Я помню Чехова, стучащего в окно, Слугою Фирсом, всеми позабытым. Стучал и умалял: \"Включите мне кино, Кино немое, чтобы я не слышал, Суфлируйте мне жестами, мессир-тапер, Пусть перевод неправильный, Но он хоть как утешит, Ведь, знанье - это то, чего я не нашел, А, правда - это то, чего на свете нету\". Я видел Гоголя, сидящего в углу С улыбкой киника и радостью аскета, Горящая свеча смотрела на его Лицо больное до скончанья века. Снимайте грим, блаженный ревизор, Юродивый поэт теперь не в моде, Ваш нос не знал Пинокио, Открывшего своим ключом Эдема двери, В которые бежим, в которые летим, Ломая за собой все лестницы и стены, И в зареве фанфар, и в отблесках фигур, В стремленье к ангелам давно мы стали звери. Я слышал Маяковского, ревущего слоном В замочной скважине моей пустой квартиры, Засунув облако к себе в штаны, как мог, Взрывался партиею красной паспортины. Я знаю Кинчева, танцующего бал С чертями голыми и падающим стерхом, Ведущего рассказ с веления шута, В котором есть люб

Каждую ночь это повторяется снова. Она появляется из-за стены, проходит на кухню, Берет мою чашку, наливает в неё чай, Делает пару глотков, затем размахивается и … Разбивает чашку вдребезги о кафельный пол. Потом она садится на корточки И бубнит какую-то тарабарщину: «Бубубу, дадада, бубабыбу, дабыдада» Я не знаю, кто она. Может быть - призрак, может быть – галлюцинация. А может быть, это моя соседка с седьмого этажа, У которой я год назад занимал денег и до сих пор не отдал Не потому, что их нет или не хочу отдавать, А просто всё как-то не получается. И вот теперь она приходит и каждую ночь: «Бубубу, дадада, бубабыбу, дабыдада» До каких пор?!

Солнечная кровь, это не про нас, У нас нет тех звёзд, у нас нет тех глаз, Мы не знаем слов солнечных молитв... Солнечная кровь... Кто-то был убит... Был убит тот Бог, был убит тот Зверь, Был убит Отец солнечных детей Глупо и смешно, страшно и легко. Дальше без Него, просто без Него Злые города, Мёртвая земля, Серые дома, чёрная вода, Вместо Солнца свет лампы Ильича И ещё - свеча, слабая свеча. И, вроде бы, есть крест и Благая Весть, Только Слово мы не смогли прочесть. И гадаем мы, когда выйдет срок, А солнечная кровь утекла в песок. Солнечная кровь, это не про нас, У нас нет тех звезд, у нас нет тех глаз, Мы не знаем слов солнечных молитв... Солнечная кровь... Кто-то был убит...

Вечерний поезд в темноте, Вагон плацкартный, не до песен, Здесь полу спят, полу живут, И лишний шум не интересен. Тяжёлый воздух, в тесноте: Ворчанье, запах, храп старушки. Бессонница. Под стук колес Шепчу я что-то… Невыразимая тоска, Фатальность, вечность, бесконечность. Зачем я здесь? Куда я здесь? Откуда я и эти лица Людей, уснувших кое-как, Свернувшись, скрючившись, скрутившись? Я среди них полночный Ад, Немая песня… Немая песня в темноте, Неслышный голос, скорый поезд, И вечный сон, и вечный тлен, и вечный суд, И скорость, скорость, скорость… Не удержать и не поймать Минуты, мысли, километры. В кармане ровно три рубля, Новый Завет и Достоевский. Вопросы вечные, ответ На них, наверно, состоится, Когда свой остановит ход Вселенский поезд… Внимание. В окне вокзал, Снижает скорость скорый поезд, Я собираю скудный скарб, Я выхожу, и вот – свобода! Чистый перрон, чистый листок, Нет запаха, нет тесноты, нет храпа, Но поезд начинает ход, И я опять … в вагоне.

