Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать четвертый опус Яшма с золотом, блеклый нефрит Иль опалы: еще бриллианты Льнут к столам и черника горит, А в салатницах майские фанты. Девы грезили век об ином, Все у юной томятся Киприды, Белошвеек напутствует гном, Тушь платков гасят желтию Фриды. Тех ли Ад роковой посещал, Цесаревнам коньяк соливали Те ль Гиады, каких и прельщал Цвет августа под мраком вуали. Пятьсот тридцать пятый опус Серебро, это желть серебра, Антиохии роза жива ли, Как тлеется еще мишура, Где со Вакхом и мы пировали. Романической девы чиста ль Пудра лунная в мертвой целине, С Бонапартом гуляет де Сталь, Кесарь тайно спешит к Мессалине. Тусклый елочный перстами снег Ангелки, серебрясь, перевели, И горят померанцы от нег Страстных див, обращенных во ели.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать второй опус Тушью савскою нощь обведем, Апронахи кровавые снимем, Несть Звезды, а ея и не ждем, Несть свечей, но пасхалы мы имем. Се бессмертие, се и тщета, Во пирах оглашенных мирили, Чаша Лира вином прелита, В нас колодницы бельма вперили. Яко вечность бывает, с венцов Звезды выбием – тьмы ледяные Освещать, хоть узнают певцов Нощно дочери их юродные. Пятьсот тридцать третий опус Петербург меловницы клянут, Копенгаген русалок лелеет, Аще темное серебро, кнут, Пасторалей – оно лишь белеет. Мелы, мелы, туманности хвой Ссеребряше, волхвы потемнели, Завились хлад и бледность в сувой, А блистают петровские ели. Дождь мишурный давно прелился, Золотые соникли виньэты, Где и слотную хвою гася, Наши тлеют во сне силуэты.

Яков Есепкин Inferno Что кручиниться, коли сосватать Нам желали покойных невест, Во гробах их неможно упрятать, Мы и сами не свадебных мест. Желтоцветные мертвые осы Над цитрарием черным горят, Красит Смерть нашей кровию косы И архангелы в чарах парят. Зреть им это неправие веры Богославленной, пир чумовой, Термы бросили сер землемеры, Откликайся, кто нынче живой. Божедревка пылает урочно, Травят змеи головки лихих Одуванчиков, рдеться им ночно, Розоветь меж танцоров плохих. Вот Крещатик первым и Ордынка, И богемской рапсодии мел, Расточается негой сурдинка, Бойный ангельчик выспренне смел. Се какой мировольный викарий Монастырские бьет зеркала, От монахинь спасается Дарий, Пуаро яд курит пиала. Ублажают царевен кентавры, Пышных лядвий цезийский овал Ждет гашенья, но бледные мавры Все мертвые и чезнут вповал. Тусклых этих царевн и колодниц, Томных ведем пустые чреды Положили нам вместо угодниц Веселить с четверга до среды. Только ангелы нас целовали, А лобзанья по смерти не в

