Мировой Душе посвящается В рукопожатии слов, переплавив в кинжалы – стаканы, Дымный Арго покидает поверхность Эвксинского Понта... Слышать шуршанье мышей по ту сторону злого вулкана, Под звездопадом гулять с серебристым просоленным зонтом, Путником – преодолеть горизонт, словно вертел скакалки, Птицами – преодолеть тяготенье того горизонта, После – прощенья просить: у себя, у безродной русалки, Изгнанной из водопада течением анаэробных Духов, учиться прощенью у слабой безбожной фиалки, Страху – у йогов, смиренью – у воинов Спарты беззлобных, Высшим инстинктам – у сонной форели, а счастью – у страха: Будешь ли ты? Половодьям всемирным, ещё допотопным, До сих пор нужен какой-нибудь, пусть хоть заморский, но знахарь, Но узнавать меня сердцебиеньями, мечась в маршрутках, Рядом со мной в чашке чая размешивать сладостный сахар – Будешь не ты. Будешь ты – Проституткой.

Ноев ковчег утонул и не спасся никто. У берегов лукоморья нашли его остов. Море сбивает нас с ног, через нас течёт ток И под ногами пульсирует карточный остров. Курят русалки сигары и, в общем, легко С ними найти Ариаднову нить разговора. Море течёт под лопатками их голяком И разгоняет им кровь чешуя кругозоров. Кто вы, круги по воде, существа плоскостей?

Над космодромом смолкшим – небо всех цветов инертных, И цвета персика – его дорога и Самсара, Из тамарисковых – окрест его – венок посмертный, И лес живой, зелёный – в бровь металлам старым. И слышно, как всю даль насквозь простреливают травы Своим шипеньем, как в ночи грохочет новый лист, И зарастает юным лесом Высь, и лесу в Выси плавать. Об этом скажут все оракулы Земли. Тюльпанной осени озноб в долине сухостоя, Который чуть гремит и дышит судорожно, душно, – Вот – всё, что выстояло перед небьей пустотою, Вот – всё, чего добился мир, богам не нужный. И небо над забытым безымянным космодромом Многоэтажным лесом зарубцуется, вдали От утонувших в пустоте ковчегов, тьмой ведомых. Об этом знают все синоптики Земли.

… Невозвращения жизнь прожигая, Станет червивым последнее эхо Нашего ломкого тонкого рая, Нашего звонкого ясного смеха. Пеной морскою обуглится ветер, Станешь драконом, удавкой, водою. Пальцами к старости тянутся дети. Мы не под этой звездой, не под тою… Всех листопадов пласты все – родными Станут, когда мы слежимся с маршрутом… Знаешь, мне кажется, мир этот – вымер, Просто с забвеньем он жизнь перепутал. К эхо обмякшему полые кличи, От суеты неподвижной приветы, Тысячи несотворимых обличий… Мы не на той стороне, ни на этой… Знаешь, по-моему, было ошибкой Думать, что мы родились для чего-то. Под листопадом, как клоуны, хлипко, Дышат кулисы – бетонные соты. Мягкие сонмы безликих созданий В дымную реку листвы, что седою Стала, бросаются в качестве дани… Ты всё не с теми, а я всё не с тою… Мир сей был создан не кистью, а плетью Той, кто стоит на таможнях циклонов. Этот мир мёртв уже тысячелетья, Просто он глух к поминальному звону. Мир сей был сброшен, как сиплая кожа, Тем листоп

Нет, не взлетим над кургузой планетой И не спасёмся от плазменной гари. Семь миллиардов Гагариных, – это Фарс (долетался в легендах Гагарин)… Пеплом на Землю потом не осядем, Долго кружа и считая, что птицы, Просто с разгону в бетонные глади Плоских небес мы готовы разбиться. Я Вам скажу: это – выдумки всуе, Все эти Марсы, Антаресы, Веги… Знаете ль, космоса – не существует! Есть только женщины, пиво и реггей.

