ЯКОВ ЕСЕПКИН Демоны Геллы • «Есепкин смог довести тяжелейший литературный слог до эфемерной воздушности, тем покорил высоты, коими грезили предшественники. Начиная от Боратынского, к ним стремились приблизиться самые выдающиеся составители текстов, а не сумели, последним упал Бродский.» А.

ЯКОВ ЕСЕПКИН БЕГУЩИЕ ОТ ВОЛКОВ • «Десятилетия в России не было великих поэтов. Один появился и его стали толпой убивать.» Е.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ИЗБОРНИК ЛЕТИЦИИ • «Этого мученика издали в Канаде, потом в России, как не верить в зеркальные парадигмы.» Саша Соколов I Небосвода волшебный хрусталь Истенили атласные фоны, Иудицам кивнул Гофмансталь, Кровь их дьяментов злей Персефоны. Пьет шампанское челядь, белясь, Золотятся картонные волки, Несмеяны тянут, веселясь, Из отравленных вишен иголки. Взором тусклым чарующих нег Обведем неботечный атрамент, И воссыпется питерский снег, Презлатясь, на тлеенный орнамент. II Разливайся, шампанским целись, Новоградская младость живая, Темновейные мрамры свились, А светла от шелков пировая. Веселы голубые цвета, Кровь, путрамент ли, винные шелки Нас пьянят, со златого холста Ночи смотрят на княжичей волки. Из фаянсовых чаш оливье Блещет вечными искрами снега, В белом фраке уставший крупье И морозная точится нега. III Тушью савскою нощь обведем, Апронахи кровавые снимем, Несть Звезды, а ея и не

ЯКОВ ЕСЕПКИН ТОЛКОВАНИЕ КАЛЛИГРАФИИ • «Он из минималистического числа тех гениев, которых не могут судить либо принять современники. Современное автору «Космополиса архаики» общество может по типологическому стандарту лишь вытеснить из массового сознания само явление и подвергнуть его мнимой утилизации.» А. Смирнова I Маки червные днесь воспоем, Алость их паче барв сеннаарских, Тусклый яд иродиц ли испьем, Геть, печаль, изо вечерий царских. Алым наши прелили уста Кровотечным серебром камены, Что рыдать, ах, тоскливо пуста Нощь Вифаньи и оперной Вены. Гипс увечен, а мрамор не ал, По столовым атласные мыши В агонии снуют и зерцал Блеск порфировый чествует ниши.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ЭФЕМЕРИДЫ • «Есепкин каноничнее Пушкина и сокровеннее Бродского, но его эсхатологическая гениальность претит массовому сознанию и коллективному бессознательному современников. Отсюда вынужденная элитарность последнего великого столпника.» Ю.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ЭФЕМЕРИДЫ • «Самиздатовские книги Есепкина стоят литературной респектабельности всего Серебряного века. Это величайший эстетический парадокс.» С.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ЭФЕМЕРИДЫ I Кровь нисана с гортензий сольем, Вспеним ею златые куфели, Чти скитальцев ночных, Вифлеем, Подавай им вино и трюфели. Что ж успенных сильфидам корить, Буде юность веселие имет, Станем граций чудесных мирить, Наши ль звезды тлеение снимет. Челядь спит, во смуге ободков Мы одне, в сукровице незвездной, И не алчем вина и цветков, И с Уранией плачем над бездной. II Челядь злая в лакейской сипит, Ледяные рейнвейны у Цилий, Кто сегодня во Аде не спит, Вот мелки – их гасили меж лилий. Се трилистники, будут листать Мел царевны иль здравствовать чаши, Обнажатся светилам под стать Апронахи кровавые наши. Горьки постные брашна, столы Звездной ветошью Цили убрали, И лиется желтица из мглы, Где бесились меловые крали. III Со багетниц прогнать ли мышей, Тальком оспину вретищ добелим, Плачь, Вифания, золотом шей Сонм юдиц, коих желтию хмелим. Чахнут фрейлины в замках пустых, Малахит изукрасил обсиды, Мглой капличной огнем налитых Винных яблок сех потчуют Иды. З