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцатый опус Сабинянок Европа во снах Летаргических видит меж лилий, Чуден вечности белый монах, А кого и неволить, Вергилий. Были пиры – литаний огни В Христиании сказочной тлятся, Камераты умолчны одни, Где Щелкунчики зло веселятся. Подвигает бокалы давно Чернь за стойками ниш бакалейных, И червовое сребрит вино Гробы спящих царевен лилейных. Пятьсот тридцать первый опус Красных лотосов огнь угасят, Ад ли ведал порфиры земные, Днесь еще псалмопевцы висят На столбах, лишь сие именные. Круг пустое начинье одно, Тьмы кротов меж халвы копошатся, Звезды цветили хлеб и вино, А волхвы к нам зайти не решатся. Пир гудел, се и гамбургский счет, В назидание ветхим ученым Дев кургузых Геката влечет Ко цветочницам тьмой золоченым.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать восьмой опус Кашемир золотой перевьют Червоточиной лет шелковичной, Аще фурии в залах снуют, Обернемся тесьмою кровичной. Мрамор сех закрывает волков, От каких не бежать херувимам, Чермы тусклый обсели альков, Бдят и внемлют гранатовым дымам. То ли свечи превили шелка, То ль тесьмой стала кровь золотая, Смерть еще без косы и слегка Холодит, будуар облетая. Пятьсот двадцать девятый опус Невский мраморник нощно зальют Падом звездным и желтой половой, И пифии венечье скуют Нашим теням со крошки меловой. Развели аониды ль мосты, Мертвых рамена жгут ледяные Крестовицы и розы желты, Имут челяди цветы иные. Над обломками гипса века Плакать царским невестам успенным, Ах, Пиитер, юдоль высока, В сей гореть лишь теням белотленным.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать шестой опус Вновь асийские змеи следят Мертвых девиц томленье и негу, И в альковах успенные бдят, Белых швей пригласить ли к ночлегу. Те ль румяные яблоки мел Со корицей свивает парчою, Вновь снедает морочность Памел: Всяка юна с багряной свечою. Ах, опять яства тьмой налиты, Се, антоновки мелов белее, И серебрятся тусклые рты Уходящих по лунной аллее. Пятьсот двадцать седьмой опус Тени лотосов сень охранят, Не забвения ль тати боятся, Жизнь цветущую смертники мнят, А и мертвым парафии снятся. Где у ангелов миро и мел: Угасить черноту ли, тлетворность, За огранкой цвети, кто несмел, Свеч альковам жалеет притворность. Выбьет август чарующий тлен, Звезд клумбарий фаянсы расцветят, И тогда с перебитых колен Взъемлем тени – сех лотосы встретят.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать четвертый опус Ефраим и Вифания спят, Кора бледные розы лелеет, Побиенные тще возопят, Остие их в обсидах белеет. Не успели к фиванским столам, Хоть с младенцами яды пригубим, Мел нейдет вседворцовым юлам, А и мы одиночество трубим. Где еще колоннады темны, Где безсмертие Ироду снится, Узрят лишь фавориты Луны – Кровью нашей серебро тиснится. Пятьсот двадцать пятый опус Золотую парчу гробовой Хною феи тиснили иль черви, Паче времени шелк грозовой, Дьямент жжет шелковичные верви. Се, так в опере донны летят, Растекаются желтью подсвечной, Мертвым нимфам алмазы претят, А вспорхнем хоть за патиной течной. Меж порфировых сех и златых, И басмовых колонн мы скитались, Жгли остия из восков литых – Днесь алмазные течи остались.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать второй опус Македонское ль солнце, Тироль Наши бледные тени встречает, Пьян свободой мышиный король, Ангелочков Левадия чает. Небеса от пылающих губ Возгорятся и кубки пустые Налиет беленой душегуб: Лирам кафисты петь золотые. Милый август, где арки твое, Сени щедрые, емин услада, Пусто вкруг, лишь горит остие Магдалины ли, Евы близ ада. Пятьсот двадцать третий опус Яд веков истомил алавастр, Где вечор баловались менины, Льется терпкость левкоев и астр, Наши помнит июль именины. Сукровичные вишни в желти Зри, Колон, яко морок лицея, Девам их меж перстами внести Наказала хмельная Цирцея. Се последние челядь и мгла, Вопием из сиреневых камор, И точится на обод стола Бледный наш всеувеченный мрамор.

Яков Есепкин Inferno *** Яснобелый жасмин обовьет Сораспятия, коим точиться, А и мертвых ли пламень убьет, Равно мы преустали влачиться. Мало станется белых цветков, Белым клевером скрасятся тризны, Пятицветных тогда лепестков Доплетем на мирские старизны. Будет, Господе, наш упомин, Хоть истлелись кровавые робы, Всем во память соцветший жасмин И забросят в открытые гробы. *** И щедро нас вином поили Со горицветом-беленой, А мы любовь свою таили И во пирах, и пред Стеной. Что горьким книжникам святыни, Установлений благодать, На арамейском и латыни Сим чинно речь, а нам рыдать. Ах, это Господи заметит И отвратит смертливых ос, И всех труждающихся встретит Цветками красными Христос. *** Кликнешь служек – хоругви несут Во разводах от мертвой воды, Царезванных теперь не спасут Червотечия первой Звезды. И ко Господу нам не пройти, И не бросить на круг семена, В середине земного пути Участь вешних героев темна. Царе, царе, сыночков Твоех Извели верстовые огни, Мало татям дворо