О, параллельный званный мир! О, измерение иное! – Ты встал сегодня меж людьми Великой оспенной стеною. Ты сто Судеб нам предлагал, И нам хотелось всем Им внемлить, Но роковой ошибкой стал Катапультаж Христа на землю. Родись я в те ещё года, Я б ни за что ни сделал, знаю, На месте б этого Христа Ни шагу в Иерушалаим! О, пуповина паука, Таящий логово проказы Город! – ты стоишь пока, Своим бессмертием наказан, Но, знаю, ломятся к тебе Отродьем саранчи паучьим, Все те, кто богом стать успел, И над тобой гнездятся тучи. Они все ринутся сюда, Сюда, на место преступленья Кровавой правды изо рта, Зубовной истины презренья. И если Римом быть Москве, Тебе – быть третьим Аваддоном*, И гаснет мир, и меркнет свет Благодаря тебе, бездонный! ______ * В иудаистической мифологии олицетворение поглощающей, скрывающей и бесследно уничтожающей ямы могилы и пропасти преисподней; фигура, близкая к ангелу смерти.

Где ипостаси в шкурах жёлтокрасных Окуклились в льняной белёсый шар, Разводы тьмы иконостасной И рыбьей стали, словно шарф, И этот шарф – кому-то что удавка, Корона, а иные видят нимб, И наваждений их безглаза давка, Но наваждения роднее им Их всех самих, разложенных на соты, На капли или собранных в одно, И – гаснет зеркало, в котором ноты Всех спектров ставят вещее кино. Есть уравнения, как преступленья, Где все миры в один упрощены – У нас они отвека, к сожаленью, Без отклика от всех их, решены. Есть чернозёмы, где роятся клады, Родившись в эмбрионах темноты – Меж бубнами бубонные торнадо Заговорённой плоскости воды. Есть тысячи зеркал, где остров этот Отображён уже, как вещий сон, И тысячи мерцающих сюжетов, Перебегающих из сонма в сонм.

И Память, словно робкий шар дыхания, живой и юркий – Магнитный монгольфьер или живое битое стекло – В небесных жабрах теплится ещё, но – плачут Демиурги О том, что Память мира обратилась в мировое зло. Я знаю: в это время, здесь, когда все женщины, моими Когда-то бывшие, волшебников – родив – не от меня, Моё, в просторах Памяти, как лютик, облетает имя, И словно пустоцвет остекленевший – не даёт семян. Когда меня оставят все – вдвоём с тетраэдром стакана, И горизонт приблизится до расстояния руки, Я выйду из тумана, вспомню всех, кто множил мои раны, Всех женщин тех, кто прежде были мне близки и далеки, И в этот миг весь неподъёмный груз бесчисленных любовей – Ко всем ушедшим в сон – обрушится на голову, как тень, Как тень затмения звезды на тень затменья дикой крови, Как звездопад на солнечных часов молитвенную лень, И робкий шар взлетит, как выстрел, потеряется из виду, Все ленты Мёбиуса, бантики Эшера – хворь свою Признают, расплетутся в дождь – от Арктики до Антарктиды (И каплю

Надо мной – летаргический зонт, на уме желтокожая лесть Оголтелому прошлому, - Сгиньте, мол, Прошлое, сжальтесь!

Мы всё ещё заказываем музыку, но мир уже Натянут тетивою меж карнизом солнечного ветра И колосящимся, бликующим бездонно-чёрным спектром Всех нег слепых, всех липнущих к манжетам миражей. Мы всё ещё танцуем с музой реггей лунности, но все Пластинки в наших пальцах крошатся чумной брезгливой лавой, А дымные рассветы в космос испаряются лукаво, И мёртвый дизель тянется в Париж по вечной сетке зебр. Дирижируя дельфинам, ветер пьян, на всё готов, И, кнопку сброса взглядом нажимая, сам себя удушит, И бирюзовый конюх, нежный страж погостов, смотрит в лужи, С которых испаряются пентакли рек всех и следов. Скучая по эпохам тем, по временам, когда людьми И не были, об эволюции не знали, потому что Её ещё не родилось, ведь ей теченья наши чужды, Когда не знали, что стремятся смертных три греха к восьми, Теперь мы, люди, сушим, как билеты в топь, свои глаза, И на ветру мы обрушаемся в стальные колыбели, Как будто все эпохи, эры, времена мы сквозь глядели, Как будто мы глядели только в бездну

Так, лжемессией себя возомнив, март уступает места под домокловым небом нам, и в чащобах косматые рыжие зебры пятятся в стойла высокой тени. Но на места лжемессий мы уже не претендуем. Мой парашют уже вспорхнул сам к молоху неба, и меня никуда не сдует без него и без его пульса. Вопросительный знак изогнулся гюрзой в полумраке прокуренного коридора. Кувырок полярного круга, глоток берёзового сока, о прошлом напоминает который.

