Я была в душе и мне показалось, что за шторкой кто-то стоит. Я отодвинула шторку, за ней стояла Ты. Я удивилась — что Ты тут можешь такое делать, и спросила: — Оля, Ты что здесь делаешь? А Ты подняла на меня свои круглые зеленые глаза (Ты всегда была ниже меня, а тут я еще в ванне стояла) и сама удивилась: — А что я тут делаю? Тебе становилось смешно, я поняла — еще немного, и Ты начнешь хохотать, как всегда. Ты улыбалась и все смотрела на меня снизу. А помнишь, Ты всем подряд говорила про свои глаза, что они у Тебя, как киви — зеленые с черными точечками? Но я все никак понять не могла, что Ты у меня в ванной можешь делать. Я думала-думала и села на дно ванны, а душ все так и работал. Вроде-бы так и есть, вроде-бы я ничего не путаю, я сказала: — Оля, так ты же умерла! Теперь уже я смотрела на Тебя снизу, потому что сидела в ванне, положив подбородок на край, и видела твою спину в зеркале, позади Тебя. Ты была в своей белой кофточке с орнаментом «под зебру».

... Кое-что В тот вечер я вставила в фотоальбом фотографию, на которой Ты светишься, а я стою вытянув губы. Закрыла фотоальбом, пару раз покурила. Подумала, что нужно Тебя увидеть. И тут я должна кое-что Тебе рассказать о том состоянии, в котором находилась тогда круглыми сутками... «И тут я должна кое-что Тебе рассказать о том состоянии, в котором находилась тогда круглыми сутками...» — и тут, закрыв глаза, я потираю ладонью лоб и замолкаю. Молчание затягивается. Тебе наверно кажется, что я что-то втираю себе в лоб. Так и есть, отчасти. Ничего не могу с собой поделать, все молчу и молчу. Почесываю руки, шею; тру закрытые глаза, вдавливаю пальцы — молчу. Встаю, начинаю слоняться по комнате. Засунув руки в карманы, продолжаю слоняться. Ускоряюсь. Начинаю много вздыхать и курить. Знаешь, просто кошмар какой-то... Я ведь долго могу так слоняться, чесаться, вздыхать и курить.

Когда я пытаюсь описать Ее, у меня получается только: «Она». На листе красуется одно единственное слово, пальцы левой руки нервно скребут по столу, а в голове заедает и повторяется: «Она, Она, Она, Она...» Мне всегда трудно ответить на вопрос о человеке: «Какой он?» Сначала я с большим энтузиазмом открываю рот, в голове столько всего вертится и мне кажется — вот сейчас я столько всего расскажу. Но, чаще всего, я так и остаюсь с открытым ртом, потому что все, что вертелось в голове секунду назад, рассыпалось и разлетелось. Там осталась только пара сухих бесцветных определений. Вот и сейчас я могла бы сказать: у Нее темные волосы, карие глаза, слегка смуглая кожа, родинка... Но это — все не то. Из-за этого я нервно скребу ногтями по столу. Мне бы хотелось вытащить Ее прямо из своей головы, как бы при этом Она не сопротивлялась. Я бы посадила Ее на стол перед собой. Конечно, Она бы сразу же начала ворчать, а я бы не удержалась и дала Ей пару щелбанов, в качестве пинков под зад.

Гусли «...и пили они всю ночь, и играли на гуслях...» — так однажды Она охарактеризовала состояние совместной бурной беспричинной радости, чем вызвала эту радость у меня. Правда, причина у моей радости была — это было одно из тех чудесных случайных совпадений, которые частенько с нами происходят и всегда приводят меня в восторг. Дело в том, что как раз в тот момент, когда Она изрекла свою гениальную фразу, я читала, как мне сначала показалось, нелепейший «научный доклад» какого-то сумасшедшего «профессора» из еще более нелепейшего, чем сам доклад, института. Я случайно наткнулась на него, лазая по интернету, вместо того чтобы работать. Название у доклада было очень длинное, очень научное и было бы очень серьезным, если бы не два слова, единственные, значения которых я понимала (как оказалось в последствии — понимала не совсем верно). Эти слова — «феномен» и «гусли».