Яков Есепкин Скорби и псалмы Не кармином слепят кружева, Проступают в них смерти текстуры. Наливаются мраком слова, И деревья темны и понуры. Попрощались, отныне молчи И внимай -- то рекут арамейки, В ложеснах погребальной парчи Алчных губ отпечатались змейки. Избран был по величию шпиль, В падях тени теперь истомятся, Окунают их смерды во гниль, Над тщетою пророчеств глумятся. Времена эти воров подлей, Затемнились небесные сроки, Мак растащен, в серебре келей, Византийские всюду уроки. Хорошо ли благим ангелам Утром с Иродом пить мировую, Заведите еще ко столам Убиенных чреду меловую. Блеклых взоров аидских цариц Лучше мальчикам тем и не видеть, Мертвых будят пускай ангелиц, Кровных деток совратно обидеть. Ах, цитрарии мятные льют В светлом рае тусклые нектары, Только демоны громко пеют, Дщерей томных пьянят будуары. Херувимских сердечек фаянс Ледяною зевотой потянут, Всякий травести ждет мезольянс, Девы белые в маковках вянут. Нас искали они, только яд Упокоил всех к розно

Яков Есепкин Римлянам Хвала во время смут атласный стяг Достоинства и чести не ронявшим. Не вершник Бога, так хромой варяг Молву разносит пусть во славу павшим. Губители пусть наши тяжело Пируют до чудесных мановений, Весельем оборачивают зло, Алкая лишь архангельских знамений. Пускай они рядятся и гудят, Бессмертие ворованное делят И в очи мертвоцветные глядят, И души черноугольные белят. Нельзя, однажды в нети возлетев, Ко брошенным причастиям вернуться. Все косы смерти посносили в хлев, От морока вовек нам не очнуться. Теперь не темень лавров обовьет, Но патина безмолвных подаяний. Успенных разве милость и пробьет Горящим льдом заглушенных рыданий. Не плачь и ты, давай под тьмою жал Дождя пойдем туда, к древам протленным, Где яду во графины подмешал Шиповник острием окровавленным. Был август прежде милостью велик И щедро озолачивал фаянсы, А ныне желтоносный сердолик Огонем жжет ямбические стансы. Черны хоругви проклятых времен, Тяжка небытия пустая книга. Всяк очи воздымав

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцатый опус Мрамор любят пустые сады, Расточимся по тусклым аллеям, Яблок жаждать ли, мертвой воды, Выйдем хоть к бледномрачным лилеям. Желть запомни, холодных лепнин Темность гордую, негу подпорок, Черных роз каменеющий сплин Облечет еще гипсовый морок. Станет матовый яд кисеей, Чернью батика золото спрячет, И над каждой тлетворной змеей В цвете палом царевна восплачет. Пятьсот двадцать первый опус Днесь златое на красном темней Мертвых Асии пчел над стольницей, И легко ли во сонме теней Плесть серебро по челяди ницей. В Ефраиме отравой цветов Жадно дышат еще гордиолы, Как и нам бы кровавостью ртов Не истлить золоченые столы. Нега алого яда темна, Только утро осветит раструбы, Вспомнит Кора багряность вина И сребристые хищные губы.

Яков Есепкин Грааль Ты заплачешь о чистой любви И очах, не узревших угрозы. Нитью бусинок в темной крови Потекут эти грешные слезы. Нитку тонкую перст уязвит, Обагрив твои белые руки. Хоть навечно снегами добит, Замолчи, я не вынесу муки. Аще вынесу – стану другим, По судьбе ли кровавое брашно, Лишь успенным еще и нагим Тосковать о любови бесстрашно. Сколь высоко летают оне И Господнего цвета не имут, Пусть хотя в мировольном огне Белорозный веночек вознимут. Надо мной лепый венчик горел Дольше жизни, а нынче не нужен, Кто на белые розы смотрел, Красной розы шестой удосужен. И архангелы днесь, может быть, Не взыскуют, не слышат молитвы, Чтоб сочилась жемчужная нить Сквозь светил равнодушные бритвы. Ни к чему о былом сожалеть, Слишком сумрак изоческий тяжек, Лучше солью той выпали цветь Нам судьбу предсказавших ромашек. Воссияет букет их огнем, Растопив золотое на красном. Вздохом смерти цветы мы увьем Пред зерцалом в порыве неясном. Собери свои слезы тогда В драгоценную сев

Яков Есепкин Одеон 1 Мы кровавые реки прешли Из живой и со мертвой воды, И не стало нас видно с земли До рождественской первой Звезды. А как всходит она в багреце И под Божией твердью парит, Каждый мертвый цветок на венце Иисусе трепещит-горит. Ах, нетленны разводы сия, Будут горние краски пылать, И тогда мы явимся, лия Во терницы багряную злать. 2 Кровавой тернию увиты, Не зря сквозь крови благодать, Посторонимся адской свиты, Чтоб к Иисусу возрыдать. Горят черницы золотые И рдится мертвая вода, И в наши отсветы пустые Летит всекрасная Звезда. Еще мы Господа приветим, Еще избавимся оков, И до нея Христоса встретим С венком обрядных васильков. 3 Мироточат святые лица Во цвет-окладах золотых, И разливается музыца На десность армии святых. Так мало, Господи, и крови, И слез, нисшедших чрез альков, Лжеимен золоту церкови Огнь всеобрядных васильков. Попали в горние мы нети, И хороводы ангелиц Рдят свеи немощные эти И с белоцветных наших лиц.