Насилье над временем, вещая ересь Дождей, снегопадов и прочих осадков Всех нас, предварительно души измерив, Убьют в перестрелке бедламов, порядков И тут же запишут в свои же потери. Коррозия вечности, сонный Акрополь В кустах огневых мирового пожара, Всех нас обратив в Сидов Барреттов копоть, Поставит нас в угол Вселенной поджарой, Откуда ведут лишь звериные тропы. Музей отрешенья посадит нас в юлы, Закружит по самым вертлявым маршрутам, Вокруг нас вращая весь мир наш сутулый, Который всё больше от этого зуда Крошится и корчится щебнем под мулом. И мы положенье в пространстве изменим, Блуждая в аулах молекул простейших, Последних бактерий стеклянные тени, Для мёртвых инкубов столетние гейши, Альфонсы для мхов, вурдалаки видений. И мы свою фазу изменим на минус, И всё будет так, как задумано Страхом, Но мы, не желая молчать, воедино Творение Страха бросали на плаху, И путь наш от плахи лежал к гильотине.

На острове Чёрных Людей ищем мы излеченье, Реликты шагают здесь сонмами, потчуя зренье, Грядёт потепление похолоданья, и драм нет, И в городе, дышащем птицами, ветрены камни, И город – горючий вертеп – Сад камней – многомерен, И в нём есть просторная Комната Эймса, и, вверясь, Мы, сами уже не свои, но, увы, средь своих лишь, Стоим по углам, вызревая гранатами в тигле, И плещется жемчуг в морях, но за окнами дома, И бубны старинные метят в артерии грома… … безумная истина в тонких фужерах – снотворным, Слеза, расщеплённая ветром – трубою подзорной, Уже перевёрнутой, чтобы не видеть, что все мы – В сей комнате Эймса – невидимы, слепы и немы, Попарно – одни Терминаторы и Маргариты, И если здесь пегая ночь, то где мы в ней сокрыты, И шаркают ставни, и город всех птиц выдыхает, И помним, что Китеж горит, Аркаим – полыхает, И если здесь ночь, то где яд в её кронах запрятан, И вот мы уже понимаем почти, что – не рядом, Что нет островов, нам родных, городов, нам покорных, Что в Комнате Эймса

Жернова древних туч высекают из сопок огнива – Полосатые молнии, весь тёплый край наш – простужен. А мы будем сегодня – приливом морским и отливом… Буреломные перья взрезают цветочные лужи. Мы ещё не узнали друг друга – доподлинно полно. Да, мне страшно открыться тебе, но мы – храбрые птицы. Мы идём на посадку, и мы обращаемся в волны, Мы взовьёмся над твердью, как только гроза прекратится. Мы такие глубокие, словно туннель в обручальном Раскалённом кольце, мы такие с тобою Гольфстримы!.. Словно лентами Мебиуса оказались все тайны – Изучить нас не сможет никто, нас с тобою помимо… Сколько с гирей на шее наш Бог в нас не падай, Сколько ведьм не топи в наших заводях мятных, Не узнает и Он, кто мы, что мы за птицы и надо ль Нашим Господом быть, и к тому – совершенно бесплатно… Никому не дано разгадать нашу масть и породу, И нашёптывать чудищ воздушных, и кутать грозою; Только мы – в святотатственных наших, мурлычущих водах, Полных древних пиратских сокровищ времён мезозоя, Каждой глу

ЧУЖОЙ КРЕСТ Занавешенных перьями фениксов, бусами яблок, Растерявших камней, обратившихся в воздух, улов - Вереницы шаманов в рыжеющих хищных пентаклях; Небылицы седых взбудораженных колоколов И завравшихся звёзд, невменяемо мутных и дряблых, И сочащихся через мишень атмосферных колец Годовых, заклеймённых своим тяготеньем к спектаклю, Цель которого – нас распластать на косматой земле… - Это – широколиственный яд, это – щупальца кукол, Оскорблённых величием наших истерзанных душ, Это – за руки ведшая нас непроглядная вьюга, Это – пар водяной в раскалённом дремучем аду, Имитация лишь аритмии сердечного стука, Индульгенция только тому, кто не свой крест несёт… Кто-то нам запрещал разглядеть все обличья друг друга, Кто-то нас отвлекал от того, чтоб мы поняли всё. ДЕНЬ НАСТАЛ И тем яростней, тем обреченнее я понимаю, Что бессмысленным ворохом прошлое было твоё, Бесподобно-ненужной прелюдией к очарованью Тихим плеском ладьи, распоровшей ночной водоём; Твоё прошлое – льдов столкновения с

Е.К.

