*** Жертвы тоже хотят зрелищ и хлеба. Они так устали перед казнью цитировать Гёте и Шиллера. Ты, кто в вопросах жертвенности сведущ! - Раздай жертвам билеты на мелодрамы и триллеры. Многоэтажная иерархия жертв вывернется наизнанку. Петля Мёбиуса западёт языком в глотках карнизов. Милосердие палачей прописано в японских танках. Создателем всего сущего вердикт палачам подписан. Кто сказал, что жертв не нужно кормить попкорном? Кто подтвердил, что от ход-догов у жертв изжога. Тяжело умирать, не узнав, идентифицировали ли Борна, Не узнав, Чужой победил людей или люди - чужого. Даже в Макдональдсе палачу и жертве вместе тесно. И пусть жертвы всегда остаются в выигрыше - Для эволюции человечества их смерть бесполезна. Польза от их жизни только ночью на плахе - вампирышам! Почему жертвы не сами бросают жребий С призами в блестящей обёртке "не тварь" и "не дрожи"? Палачи дают представления - кому на небе? Эй, жертвы!

Пёстрая ночь первобытна и, будто бы нега в колодце, Движется осторонь далей и мшистые росы лакает. И ни слезы здесь, над бездной, ничьей никогда не прольётся, И ничему не дано будет имя. Ведь, оберегаем, В едком своём обнаженьи, у самой воды, первобытный Сверхчеловек брезжит, пенится в неводах дымной сирени. Изгнанный из хризолита безвременья, луч очевидный Учит двух ящериц, падчериц камня, отбрасывать тени. Помнит о свете искристый глашатай с глазами пантеры. Живы лишь в зрелищах, мы заклеймим бутафорию судеб. Даже врождённая жажда реки, утлый вздох атмосферы Не потревожат сомнением нас, утопающих в чуде. Свет мой, в нетронутом небе торжественно наше паденье. В невисокосном году здесь случилась весна високосной. Мы здесь навеки и знаем об этом с момента рожденья. Нам непременно запомнятся все високосные вёсны.

1. Мирозданье само - воплощенье порока. Закодирован лес от муссонного вальса. Кукла Вуду в крошащихся щупальцах Бога - Это я. Познакомься. Я сам догадался. Я ищу Его жертву: мою половину, Пока жив этот Бог, а умрёт он мгновенно. Акустический витязь вдыхает лавины. В крематориях пахнет созданьем Вселенной. С учащённым дыханьем твоих листопадов В бронхиальную астму разнузданной Этны Проливается зычно лиловым каскадом Всех забытых невстреч, неоправданно бледных, Ветер, обезображенный нашей любовью, Так, что мы не узнаем себя в перспективе Межсезонья, чужих и пропитанных кровью, Заплетая в косички мерцающий ливень, В загоревшее облако звёздами прячась, Утопая дельфином в источниках магмы, Проявляясь рассветом, бескровно-горячим, Ни за что не узнаем себя… 2. НЕ ТЕПЕРЬ Здравствуй.

Ты – Лилит, и поэтому ты, непременно, Люцифера жена, ты – в аду, на мели. Ты пьяна изобилием ласк и измен, и Слишком долго пьяна, незнакомка Лилит. Каково же тебя ожидает похмелье – Представляешь? О, нет. Но, от страха дрожа, Пить похмелье боишься, робеешь пред зельем… Из убежища мглы тебе страшно бежать. Но захочешь и ты – постоянного счастья, Из которого даже и выхода нет, И тебе надоест Князя Тьмы сладострастье И лукавая правда, и ты сатане Дашь пощёчину, и – Судный День разгорится Искромётной зарёю над адом Земли, И его, шалопая, накажут жар-птицы… Вот тогда-то ко мне ты приедешь, Лилит. И – ты вспомнишь Адама в столетних морщинах, Люцифера забудешь, он станет чужим, И поймёшь: существуют другие мужчины, И за счастьем надёжным – ко мне прибежишь. Пусть кровавые дервиши пляшут с зенитом, Их сознанья – фантомов рисуют вдали. В Судный День, когда все навсегда станут квиты, Ты ко мне переедешь, дикарка Лилит.

