ЯКОВ ЕСЕПКИН ЭФЕМЕРИДЫ I Кровь нисана с гортензий сольем, Вспеним ею златые куфели, Чти скитальцев ночных, Вифлеем, Подавай им вино и трюфели. Что ж успенных сильфидам корить, Буде юность веселие имет, Станем граций чудесных мирить, Наши ль звезды тлеение снимет. Челядь спит, во смуге ободков Мы одне, в сукровице незвездной, И не алчем вина и цветков, И с Уранией плачем над бездной. II Челядь злая в лакейской сипит, Ледяные рейнвейны у Цилий, Кто сегодня во Аде не спит, Вот мелки – их гасили меж лилий. Се трилистники, будут листать Мел царевны иль здравствовать чаши, Обнажатся светилам под стать Апронахи кровавые наши. Горьки постные брашна, столы Звездной ветошью Цили убрали, И лиется желтица из мглы, Где бесились меловые крали. III Со багетниц прогнать ли мышей, Тальком оспину вретищ добелим, Плачь, Вифания, золотом шей Сонм юдиц, коих желтию хмелим. Чахнут фрейлины в замках пустых, Малахит изукрасил обсиды, Мглой капличной огнем налитых Винных яблок сех потчуют Иды. Звезды мертвых любили всегда, Яко гипс лицевой сокрошится, Ныне червною станет вода, Изваяний и Лета страшится. IV Из атласов, червонных шелков Мгла востлит диаментовых сонниц, Сколь в безмолвии красный альков, Их поидем искать меж колонниц. Аще мрамор темнее вина И пасхалы о барве маковой, Иудицам достанет рядна Со узорчатой тьмой волошковой. И начнут фарисеи пьянеть, И юдицы еще отрезвятся – На исчадном пиру леденеть, Где алмазные донны резвятся. V Се, незвездные яства горят На столах и цветки золотятся, Четверговок сильфиды мирят, О лилеях менины вертятся. Ах, претмились земные пиры, Благ к эфирным август данаидам, Неб и звезд тяжелее дары, Оявленные тихим обсидам. Хоть несите порфировый хлеб, Вин диамент солейте на мрамор, Мы тогда и в огранности неб Мглу оплачем сиреневых камор. VI В небозвездной смуге Одеон, Молодые рыдают сильфиды, Спит фиванская челядь, неон Тьмой златя, умиряются Иды. Что и плакать, лихих палачей Лишь бесят во крови апронахи, Со рубиновых ломких свечей Татям лепят просфирки монахи. Нощно ль ангелы зло сторожат Сей путрамент и червные тесьмы, Где светильные воски дрожат, Хоть и с углем о перстах, но здесь мы. VII Мел вифанских трапезных столов Отражением Цин испугает, Нет чернила и звезд, Птицелов, Немость эти канцоны слагает. Се и вечеря, хлебы, вино, Розы с терпкою мятой, не снится Яко ад, соглядим все одно: Плесень хлебницы кровью тиснится. Май не вспомнил цветков золотых, Видят Фрея ли с бледной Еленой, Как обломки фаянсов пустых Прелились ядовитой беленой. XIII Цветь и свечи в узорчатой мгле Красных маков и барвы пасхалий, И фаянс на просфирном столе Утонченных коснутся ли Талий. А и будем каморно молчать, Аще веселы здесь фарисеи, Их звездами и тьмой соличать, Где текут столования сеи. И обручников алы найдут, И граальской умолятся чаше, И тогда нас каймами сведут, По челам воск свечельниц лияше. IX Тусклый август серебро лиет, Яства чахнут о столах и хлебы, Во незвездности благих виньет Это мы ли пируем у Гебы. Дале немость, одно и молчим, Зря в хлебницах фиванских лилеи, Всё диаменты неба влачим, Всё пречествуем нощи аллеи. Вот еще соявимся из мглы, Яко ангельский сад безутешен, Юродные оплакать столы И вишневую цветность черешен. X Кто и нежные помнит цветки О басме серебряной, из Греций Зелень перстную бьют на венки, Здесь кантоны иные, Лукреций. Полны яств и араков столы, Огнь рейнвейнов гасится фаянсом, Что, рубинные, дать вам, юлы, Тешьте пифий хотя мезальянсом. Высоко ль до адвенты снегов, Нас ко мглам сонесет ли Цивета, Угощайтесь – нагорных лугов Слаще нет золотого оцвета. • В издательстве «Москва» вышла книга Есепкина «Lacrimosa». Практически одновременно она поступила в продажу в России, Финляндии, США, Польше, Канаде, Израиле, других странах. Издание предваряет аннотация: «Яков ЕСЕПКИН – самая закрытая фигура в современной русской литературе. Имя писателя окутано тайной. Известно, что после выхода в самиздате его сборников «Готика в подземке» и «Классика», юного гения восторженно приветствовала советская провластная литературная элита. Между тем он всегда оставался кумиром андеграунда. Есепкина считали надеждой отечественной изящной словесности. Но официальным писателем «ночной певец» так и не стал. Несмотря на усилия в том числе профильных секретарей СП СССР, ни одно его произведение в Советском Союзе не было издано. Реформатор языка и поэтики ввел в русскую литературу жанровое определение г о т и ч е с к а я п о э з и я и оказался вне Системы. Сборники продолжали выходить в самиздате. На рубеже тысячелетий фрагменты из главной книги поэта-мистика «Космополис архаики» опубликовали российские альманахи, это вызвало волну восхищенных откликов в прессе. Есепкин согласился на несколько интервью. И вновь исчез. С годами «Космополис архаики» обрел негласный статус последней великой русскоязычной книги. Ее эстетическое звучание, внешняя мрачность претендуют на эталонное соответствие канонам избранного жанра. Сложное сублимированное письмо Есепкина (нарочито архаический тезаурус, лексические новации, тяжелая строфическая текстура) всегда ассоциировалось с изысканной художественной элитарностью, эмблемной символикой интеллектуальной литературы. Данное издание можно считать первым приближением к творчеству культового автора.»