Мчится парусник, скользя, К берегам родной отчизны. Опоздать никак нельзя – Это поважнее жизни. Моряка невеста ждёт На мысу, на самой круче – Обещала, что зажжёт Огонёк на этот случай. Ночью синяя вода Отражает звёздный полог, Капитана никогда Не смущает сладкий морок Вглядываясь сквозь туман, Видит он любимый берег... Счастлив он, что не в обман, А в любовь святую верит. Светит, светит огонёк Маяком во мраке ночи! По воде е нему пролёг Золотым зигзагом росчерк. Между рифов, между скал Виртуозно пробиваясь, Капитан не опоздал И спустив усталый парус, Взял затейливый ларец, На крутой утёс взобрался... Вот он дома наконец И с любимой повстречался! Достаёт он из ларца Драгоценные подарки – Жемчуга и бриллианты, Золотые два кольца... Поднимает нежный взгляд, Смотрит и глазам не верит: Может не туда попал, Не на свой желанный берег? Перед ним стоит она – Незнакомая старуха, Неизвестная жена Неизвестного супруга... – Что случилось?

Возрадуйтесь, люди! Огонь Благодатный зажёгся. на гробе Госпожнем. Он здесь! И вновь подтверждает: Спаситель распятый для нас, недостойных, воскрес! О счастье Спасенья! Твоё воскресенье прощение душам сулит, снисходит священным огнём озаренье – и сердце его сохранит! Пусть ворон не каркает, гибель пророча, пусть скроется чёрная мгла! Среди нескончаемой сумрачной ночи Надежда Огнём расцвела!

«Христос воскресе из мертвых, Смертию смерть поправ!» Но как мы можем поверить, Что был наш Спаситель прав? Лелеем от века в душвх Предателя – подлеца И думаем, что получим Прощение от Христа? Бессмертье губим всечасно Отравою. Зависть и злость И к прочим порокам причастны... Да разве простит Христос! Но кто из нас тернии муки Готов до конца претерпеть? Страданием кто искупит СПАСИТЕЛЯ крестную смерть? Живём в постоянной тревоге: Вот грянет наш смертный час – Восстанут стеною пороки, Чтоб Он не помиловал нас Тот, кто истинно правый, Милостивый в любви... Боже! Отринь лукавого. Нас от него охрани.

Ты слышишь хруст? В малинный куст вломился ветер – перевернул её листву, дождём отметил. И засияла серебром листов изнанка. Ударил громогласный гром весны подранком. Мои друзья! Я знаю вас: в дождь, бурю, в полночь, примчитесь в самый трудный час ко мне на помощь! Сквозь ураганы напролом и спозаранку сверкнёт малинным серебром души изнанка. Но иногда сквозь полумрак возникнут лица... Узнать, кто друг тебе, кто враг, не ошибиться поможет ветер с высоты, лихой, проворный, и повернутся все листы изнанкой чёрной!

Открытка старая лежит передо мной... Ромашек незатейливый букет. Написано старательной рукой: «Тебя мне не забыть с теченьем лет». Подружка школьных дней, теперь ты где? Где прежние девчоночьи мечты? Хранишь ли память подростковых лет, Как обещала мне когда-то ты? Припомнился весёлый класс восьмой, Как мы с тобой встречались у реки И вместе в школу шли, потом домой... И как тайком писали дневники. Чтоб никогда никто не мог прочесть Того, что поверяли дневникам, Их прятали подальше ото всех, А главное – от бабушек и мам. Как не могли расстаться ввечеру – Так многое хотелось рассказать! А после, просыпаясь поутру, Отрадно было встретиться опять. Казалось, истина откроется сама – Узнаем что-то главное, а там... Лишь приложить немножечко ума, И тайна жизни упадёт к ногам... Ты поступила в университет, И поезд далеко тебя увёз. На память подарила я конверт, А в нём картинка – Тезиковский мост, И ты стоишь, перчатки теребя, В своём ультрамариновом пальто... Я надписала: «Так люблю теб