Если ты боишься прошлого, поверь - Огненные слёзы стриженого эха Станут сами каменной помехой Прошлому. Оно - зверь. Загнан этот зверь. Эхо - тоже зверь, но - в солнечном тряпье. Лунные, стерильные духовно люди Соки Мирозданья тянут из посудин, Мышьяком пропитанных Творцом-крупье. Здесь - непозволительная роскошь комы, Сладость Небытья, и махаоны под стеклом, Гнутся, как пшеница, голоса прозрачных слов, Пляшет в голове души цветастая саркома, Кисло улыбается в тюряге Люцифер - Марципановое пугало эпохи, птичье Чучело - ему в охрану, на лицо - обличье Мимики скуластых иероглифичных вер. Симметрических коктейлей наважденья, Девочка моя, отринь. Снов нет давно. Этот мир - один безбрежный остров, но Просто иногда бывают наводненья. В днище неба отражается трава. Ночь, и ты питайся звёздами, их светом. В омутах купайся...

Это просто теперь – стать Пьеро, Забывать алфавит и афиши, И кромсать Зодиак, чтобы тут же кромсать его снова, забыв, И не думать о том, что сейчас стало много темнее и тише, Или что мы должны: то ли прятаться, то ли бежать от судьбы. Это просто теперь, без тебя - убегать от пространства в темницы, Над святым не найдя расколдованный круг, Растекаясь корнями по кронам безумья, больницам, Из обломков подписанных, часто напудренных, нимбов Ещё высекая искру. Но зато тяжело засыпать, просыпаться, дышать и следить за весною, Тяжело просто жить, если честно, совсем невозможно, нельзя… Где аскезы чумных пустотелых могил – Там сражаются отблески воспоминаний От века чужих и отвергнутых мною, И друг друга поранить грозят. Мы не встретимся в мире ином – ты осталась в пылающем круге, Твой голос молчит слишком громко, И колышется луг, И могилы беззвучно идут на расстрел Холодящим беспамятством предков, а позже – потомков… А любовь умирает всегда, и всегда – на костре. Это просто ещё – быть Пье

СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ, ЕВГЕНИЯ КРАСНОЯРОВА АКТ ВТОРОЙ. ЗЕМЛЯ СТУДЕНТ БЕЖ, девушка Студента КРУГЛОВ, алкоголик ВАНЕЧКИН, сын охотника БЕНЕДИКТ и ВЕНЕДИКТ, близнецы БОТАНИК СИРЕНЕВЫЙ МАНЕКЕН Лес. Поляна, плавно перетекающая в берег реки. Над ней густо смыкаются кроны деревьев. В лесу царит полумрак. Сквозь листву пробиваются лучи света. На поляну выходит группа молодых людей с рюкзаками. Они осторожно оглядываются. СТУДЕНТ. Это здесь. Мы его здесь видели. КРУГЛОВ. Пить надо было меньше! СТУДЕНТ. Если ты мне не веришь, так чего тогда припёрся сюда? КРУГЛОВ. А чего мне?! Хоть развлечёмся. А если ничего и никого не обнаружим, то можно хоть водки выпить. ВАНЕЧКИН. А вот когда мой папа ходил на охоту… СТУДЕНТ. Ты, Круглов, определись: или водку жрать, или делом заниматься! БЕЖ (Студенту). И зачем мы вообще его сюда взяли? СТУДЕНТ. Мы что, брали его? Сам увязался. КРУГЛОВ. Эй, искатели приключений, с чего начнём? БЕНЕДИКТ. Если мы чего и ищем… ВЕНЕДИКТ. … то хоть потише давайте… БЕНЕДИКТ.

СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ, ЕВГЕНИЯ КРАСНОЯРОВА АКТ ПЕРВЫЙ. АД РАДАМАНТ ЭАК МИНОС АТТИЛА НАПОЛЕОН ЛИНКОЛЬН МАЗАРИНИ ПЁТР I АВВАКУМ СТАЛИН УЧЁНЫЙ ИЗ ГЕРМАНИИ УЧЁНЫЙ ИЗ ЯПОНИИ УЧЁНЫЙ ИЗ РОССИИ УЧЁНЫЙ ИЗ БЕЛЬГИИ ДЕДАЛ РАВНОДУШНЫЕ ГЛАВАРЬ ОХРАННИКИ 1, 2 ПОПЫ ОБОРВАНЕЦ Среди развалин и руин стоит большой стол, покрытый чёрным бархатом. Над ним покорёженный железный плакат с надписью: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Оборванец бьёт по нему молотком, производя грохот. Во главе стола сидит средних лет мужчина в чёрной тунике – Радамант. По обе стороны от него – также мужчины, одетые в костюмы всех времён и эпох. Они спорят, машут друг на друга руками. Мужчина в центре стола звонит в колокольчик. Вместо звона раздаются странные звуки: вой волка, уханье филина, стоны. РАДАМАНТ. Тихо, тихо. Успокоились все! Мы собрались здесь не для того, чтобы выяснять личные симпатии и антипатии, равно как и не для мордобития. У нас возникла серьёзная проблема. Я бы даже сказал, очень серьёзная проблема.

СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ, ЕВГЕНИЯ КРАСНОЯРОВА TEMPLA NON GRATA Трагедия существования миров в пяти актах с прологом и эпилогом ПРЕДИСЛОВИЕ Как правило, писатели, создав произведение, желают того, чтобы читатель, не размениваясь на мелочи и не откладывая дела в долгий ящик, сразу принялся за поглощение текста. Чтобы он, преодолев первые страниц десять подготовительной информации, как можно быстрее запомнил имена героев и, уже не отрываясь, с трепетом в душе следил за развитием сюжетной линии. И чем сложнее и необычнее текст, тем сильнее и непреодолимей это желание. Поэтому писатели не любят предисловий. Предисловия отпугивают читателей, особенно хороших, потому что, как мы успели заметить, все хорошие читатели страдают острой нехваткой свободного времени. Некоторые писатели всё же относятся к предисловиям с уважением. Некоторые заводят крепкую дружбу с послесловиями.

Я розой ветров умывал свои руки. Убить своё счастье, увы - мой конёк. Нет в мире мне более близкой науки, Чем путать фонарик с безоблачным днём. Я в этом году видел тридцать затмений Холодного Солнца. Я сам был - радар. Но вот получил я, увы, тем не менье, Наверно, не солнечный - лунный удар. Луна становилась - как стёклышко с моря - Прозрачной, когда заслоняла звезду, И видел я, как наш порок иллюзорен И как эфемерен наш звёздный пастух. В стеклярусе солнца планктон звёздный - змеи Грызут, оплыть солнце вокруг не ленясь. Все руны атлантов сжёг я. Я умею Любить только тех, кто не стоит меня. Я скашивал поле серпов и кинжалов Нагими руками, затем - к палачу: На жизнь обижаться, выращивать жалость. Мне ад надоел, я на Землю хочу. Лежу в крематории, плавлюсь, горю, но - Меня ждут снаружи четыре врача. Друзья мои! Поздно!