Яков Есепкин Катарсис Репрография Рек слово Агамемнон, зарыдал, Разбил золотоструйный кубок о стол, Тогда и речь свою он не узнал, И ссребрился Иакове-апостол. На яствах кольца змей позапеклись. Не хватит просфиры и для келейных, Виждь, розочки червовые сплелись На чермных полотенцах юбилейных. Распятие поправший Иисус Явился из темничного подвала, Волошковый венец усеял гнус, Сквозь черен каждый змейка проползала. И разве не ко Господу леса Дощатые чрез очи возвивалисъ, И разве не теряли голоса, Во вретищах цари не предавались? В лазоревой протлели купине Юродивые, ставшие изветом.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот сорок четвертый опус Май порфирный лиется, кадит, Хлебов млечных юдицы алкали, Ах, за семи ль архангел следит, Суе им небеса потакали. Содвигайте столы, для камен Мы живые, где ауры тают, Во тлеющейся пудре меж стен Тени мертвых колодниц летают. Их ли в мае всезвёздность влечет К пировым и фамильным аллеям, Где лишь кровь наша присно течет По фаянсам и темным лилеям. Пятьсот сорок пятый опус Яд готовь, Хрисеида, к столам, Аще рано во цвете явиться, Будем каддишей мглу зеркалам Соливать и неречно язвиться. То зерцальники – панны одне Там свивают с червленою молью Плесень вечности, в белом вине Фурий точатся профили смолью. Все невесты лишь царские, сем Тушат веями холод зеничный Пудры темных ланит и по всем Плеснь виется и морок темничный.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот сорок второй опус Бритвой тусклою правит нисан Речь камен, благоденствуйте, Ады, Где и маки земли Ханаан, Где и лозные спят винограды. Бойной цветени мало одно Возалкавшим небес иудицам, Яд лиют во златое вино, Се ли нашим урочество лицам. Мы одне в Гефсиманских садах Вопием сквозь угольник червонный, И горит о мраморных плодах Всекаждящий соцвет благовонный. Пятьсот сорок третий опус Снова челяди гасят огни, Циты злобные в пирах филонят, Белоядные ль пряди они С ангелочками нашими клонят. Мило феям оперcным тлееть, Дожидаться финала сиесты, Зри, камена, хрустальную плеть, Что и суе темнить палимпсесты. Мы чудесную выбрали ель, Хвои ярусы негой сенятся, Ангелам тридевятых земель Пусть гранаты зеленые снятся.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот сороковой опус До сирени во сенях витых, До пенатов и как дотянуться, Хоть виждите отроков святых О тенях, сколь всепоздно вернуться. Ах, порфирный безумствует май, Ах, цветницы, цветницы блистают, Кто успенный, сирень вознимай, На венки нам ея заплетают. Столы эти лишь отроцев ждут, Круг сидят в опомерти родные И места их пустые блюдут, И сирени каждят ледяные. Пятьсот сорок первый опус Преведем золотыя каймы Вдоль бордовых свечей и альковных, Ель унижем серебром тесьмы, Дисмос вытисним взлать для церковных. Се вино иль осадок, нести К пировой кутии и хлебницы, Аще горечью всех не спасти, Вам и ветхая кровь, и сольницы. Ах, винтажные эти пиры И картоны, и в мелах эльфиры Увиют нас канвой мишуры, Где и кровь – то златые порфиры.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать восьмой опус Полон стол, на фаянсовый мрак Белых яств титул царский низложен, Шелк пеёт, веселится арак, Чудна сельдь от лавастровых ножен. Ах, соникнем, соникнем ко мгле, Чтоб рубинами выбить макушки, Щучьи главы, мерцайте с шабле, К вам ли прянулись мертвые ушки. Нас лишь бей, тусклый ядъ веретен, Овиемся червицей альковной, Пусть влачат златопевцев меж стен Во тлеющейся пудре церковной. Пятьсот тридцать восьмой опус Се январское таинство мглы, Течь фольги, меловые сапфиры, Бланманже и с бисквитой столы, Где ядят ли, хозяйствуют Фиры? Как за нами следят со шелков Злоголосые фри и мелятся. Мелом вытисним хвойный альков, Пусть и этим серебром целятся. Вейтесь, феи, взвивайтесь легко, Бейте ядом шары солитые, Потешаясь над вдовой Клико И макушки темня золотые.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать шестой опус Славен пир и велик отходной, Персть ночная меловниц ворует, Столы яств и юдоли земной Кто вкушал, ныне звезды чарует. Се емины златые от вей Белоликих царевен уснувших, Мы и сами альтанок мертвей, Дней не помним и теней минувших. Яко свечки затеплит август, Как лилеи еще отемнятся, Излием со всемраморных уст Желть и хлеб, кои ангелям снятся. Пятьсот тридцать седьмой опус Цита, Цита, о хвое таись И серебро темни, аще яды С вишней сахарной паки, веись, Будут ангели помнить коляды. Я узнал хищный выблеск зениц, Увивайся опять мишурою, Хватит в мгле прикровенных темниц, Назовешься там царской сестрою. Только юны шелковый покров Отиснят диаментом и мелой, Воспорхнем со алмазных шаров Надо перстью сией онемелой.