(Почти по Маяковскому) У меня сынок подрос – Скоро будет двадцать... Перед ним встаёт вопрос: Чем заниматься? Отслужил, как все теперь, Он в «горячей точке» Слава Богу, без потерь – Молодец сыночек! Говорит: – Ты как, отец, Начинал карьеру? Я бы тоже так хотел, Следуя примеру. – Эх, сынок, я начинал Токарем завода В институт вечерний сдал Я экзамен сходу. А закончил – сразу стал В цехе инженером. Только тут я опоздал с этаким примером. Времена теперь не те – Мой завод в упадке. Вот тружусь, не как хотел, Грузчиком в палатке. Недостача если есть, Сотня или тыща, Всё на грузчика повесь – И не открестишься. Всё бы было хорошо, И не думай лучше. В продавцы бы ты пошёл – Пусть тебя научат! – Я бы, папа, не хотел Торговать в палатке. Обмануть не преуспел – Не видать достатка! Это дело не по мне, Не по мне и дилер... Может, буду я в стране Самый ловкий киллер? Научился я стрелять, А исход летальный Боссу я представлять Буду моментально! Только вот...

Москва, всем известно, столица, А прочие города Зовутся как будто провинцией, И мы это помним всегда. Ну как не запомнить, конечно, Столице они не чета... И пенсии в два раза меньше – Не купишь на них ни черта. Зарплаты, ну просто смешные – На них не прокормишь дитя, А цены, как вороны злые, Карман потрошат не шутя. Болеть? Да на гроб лучше денег Откладывать хоть по рублю. Больницы теперь не для бедных, Серьёзно я вам говорю. Да всё полбеды, одолели Оплаты счетов ЖКХ – И если сегодня поели, То завтра подумай слегка, Кем лучше: бомжом под забором Загнуться морозной зимой, Иль злым, неухоженным, хворым, Но с крышею над головой. Да нет, мы живём не в провинции, Где быт – драгоценный уют. Москва, как мы помним. столица, Провинция – Санкт Петербург. А наш – только точка на карте. В народе не зря говорят: «Вот выборы грянут – пожалте! Мы – временный электорат».

Сидит старик на завалинке в глаза собаке глядит... Такса его тоже старенькая, ласковая на вид. Раньше он с ней охотился, пока был здоров и силён. Нынче от одиночества ею спасается он. Думает, глядя на таксу: если я завтра умру, кому я оставлю собаку, преданную мою? Будешь ты плакать, страдая, ночью в тоске на луну... Как же посмею тебя я бросить совсем одну? Мы ведь ещё погуляем в свете весеннего дня? Солнечным звонким лаем снова разбудишь меня... Такса печально внимает, хочет лицо облизать – чувствует всё, понимает, только не может сказать: Обещаю до смертного часа быть, как и прежде, с тобой. Любит тебя твоя такса, друг ты единственный мой! Лучше уж я буду, милый, горькие слёзы лить, чтоб над моею могилой тебе, мой хозяин, не выть...

(Зимнему Романтику посвящаю) Полночь. В мыслях своих я далёко от привычных тревог и забот... За невидимой гранью востока тигр таинственный где-то живёт. Осторожно бамбуковой рощей, величаво-задумчив на вид, он идёт и загадочной кошкой в душу мне молчаливо глядит. Под нахмуренным небом Китая, сотворяя своё колдовство, снег летит и садится, не тая, на пушистую шкуру его. Побелели и лапы и щёки, гибкий хвост, голова и спина... Стал он, белый, совсем одинокий. Только снег утомился. Луна показалась. Жалея зверюгу, осветила намеченный круг, чтоб на снежную белую шубу чёткой тенью накинуть бамбук. Проявив чёрно-белое фото, распечатав в снегу негатив, тигр доволен. И вот уже кто-то шепчет на ухо: «Как ты красив!» Гордо бродит он, чудо природы, чёрно-белый красавец в ночи. Поднимает к луне свою морду, а она, улыбаясь, молчит.