Я не люблю Дед Морозов, Не люблю Санта Клаусов, Проституток-снегурочек И мальчиков-зайчиков. Новогодние оргии, Как бы вы их не прятали, Выползают на улицы Омерзительно пьяные Я смотрю в этот праздник, Но не чувствую радости, Я не люблю Дед Морозов, Не люблю Санта Клаусов. Они приходят домой, Как не званный татарин, Они вещают на все Шестьсот шестьдесят шесть каналов, И безголовые дети Читают газеты, Газеты без тормозов, Газеты пишут об этом Первомайском параде С иконами Ленина, Перерастающем мерно В церковное пение. Я пытаюсь понять Философию праздника, Я боюсь Дед Морозов, Я боюсь Санта Клаусов. Я боюсь Дед Морозов, Я боюсь Санта Клаусов, Я боюсь алкоголя В нерабочий день праздника. Они гуляли всю ночь, А поутру падали, Когда Данила Багров Стрелял в упор в них маузера. Я смотрел в их глаза, Но не чувствовал жалости, Я убил Дед Мороза, Я убил Санта Клауса. 2000 год

Я - в клетке, Я - в клетке времени... Золотой купол сечения, Один корень из трёх, Ни слова, ни стихотворения, Ни шагу назад, ни шагу вперед. Я - в клетке, Я - в клетке времени... Из цифр и суффиксов, Из мёртвых и из живых, Я вижу, я - узник времени, Его шестеренки, его ходы. Я - в клетке, Я - в клетке времени... Я знаю, я - его часовой, Всё кончится, всё когда-нибудь кончится, И всё уже кончилось Вместе со мной.

Осень. Смерть. На небе слезы. Шёпот листьев под ногами. Мы куда-то уходили, Мы чего-то потеряли. Горсть монет, клочок бумаги С недопетыми стихами Тихо, тихо, еле слышно, Вдоль по ветру улетали. Еле слышно, вдоль по ветру: Осень, смерть, клочок бумаги, Шёпот листьев под ногами… Возвращаясь, повторяли. Осень, смерть, на небе...

Иди по воде, иди босиком, Иди по воде, не плачь, только пой, Оставь мне свой взгляд, запомни мой крик, Иди по воде, назад не смотри. Иди по воде, ты сможешь дойти, Держись за туман, дыши и смотри Вчерашний твой сон устал тебя ждать, Иди по воде, не надо бежать. Иди по воде, иди вслед за Ним, Он только один, и это всё с Ним. Незбывшийся сон, пропущенный взгляд, Неузнанный крик, шаги и вода. Иди по воде.

Стоял один в пустом метро Невидимый, невидимый, Прошел по этажам его Невидимый, невидимый. Его не спросят, не простят, Не назовут, не призовут, Не огласят, не пригласят, Не прикаснутся, не возьмут. Невидимый и Пустота, Невидимы и дальше Нет, Невидимый - Небытие, Никто не знает о тебе. По темным улицам он шел Невидимый, невидимый, Стоял он под ее окном Невидимый, невидимый. Никто не думал, что он здесь, Никто не верил, не искал. У них был праздник, этот шум Его не трогал, он стоял. Невидимый и тишина, Невидимый всегда один, Невидимый, твоя любовь, Когда-нибудь, где-то ещё. Стоял и ждал, дышал и пел Невидимый, невидимый, Дышал, дышал и полетел Невидимый, невидимый. Летел над городом, летел Над крышами его домов, Над колокольней, над трубой, Над кладбищем и над водой. Невидимый и нет конца, Невидимый и смерти нет, Невидимый и только Бог На неизвестной высоте. На неизвестной высоте, Когда-нибудь, что-то еще, Никто не знает о тебе, Невидимый, невидимый.

Губы забыли Твои поцелуи. Ждать в ожидании, что может быть дольше. Мне не дождаться, ко мне не вернётся… Музыка …музыка снова начнётся Вальсом беспечным, юродивым свистом Я разряжусь, буду неудержимым… Губы забыли Твои поцелуи, Губы забыли, губы забыли… Губы шептали полночи молитвы, Зубы их жрали до самого мяса, И улетала душа невидимкой В форточку между двумя огоньками. Тихою поступью, ангельской вспышкой, Непобедимым дерзким мальчишкой… Не позабыть эти тихие губы, Хоть и не помнят они поцелуи. Губы бу – бы - бу – бы – бы, бу – бы, бубен, Бубен напомнит, бубен осудит Губы, забывшие поцелуи, Губы сухие, жёсткие губы. Времени мало, времени нету, Губы, смелее, губы, скорее, Губы живые и поцелуи, И поцелуи, и поцелуи…

Это совершенно не имеет прямого отношения к тебе или ко мне, не является рассказом или пророчеством. Это просто картина, некий пейзаж жизни, небольшая теорема человеческой психики с некоторыми неизвестными. Было это в Москве, а, может, в Париже, а может в известном нам обоим кафе. Встретились, конечно же, он и она. Я не слышал их разговора, я только видел их глаза, их жесты, их самих. И я понимал, о чем говорили их души. ОН: Знаешь ли ты, как я боюсь тебя, Твоих холодных губ, твоих стеклянных глаз? Ты, словно Петербург, красива и страшна, На каждое «хочу» есть тридцать три «нельзя». Она кокетливо улыбалась в ответ. Ей нравилось осознавать такое признание. Потом были танцы, танцы страстные и беспощадные. Тут уж нельзя никому уступить, тут уж надо показать всю свою самость, до самого пота, до самой одышки и до головокружения. И он показал, и ей ничего не оставалось делать, как лицезреть и покориться этому представлению.