"Следи за собой… Будь осторожен". В. Цой * Сегодня в похмельи сидел на балконе и думал: В апреле сдались - порознь, не было спазмов, но утром, В апреле, воскресли - уже как одно, т.е. сумма, И то, что случилось в апреле - доподлинно: чудо. Ещё мне подумалось утром, что ты не в обиде За то, что когда-то я был не с тобою, с другими, Что их ждал домой, перед ними бывал в птичьем виде… Я думал: простила. Я думал сменить своё имя. Волшебные пазлы сложились уже в навигатор… Когда-то мы были бумажными птицами, позже - Из нас самолётики делали дети, когда-то Мы были бумажными, белыми... Стали похожи На тёмное будущее, на поклоны тюльпанов Инертным цветам миражей и сияний полярных… Миграции высекли плётками меридианов Нас, нас засекли параллели до комы янтарной… Не рушь. Адский зной.

Под вечер гадают в глубоком окне наважденья, И воск, и кофейная гуща, и карты - мухлюют. Дрожа, у обрыва над тьмой мир стоит на коленях. Дрожа, бездна бездну - смешит, бездна бездну - целует. Сквозь райские птицы туманностей, их гоголь-моголь, Проходишь навылет, и кротки пугливые совы. Ты маленький леший миров, и осенняя тога Твоя извивается пламенем лун бирюзовых. Смотри: приземлившиеся, угловатые люди Не слышат твой пульс, не пульсируют вместе с тобою, И капсулы тел их обтянуты войлоком буден, Они герметичны, у них - нет пути к водопою. Они не заметят тебя, пока ты - несомненно - Туда не вернёшься, блистающей, юной, беспечной. Но Здесь - твоё место, и ты, домовёнок Вселенной, - Ты знаешь теперь: твоим пульсом пульсирует вечность. … Промозглой Вселенной кофейная гуща угрюма. Линяя, шуршит под ногой насыпь звёзд-привидений.

Ночь - тотем. Глаза гламурниц смотрят одиозно На иных глаза харизматичные гламурниц, Виселиц качели и весы, на дымных звёздах Open-air'ы в чёрном, субмарины на Сатурне… Но - вагон метро смывает их в туннелей вены, Корчатся туннели реками сгоревших далей. Рамблер, Яндекс, Гугл… Поиск слова: "Ойкумена"… - Засекреченный объект - ищу внутри тебя лишь. Знай, что мы стремимся лишь к тому, что презираем. Знаю, что обрящем только то, что нас изменит, От нас прежних, в водах времени перетирая, Не оставив и на камне - камня, только - тени. Знай, что наша цель - питать времён седые волны, Наша жизнь - в исчезновеньи этом, в этом хлебе… Свой приказ прохожих не заметить я исполню. Ты осуществишь свою мечту развеять пепел. Здесь - дыхание гламурниц тени выдувает Из туннелей неземного метрополитена. Я другой системы ценностей не знаю. Ты - моя единственная ценность.

*** "Стань моей птицей…" Д. Арбенина Белые комнаты из паралона, В креслах - с бумажною кожей - царицы, В помеси ртути и одеколона Руки прижав к серпантиновым лицам… Дым неолитовый - знак в теореме, Блеск хризолитовый - путь без штурвала, Томных медуз обгорелое племя, И позвоночник колодца-провала… Всё - надоело. В песке - чудо-юдо. Дышат пугливо рыбацкие сети. Месопотамия брызжет салютом. Экстраполирован зной. Брезжит ветер. Будь моей кроной и я - стану птицей. Я так привык к лепесткам твоих мыслей. Кто: или ты в меня вкралась страницей, Или же я к тебе кем-то - причислен? Перемножать бесконечность свиданья На бесконечность семантики - буду. Неумолимая цель Мирозданья, Будь моей лампой, и я - стану чудом. Будь мой кроной. Мы вне всех градаций, Списков, исследований, коалиций. Я помогу тебе не забываться. Ты мне поможешь от скрытности скрыться. Только одна из бесчисленных фурий, Наша судьба - лишь кофейная гуща… Будь моей кроной и будь моей бурей.