Он в глаза ей глядел. Трогал лапкой холодную шкуру. Робко морды касался атласным своим языком… И хвостишком вилял, по щенячьи покусывал сдуру, зазывая скорее вернуться в натопленный дом. Очень короток день в декабре.

(ПОСВЯЩАЕТСЯ ОХОТНИКАМ - СПАНИЕЛИСТАМ) Лет полста до новой эры – Это ж надо – сколько лет! Испаньолы-спаниели Покорили высший свет. Всякий знающий охотник Понимал уже тогда: Без собаки на болоте Не охота, а беда. Подстрелил, к примеру, утку, А она упала в топь. Разозлишься не на шутку: Стрелы новые готовь! Настреляешь штук двенадцать, А достать сумеешь пять… Значит, надо расстараться Спаниеля в помощь взять. Спаниель – собака лордов И придворный королей. Со своей умильной мордой Стал он люб Европе всей. Англосаксы и германцы, Франция и Дания Без боёв «сдались» испанцу, Как гласит предание. Со времён Елизаветы* Лет четыреста назад Расцвела порода эта – Лишь о ней и говорят. Графы, герцоги и принцы, Поохотиться любя, Не левретку и не шпица Выбирают для себя! Короли его любили: Сигизмунд, Георг и Карл. Автор популярной книги Граф Гастон о нём писал. «Сп

Милый мой, губ твоих я не коснусь, Руки твои не сомкнутся с моими… В память запала прошедшая грусть – Имя твоё, твоё нежное имя. Плоский туман укрывает тебя, Ветер заносит снегами сухими, Падают жёсткие капли дождя… Имя твоё, незабвенное имя. Время мольбы и надежд отцвело. Стёрты обеты. Мы стали другими, Но сохранилось на сердце тепло – Имя твоё. Твоё светлое имя!

Нерастраченная Любовь, умерев, воплощается в Нежность, растворяется в океане тайных слёз и несбывшихся снов и волной набегая на берег, припадает к стопам мужчины, волей случая затерявшегося на туманном пустом берегу. Белой пеной следы его трогая, обвивается вокруг щиколоток, обнимает его колени, прикасается к чреслам его. И лаская, целует, целует, страстно плещет в грудь и под мышки, насыщаясь их соком горячим, переполненная жемчужной светлой лаской неутомимой! Ускользает и возвращается, лёгким рокотом увлекает, чтоб качая его на просторе, зализать ему горькие раны, нанесённые нелюбовью, чтоб любить его нежно-нежно… А потом, налюбившись вдоволь, положить на песок прибрежный, отступить от берега тихо, созерцая нагое величье, любоваться его утомленьем и дыханье ровное слышать, бирюзовые искры приметить в засиявших его очах. И лелея в сердце отраду, ей мучительно-сладостно думать, что он стал хоть немного счастливей и сильней, чем до этого был…

Мой милый хозяин, я жду тебя денно и нощно – в окошко гляжу и под дверью тихонько скулю… А ты не приходишь. И мне бесприютно и тошно, но я по собачьей привычке и жду и люблю. Хозяйке-то что! У неё и друзья, и работа… Пройдётся со мной в поводке – вот и весь интерес, а мне, мой хозяин, как прежде, безумно охота, с тобой изучать переполненный тайнами лес. Я помню, как шёрстки моей ты ладонью касался и как рассердился, что я утащила носки… Поверь, я не буду – лишь только бы ты догадался, что мне без тебя – хоть ложись-помирай от тоски! Вчера мы с хозяйкой вдвоём выезжали на дачу. Последней надеждой забилось сердечко моё – и я припустила стрелой, напролом, на удачу, завидев твоё, дорогое до боли, жильё! Вскочив на топчан на дрожащих предчувствием лапах, я взрыла твой спальник, зубами дыру прорвала – в себе он таил незабвенный, единственный запах! Но только тебя, мой