Два желто-черных янтаря, Единым запахом дыша, В едином росчерке пера Горят по воле фонаря. На алтаре в сусальном сне В овечьей шкуре – волк, И мне его уже не удержать, И не убить, и не догнать. Он скалит зубы, он рычит, Но ровно в полдень замолчит, Когда придет городовой И расчехлит большой топор, И упадут два фонаря, Два желто-черных янтаря. Две капли крови, два дождя Прольются в час, когда она Уйдет бесследно вслед за мной, Я сам виновен в этом злом Единстве пламя и свечи, Ты, если хочешь, закричи, Не оторвать от них глаза В разрезе красок хрусталя, В стекле, в огне и на губах – Два желто-черных янтаря, Два желто-черных янтаря, Два желто-черных янтаря. Два желто-черных янтаря – Твои глаза, их видел я В покрове ночи, в такте сна, В последнем взгляде мертвеца, Они смотрели на меня, Два желто-черных янтаря… И я спросил тебя тогда: «Так, кто ж ты: Бог иль Сатана, Карточный шут, король, ладья, Русалка голая,а может - Я..» 1999 г.

Мы такие же, как птицы С перебитыми крылами, Мы не можем опуститься, Мы не можем вверх подняться, И летает наше счастье, Как разбросанные перья, Рядом, но мы не поймаем, Не поймаем, не удержим Мы такие же, как рыбы, Мы немые от рожденья, Мы не скажем и полслова О своей душе бессмертной. И пока не грянет выстрел, И мужик не перекрестит, Мы плывём в пучине тихой И в пучине бесполезной. Мы такие же, как крысы, Никогда не умираем. Даже, если убивают, Мы взамен других рожаем, Но от этого не легче, Они все на нас похожи: Птицы, рыбы, крысы, люди, Крысо-рыбы, птице-люды. Люди, крысы, рыбы, птицы, Крысо-люды, рыбо-птицы, Птице-крысы, рыбо-люды Люды, люды, где вы? А-у…. Май 2008г.

Справа налево, слева направо, Вдоль по аллее, вслед за листопадом, Падали ровно, как серые тени, Мертвые птицы в последнем апреле. И уходили, и провожали Души усопших друг друга встречали И вспоминали, как падали в небо Мертвые птицы в последнем апреле. Мертвые птицы, мертвые лица, Всё это было и всё повторится, Но никогда не услышать, как пели Мертвые птицы в последнем апреле. Апрель 2008г.

Красный в твоем окне – Резкий и страшный свет, Не пропускает меня Красный в твоем окне. Не пролететь, не пройти, Только упасть и шептать: «Красный в твоем окне, Красный в твоем – А-а…» Красный в твоем окне – Нечеловек и незверь, Не мертвый, но и не живой – Красный в твоем окне. Его ничто не берет: Ни пуля, ни святая вода. Красный в твоем окне Сильней тебя и меня! Я думал, что это – болезнь, Я думал, что это – игра, Но Красный в твоем окне Реальней тебя и меня, Реальней, чем мой черный страх, Реальней, чем твой красный смех, И нет ни тебя, ни меня, Но Красный в твоем окне. Март 2008г.

Она приходит внезапно, Бьёт резко и прямо в упор Кинжалом остро отточенным, Испанским длинным копьём, И тело падает навзничь, И улетает душа, И кружится, кружится, кружится Сегодня, завтра, вчера Любовь, этот танец с саблями Над пламенем в центре огня, Её удары безжалостны, Укрыться от них нельзя, И душу всю нараспашку, И кровь, и слезы, и боль… Хохочет, кусает, дерётся, Плюётся сука-любовь. Любовь – это авария, Ущерб и смертельный исход, Любовь – это поэзия Сошедших с ума богов, Любовь – это истерика, Паника, запах крови, Любовь – это Евангелие Христа и Сатаны. Она не уйдет в одиночку, Она заберет с собой Мою последнюю строчку, Твою последнюю боль, Смешает их вместе с золою И подожжёт бензин, И всё повторится снова: И нож, и огонь, и …