Я помню Чехова, стучащего в окно, Слугою Фирсом, всеми позабытым. Стучал и умалял: \"Включите мне кино, Кино немое, чтобы я не слышал, Суфлируйте мне жестами, мессир-тапер, Пусть перевод неправильный, Но он хоть как утешит, Ведь, знанье - это то, чего я не нашел, А, правда - это то, чего на свете нету\". Я видел Гоголя, сидящего в углу С улыбкой киника и радостью аскета, Горящая свеча смотрела на его Лицо больное до скончанья века. Снимайте грим, блаженный ревизор, Юродивый поэт теперь не в моде, Ваш нос не знал Пинокио, Открывшего своим ключом Эдема двери, В которые бежим, в которые летим, Ломая за собой все лестницы и стены, И в зареве фанфар, и в отблесках фигур, В стремленье к ангелам давно мы стали звери. Я слышал Маяковского, ревущего слоном В замочной скважине моей пустой квартиры, Засунув облако к себе в штаны, как мог, Взрывался партиею красной паспортины. Я знаю Кинчева, танцующего бал С чертями голыми и падающим стерхом, Ведущего рассказ с веления шута, В котором есть любовь, все остальное - тени. Я с тенями играл и хлебом накормил, Чертенка домового, что живет в застенке. С ним ночью уходил в неведомы края, А утром возвращался - Достоевский. Завязан в бороде игрок и альтруист, Неистовый гонец небесных эпилепсий. Мой ближний, не стяжай, мой ближний, возлюби, Прости заблудшую Настасью, милый Мышкин. Я - тоже Мышкин, но совсем не князь, Я - просто идиот, терпящий сны надеждой. Надежду потерял и веру посрамил, Осталась лишь любовь летящей птицей в вечность... 1996г.