Раз в полгода, всегда в воскресенье, Ты приходишь ко мне за спасеньем Для своей омертвевшей души. Рядом сядь и огонь притуши. Над свечой струйка сизого дыма, А тебе это необходимо, Чтоб не встретиться взглядом во тьме, Прикасаясь губами ко мне. Пульс – набатом с притоками крови – На коленях стоишь в изголовье… Как мольба в тишине горяча – Без огня воссияла свеча! А наутро уходишь из дома, Отстранённый, почти незнакомый, Не давая себе улыбнуться, Чтоб уже никогда не вернуться… Я вздохну, перемою тарелки, Подведу на будильнике стрелки, Чтобы время ускорило ход, Чтобы канул в ночи этот год, Чтобы ты, исходив все дороги, Натыкаясь на ложь и тревоги, Вспоминал иногда о былом... ...Обветшал и разрушился дом, Где свеча догорела дотла, Где тебя я когда-то ждала.

Тебе кажется игрою, и ты не веришь, когда видишь на сцене несколько лиц. И кажется странным – зачем они движутся, о чём волнуются, что говорят. На тёмной сцене в белых одеждах ты видишь меня и усмехаешься в душе – к чему нарочитая нервная бледность и жгущий, излишне затравленный взгляд? Мои тонкие руки изломанным жестом распахнуты настежь, прямо к тебе – и ты спектакль досмотришь. Я это знаю! Интрига разрешится через семь минут. В последнем акте героиня погибнет, и тихо шурша, опустится занавес. Ты слегка удивишься, среди вышедших к публике не обнаружив только меня. Не приму от поклонников цветов алых, не услышу сидений покинутых стук… В темноте сцены при молчании зала за кулисы тело моё унесут.

Вчера ударила гроза, и снег валил. И чернокрылые глаза цвели вдали. Сегодня выпуклый рассвет рассеял мрак – лежит на крышах бледный снег, лежит в полях… Апрель дарует мне зимы шальные сны – и тонкий лёд, и лыжный след, туманный свет… Пройдут дожди, сметут снега – тогда, тогда не улыбайся по ночам, забытый храм… Там купола черны. Вдали горят огни. Как выстрел – первый поцелуй – и снег валил! И гром всевышнего с небес наполнил лес. Ресницы чёрное крыло слезу смело… Всё снится, снится по ночам пустынный храм – и две прозрачные звезды летят к ногам.

Послушай, охотник, Ты – Бог!

Господи, помяни меня, Господи, помилуй меня, Рабу твою недостойную, Не помнящую, что Ты есть... В день покаяния светлого С милостию прими его. Ради святого имени Светит Благая Весть! Пальмовыми ветвями Путь Тебе устилая, Перед Тобой склоняли Спины до самой земли... Господи, помяни Ты их, Господи, как могли они, Те, что тебя встречали, После кричать: «РАСПНИ»? Господи, наши чаяния В подлости и отчаянии, Господи, помяни Ты нас – В вечные свои дни... Мимо молитвы чопорной Ты проходишь безропотно, Мытаря собственной совести, Господи, помяни! Дай Тебе не почувствовать, Как тернии в лоб впиваются, Дай Тебе, Иисусе, Радости и красоты... Сущность надежды робкой – Дух Твой стойкий и кроткий... Прощением осеняешь Нас, недостойных, Ты.

...Любить глухонемую Родину, Святую землю полупьяную... А если скажут, что уродина, То им – по морде по поганой и За ней, за милой, как за каменной Стеной, не знавшей поражения, Плохим сынам и дочерям её В другой земле не быть спасению. Картинной красочной картонкою Висит, приколотая к коврику, Простоволосою мадонною Глядящею куда-то в сторону. Нам быть и бить, и быть убитыми, Но ни о чём не сожалеющим... Приснится Родина забытая Под солнцем утренним алеющим. Страданьям – быть! И быть свершениям! Жива Россия духом старым, Не разделяющим стремления Потворствовать другим державам.