(посвящается Surre) Гуслей сияющих звон позабытый... Конь богатырский опустит копыто в мягкие мхи. Догорает закат. Сказы старинные тихо звучат. ...................................... Древний Урал. С малахитовой чашей Мастер Данила выходит из чащи сквозь лабиринты Хозяйки Горы. А позади – голубые костры... Только Данила не смотрит назад, хоть малахиты слепят его взгляд. Сам отточил он своё мастерство и заслужил дорогое кольцо, что подарила Хозяйка ему, тайну свою не раскрыв никому. Вздох на прощанье... Неслышно скользя, скрылась в камнях Золотая Змея... Змейкою будет она до поры – верной душой своей Медной Горы. Если вернётся Данила назад, ждёт его древний таинственный клад. Старый Урал, рассыпая дары, путь обозначит до Медной Горы. Змейка Хозяйкой предстанет опять, и не захочет его отпускать. Но не прельщает его колдовство – людям несёт он своё мастерство. Только с тех пор, как святыню, хранит Мастер Данила кольцо-малахит... .............................................. Струн

Иностранных слов до чёрта, Просто, ну, невпроворот – Даже бабка из четвёртой, Что напротив нас живёт, Говорит: – Теперча знайте – Не «подарок», а презент. Вон внучок сидит на сайте, Объяснит в один момент, Что и как назвать прилично, А не как привыкли мы. Он у нас кругом отличник И не зря протёр штаны. – Вольдемар! Послушай, Вова, Как, ты говоришь, «народ» Нужно называть по новой? Я забыла что-то вот... – Да зачем тебе, бабуся, Эти новые слова? Говорю тебе: не суйся, Не запомнишь ни фига. А соседкам и подружкам Я всегда ответить рад. Ты шепни-ка им на ушко, Что народ – ЭЛЕКТОРАТ! Или ПИПЛ. Ну как угодно, Вот. А русские слова... Так сказать, не очень модны. Что, надеюсь, усекла?

Сегодня праздник в доме стариков – в обед приедет с пенсией почтарка... И каждый приосаниться готов в честь ожиданья этого подарка. Ведь завтра, завтра – самый лучший день! Приедут сыновья, невестки, внуки. Гостинцев привезут. И как не лень в такую даль тащиться ради скуки? Сидеть в беседке около сосны, перечислять, чего понакупили, поглядывать украдкой на часы и извиняться, что совсем забыли, что на работе дел невпроворот, что не было возможности примчаться... Но всё-таки приехали, и вот готовы наконец-то пообщаться. – Ну, как бы всё. В пакете творожок, кефир и молоко, две шоколадки... А как мои дела? Да хорошо, и Мурзик жив, ну, в общем всё в порядке. Лекарства, что просил, мы не нашли – ну, знаешь сам, аптеки – просто ужас! Да вот.

Можно плёнку назад отмотать, можно заново песню пропеть, только время не двинется вспять – с каждым днём приближается смерть. Не вернётся жемчужный восход, не восстанет былое из тьмы. Время мчится вперёд и вперёд, до последней грядущей зимы. Будет лето лучами звенеть, будут буйные травы цвести будут клёны листвой пламенеть, дождь осенний сжимая в горсти. Но надеждам нелепым не верь, что нахлынет цветная весна. Приоткроется мрачная дверь в тяжелеющие небеса опрокинутой звёздной рекой, где дыханье навеки замрёт, где мираж – эфемерный покой, где покой – бесконечный полёт вне времён над пустыней веков. Тени чёрные чертят песок – без конца вереница волхвов всё идёт и идёт на восток...

Сиротливые сёла и пустые поля...... Вдоль дорог невесёлых пролегает земля, где ни сада, ни поля – обрекла их судьба на сиротскую долю от столба до столба. По железной дороге поезда, поезда... В затаённой тревоге в никуда навсегда уезжали крестьяне, чтобы выжить-прожть, а душе покаянной хоть бы волком завыть! На асфальте столичном, отражающем свет, пусть трудом непривычным, но получишь обед и за угол заплатишь, где снимаешь матрас, а на ужин прикупишь и конфет, и колбас. Позабыты дороги, те, что к храму вели. Поклониться бы в ноги, да до самой земли той земле – тому саду, огороду, стогам, где казался усладой озорной детский гам, где пугливая речка билась меж берегов, где остались навечно красота и любовь...