Яков Есепкин Алавастры *** День слагался из слов, Как ударные слоги стояли Телеграфных столбов Крестовины в слезящейся дали. Тень Голгофы с утра Украшая венками сонетов, Огнь святого костра Угасал пред багрянцем портретов. Золотой пьедестал Ныне полон еще оглашенных, Царь небесный устал Различать двойников безыменных. Веселились они И багровую глину месили, Юровые огни Терниями чужими гасили. И кусты, и трава, И в сознании выросший ельник Становились слова, Уходящие в свой понедельник. .

Яков Есепкин Грааль *** Лишь раз ты взглянула не в те зеркала Пред сонмом парадных порталов, Насквозь тебя звездная падь и прожгла, Блеснув шестилучьем средь залов. Доселе зерцала горят и горят, Абрисы чужие лелея, Сугатные отроки денно парят, А нощно – цветет Галилея. Печальное утро Ирода-царя, Не бысть арамейскому свету, И что ночевати, всесвечно горя, Божиться Христу-первоцвету. Молчи и пребудь благодарна судьбе За выспренних мук неизбежность, Сейчас только ангелы узрят в тебе Высот непорочную снежность. Елико такою тебя сберегу, Пусть гниль торжествует над златом И мертвая краска горит во снегу Очей твоих черным закатом. *** Окунули в пречерную грязь Нас пред тьмою невольного братства, Поелику диавольский князь Зловелел не прощать святотатства. Всё кровавые тянем персты Ко юродно тускнеющим лирам, Биты серебром эти кресты, Их Амурам алкать и Земфирам. Об одном лишь молили Царя, Чтоб рыдала блудница Мария, Виждя бойные кровь-прахоря, Чтоб и остие жгла ее мрия. Ей рекл

Яков Есепкин Галатам *** Кто смог дожить до пятницы страстной, Пусть здравствует, за Божеским порогом Восстанет образ в прелести иной, Когда замкнет уста небесным слогом. Пиитов отличают времена, Их участи тяжеле не бывает, Каким бы не идти путем зерна, Блаженного царевна убивает. Что славят жабу чурную оне, Лишаются видения и злости, Опасно ль умереть, а жить вдвойне Опасней от лягушачьей милости. Коль вечное искусство умирать, Сиречь, коль вечно праздное искусство, Начнемся хоть лжестраждущих карать, Чтоб алгеброй еще поверить чувство. В расчет нелживых блядей не берем, Иродная их выпестует муштра, Ограним нощь, а утром и умрем, Как прочил огнеокий Заратуштра. А хватит нам августовских пиров, Себреток нехолодных целований, Спокойней здесь избавиться даров Троянских, либо нобелевских званий. Лишь яд в цене у парий и химер, Но случая манкиры не упустят, Другим наука пушкинский пример, А нынешние вежды не опустят. Страшней охот мышиных их возня, Тулупчиков отвратней в барской

Яков Есепкин Фивы *** Пред очами светильными будем стоять, Пред очами светильными Бога живого, Изнемевшими уснами в смерть вопиять, Да не сможем промолвить ничтожное слово. Возлишили в миру нас распятий-венцов, А и сами от жизни петлей откупились, Ан попали в тенета замирных ловцов, На серебро откупное те не скупились. Для последышей жалких к раздаче нашлась Гробовая парча, а на пир не пустили Тех, в ком тонко Господня слеза исплелась, Ах, всю смерть мы ея сквозь парчу золотили. Чрез нее и узрим, кто венок заплетал На преславную смерть Вседержителя-Бога. Полной мерой, Господе, Ты чад испытал, Не гони же теперь от златого порога. *** Обрели мы царя в вертоградном рядне, Потешались глушцы, как осанну пеяли, Наши слезы точат в четверговом вине, Из цветочной пыльцы чадов нощно ваяли. И убитых одно имяреки не чтут, Цветяную их бель пеленают во грязи, Кровь ли шла на письмо, лишь в смерти и прочтут, Были мальчики все, днесь юродные князи. Только, Господи, чернь предостойна хвалы