Всё кажется, что завтра я умру, И главное сказаться не успеет. Не знаю главного. И кто его сумеет Определить? Как правы мудрецы! Я знаю то, что ничего не знаю. Правы ли были деды и отцы – О том история наврёт, листая Страницы пожелтелые трудов Тех, кто при власти прежнейбыл готов Поддакивать. И получая мзду, Гордиться тем, что нынче на виду. Что говорить? Зачем язык мне дан? Воспеть красоты иноземных стран, Тогда как нашу бедную страну Пинают все, кому не по нутру Её полей пугливых маята, Её лесов угрюмых простота, Её народ, желающий лишь то, Что и ему досталось нелегко... Отстаньте! Поглядите на восток. Ловить губами ананасный сок, Тащиться от лиловых негритят, Сафарить львов, как маленьких котят, Крушить права природы и людей, От скуки покупать себе б....й, Томиться, как омар в пустой кастрюле, Продуться в казино, закончить пулей... О нет, не то, не то я говорю, Молчу. Но только летнюю зарю И после смерти память сохранит...

«Самая большая на свете роскошь – это роскошь человеческих взаимоотношений.» (Антуан де Сент Экзюпери) Эта роскошная дружба, Краше которой нет... Солнышка мне не нужно – Так её ярок свет! Сквозь синеву полумрака Пеньем небесным звенит. Я перед ней, как собака, Преданная целый миг Существованья земного, Что отпустила судьба. И до креста гробового Буду верна ей всегда...

Мама, мама, я сказать успела, Что тебя любила. И люблю. Ты ушла. В земле осталось тело. А душа – летит по ноябрю. Батюшка осанистый и важный Проводил тебя в последний путь. Просто ты устала. И однажды Прилегла навеки отдохнуть. Ангелы крылами осеняют Память ненадёжную любви И, светясь в полёте, замечают Слёзы запоздалые мои. Плакать ли о том, что нами прожито И о горе, выпитом до дна? Ты своею жизнью подытожила То, о чём мечтала вся страна. Коммунизма сон, как бред магический, Ты звала в предсмертной маете... Мама, мама! Дочерью-отличницей Подошла ты к роковой черте, Дочерью не лгущей миру ложному, Верной утопической мечте... Поклоненье мифу невозможному Прервалось. А идеалы те, Что увязли в прошлом поколении, Подкосили дерзкие мечты. Всё распалось за одно мгновение, За которое прозрела ты...

Маленький зайчик боится Встретить рыжуху-лису, Только никак не сидится В солнечном летнем лесу! Вон мотылёк серебристый Вьётся над тихой водой, Вон под берёзой лучистой Вырос грибок молодой! Ой! Там, за тёмною ёлкой Чья-то лохматая тень. Вдруг это страшные волки? Спрятался зайчик за пень – Ведь говорила зайчиха, Добрая старая мать: Травки покушал и тихо Ляг под кустом отдыхать. Дел у неё очень много – Чтобы зайчатам прожить, Мать по велению долга Может чужих покормить. Вот она скачет оврагом Зорко глядит меж кустов – Вдруг под гнилою корягой Выводок заячьих ртов? Если постигло их лихо, Если пропала их мать, Будет чужая зайчиха Их от беды охранять. Ляжет к зайчатам в укрытье И повернётся бочком, Досыта чтоб напоить их Сладким своим молочком. Этим законом негласным Заячий славится род. Люди! Не будет несчастным Тот, кто как заяц, живёт.

– Почём товар? – Всё по деньгам! Смотря, какой угоден Вам. Болезни, что приводят в гроб, жестокость, порча иль поклёп? Вот зависть, ревность, слепота, вот страсть, обман и нищета, бездомность, голод и сума, арест, разлука и тюрьма... А вот – проклятия. Они мученьем наполняют дни... Какой товар берёте Вы И что взамен получим мы? – Сейчас... Ну, а любовь-то есть? Надёжность дружбы, верность, честь? – Но-но! Приятель, не шути! Да хоть весь рынок обойти, какой там рынок – белый свет! Нигде продажной дружбы нет. Надёжность, верность, честь, любовь... бесценны. Так что не готовь Ты кошелька.Удачлив будь в своей мечте... И – в добрый путь!