ЗОРКИЕ СНЫ посвящается К.К.Г. *** ЗОРКИЕ СНЫ Шах на арене вселенского цирка… Кровь марсианскую – в вены, опять: В вены – безбрачие, слёзы в пробирку. Виолончели прибой усыпят. Не обмануть нам радары печали, Но острова лепестков приводнясь. Кровь задушен костёр. Эти шали Видели нашу медвяную связь… Сам себе – джунгли, и сам себе – пламя, Знаю, что есть океан на Земле. Знал твои руки и пьян был руками Этот сиреневый клетчатый плед… Маятник мака к полуночи ляжет На семафорную плоскость аллей… Знала бы ты, как тоскуют все пляжи По фосфорической коже твоей!.. В море уснувшем будильники топим, Храмы на айсбергах строим: пускай!

Весна. И пускай ты живёшь в преисподней - Я люблю тебя, Северь, Прозрачные Льды! Не придёшь никогда потому, что сегодня - Для тебя только я, для меня только ты! Не напишут и вены на бледных запястьях Огнестрельные буквы, где — смыслов игра, Мозаичные слухи о собственном счастьи И надежда на каждое позавчера… И ни песни об этом безумьи не спето, И никто ещё так не любил, не ценил Одичалую тьму, ожиданье ответа!.. Телефон! Неужели мне кто-то звонил? Мы столкнулись у входа в весну. Светофоры Опоздали.

тоже мысли) Алхимия снега. Извозчики месят Каретами снег, превращая в песок. Песок обращается в золото. Здесь он Стать золотом может лишь. Ливень в висок - Как странное напоминанье о рае… Костры расцветают в магнитных цветах, Но ты - далеко. Я не знал, что бывает Такая бесшумно-далёкая Даль. Все окна открыты. Не я с ней, не вы с ней… В висок - и не ливень, а только озон - Как странное напоминанье о жизни, Как самый туманящий зрение сон… Её одиночество - как инвалидность Души, словно сердца врождённый порок - Не лечится.

1. ЛУКОМОРЬЕ Гольфстрим размывает орбиты Галер по земным океанам, Все цели побиты, Но мели несыты. А ты - обещай мне, что завтра я стану Воздушным, смеющимся - вплоть до рождения трупа, И я - откажусь, и скажу я сквозь зубы, упав на колени: "Покоя, покоя мне! Пусть ты бессильна, Но ты победила Меня. Я - не я. Я ни яви, ни снов, ни иных наваждений, Ни боли, ни счастья уже не хочу. Своему палачу - Найти бы кого-то на роль его! - я заплачу, Не обижу, в обиду не дам - обещаю. Седые садовники чаек Привыкли к испуганным птицам, Да так, что и тел их не видят. Не спится. В песок головою разбитая яхта скорбей схоронилась. Моё Лукоморье молчит, затаилось, Наверное, недостижимое ждёт". 2. ГЕН ВЕРНОСТИ Богиня!

ИМЯ ТВОЕ стихи, написанные в состоянии алкогольного опьянения К.К.Г. посвящается *** Все эры оглохли. Все люди ошиблись. Болею. Тобою и чем-то совсем несерьёзным. Зима невозможна. Гремят листопады в литавры твоих водоёмов до самой весны. Я ныряю в тебя и на дне залегаю.

*** К.К.Г. посвящается 1. Кукловоды расступились перед лоскутами шторма. От оазиса Вселенной днесь отчалив, пилигримы, Мчимся наважденьями по телескопам на простор мы, В - бесконечность. Мимо всех идём мы и проходим мимо… Рекламируем и кладбища, и бешенство зачатья. Отжили все жизни всех людей мы, их седые жизни… Мимо нас летят обломки лиц, пульсирующих платьев, Столкновенья рук, миниатюрных звёзд и чернокнижниц… Эхо памяти о мире - утихающая мука. Континенты света, белые трепещущие пятна, Так беззвучно наплывают днесь на континенты звука!.. - Нам же всё равно - куда идти: вперёд ли иль обратно… Мы - не За и мы - не Против. Равнодушные молитвы Множат равнодушие богов и прочих, многих прочих… Нам привычны пир - с врагами, меж союзниками - битвы. Убивая будущее, об ушедшем мы пророчим.