Тётя Тоня, закончив уборку, Сполоснув напоследок ведро, Постучала, робея, негромко В дверь директора офиса, но Секретарша кокетливым взором Оглядела её свысока И сказала: – Он будет нескоро. Вон иди и работай пока. Тётя Тоня ответила скромно: – Ничего, я могу постоять. Вот услышала, вроде бы скоро Он собрался меня увольнять... Я стараюсь, ты видишь, стараюсь, Так скажи ему, чтобы он знал: Нипочём не мешает мне старость – Вон как чист кабинет, да и зал... – Ну и что? Недосуг тебя слушать. Ты на пенсии. Хватит небось, Чтобы хлеба с картошкой покушать, Так что мне эти фокусы брось! Посмотри на себя. Еле дышишь. И под глазом фингал, и к тому ж, Ничего, стало быть не попишешь. У тебя есть, наверное, муж? – Есть мужик. Только проку в нём нету – Он все деньги относит в шинок. Да и требует снова монету, А не дашь – так получишь пинок! Причитала она, причитала, И ушла, одиноко скорбя. Эх, Россия! Мужик одичалый, Распиная, пропьёт и тебя...

Смотрит старик в помутневшие стёкла, Там только пустошь. А был огород. Было два сына, жена... Всё поблёкло. Нет никого. От привычных забот он отошёл, как пропали без вести оба сынка на проклятой войне. Хоть не вернулись они «грузом двести», но оттого тяжелее вдвойне. Похоронили бы их чин по чину, Чтоб хоть могилки сыновние знать... Не одолела тоску и кручину и умерла их несчастная мать. Вот и остался один. Время – мирное! Вон телевизор о чём-то жужжит. А старику – всего сорок четыре и... ...только не хочется жить.

Из глубин Интернета, из глухой пустоты возникают портреты тех друзей, что «на ты»... Леся, лесенка, где ты – далеко-далеко. Яркой Сурры приветы, прямодушный Кольцов, и Надежда, и Вова, и Сергей 36 – что ещё дорогого в этой жизни мне есть? Нежность маленькой феи, лучик солнечной Лар и красавица Лена, Саша Л, Олег Стар... И Андрей Коровёнков, и Андрей Белоконь – ярко, солнечно, звонко сотворяют огонь, чтоб в пути не сбиваться, чтоб не чувствовать боль! Сёстры милые, братцы отгадали пароль, этот ключик заветный от забытой души... Знаю, чувствую: где-то мне на помощь спешит вашей дружбы вниманье, серебро ваших слов, глубина пониманья, виртуальность – любовь...

http://www.my-works.org/text_127734.html Тихо, на цыпочках, зябко и робко бродит весна. Солнышко рыжее божьей коровкой выползло на небо невзрачное, небо унылое... Но – посмотри! Что-то родное, зовущее, милое в свете зари. Летняя радость зимою отпета – может ли быть – всё повторится, и нового лета яркая прыть снова вернёт мне дыхание юности, счастье любви? Вёснушка, милая, нежная, грустная, лето зови!

Земля моя, матушка, что приключилось с тобою? А может и нет тебя вовсе – зови, не зови... Хотелось любви материнской по духу и крови. Но меркнут надежды, а с ними мечты о любви. Как тяжко без матери... Отчим вальяжный и ражий совсем позабыл о покинутых детях твоих. Его устремленья – продажа, продажа, продажа, чтоб только не слышать о жалких страданьях людских. В помпезном бреду намекает, как важно прощенье, что только у Господа правду на небе найдёшь. Но нищий народ на исходе нужды и терпенья почти понимает, что всё это – дерзкая ложь. Взводить купола, а не строить больницы и школы, да, собственно, школы, жильё и больницы зачем? Священник благой и бессовестный бодрый чиновник у клики проворной в почёте и властвуют тем, что издревле было народным – поля и заводы, и недра земли, и просторы степей, и леса. При подлом правленье торгаш оказался угодным – он клике поможет разграбить страну дочиста! Герой, кто в неравной борьбе за народное право всю душу народу отдал, аккуратно убит. И льёт

Ты родился один и усопнешь один. Ни при чём ни сосед, ни супруга, ни сын. Голубая вода и болезнь, и нужда, и нелепость любви – всё уйдёт в никуда. Созерцанье зари, высота мастерства, что художника держит в тисках у холста, и соцветье аккордов – играй, музыкант – не простятся тебе ни кураж, ни талант. Ты один. Аки пёс. Не спасёт интернет. Единенье всерьёз – только в звоне монет. Ну и что же? Сочувствия подло искать, лицемерью и лжи за ничто потакать. И опять же, зачем, как и всё бытиё? Всё равно над тобою кружит вороньё... И, дай Бог, чтоб при жизни умом не постиг, кто глаза твои выклюет прежде других.