Ты знаешь, что не пишется в раю, о, я была там… Все слова забыла, одни лишь вздохи, поцелуи, страсть. Теперь не то – наверно, отдаю долги за счастье и стальное било бьёт в колокол – в охотку, рьяно, всласть... А колокол звучит внутри меня, а, может, я внутри него качаюсь? Там сплю и ем, читаю книги, жду когда смогу хоть как-нибудь понять – кто в ком… Пока налить и выпить чаю, а после сесть и разобрать сундук – скопилось столько, что не разгрести – забит до края.

Заняться вновь словесным боем, А чем ещё, мой визави? Нам делать нечего обоим – Сердца устали от любви, Глаза устали от пейзажей, Устал от поцелуев рот, Ничто не рассмешит нас, даже Наисвежайший анекдот. И сплетни тоже надоели – Ну, сколько можно их жевать – Одно и то ж на той неделе Несла досужая молва… Одно и то ж… Как скучно, право – Погода, свадьба иль развод. Хоть слева глянь, а хоть и справа, Переверни наоборот – Одно и то ж… Как это глупо – Поговоримте о другом. К примеру – дождь сентябрьский хлюпал Сегодня ночью, и огонь Так долго не гасили слева, Ну, в том, Вы помните, окне, А говорили – дева, дева… Какая дева? Ей во сне Не снилось девство, и, позвольте – Откуда?

Опять покаюсь я в провинности, Записывая строчки на́черно, За то, что я живу в провинции, И мне, наверно, предназначено, Не ухватить того и этого, В своей медлительной поспешности. И дня, в осеннее одетого, Мне не хватает. И погрешности Мелькают в строчках слишком вычурных, И многословие… всё попусту… По-честному – так всё бы вычеркнуть, Начать сначала. Тихой поступью Сентябрь крадётся по-над окнами, И белый лист пугает плоскостью Пустой и гладкой… Слово блёклое В строку не лезет и топорщится, А мне хотелось бы про нас с тобой… Зима заявится уборщицей – Метельными снегами, настами Укроет все попытки накрепко – Не рыпайся, сиди смирнёхонько, Проверь теорию на практике... Пытайся выжать хоть бы крохотку Из пустоты звенящей около, Из боли в сердце, из бессонницы… Сентябрь крадётся по-над окнами, В аллеях парковых хоронится. И стих не шьётся, рвётся выкройка, Вновь королю скитаться голому. А мне бы – два глотка до выкрика В пустое небо сиплым голосом. 13.09.15.

Теперь заняться чем-нибудь иным – искать себе убежища в тетради? Но, смысл строки давно уже украден, урон пустых страниц невосполним, заполню их курсивом кружевным, ни для чего, а развлеченья ради. Мой свет, не пой мне песен и не плачь, нет больше смысла в чепухе словесной, а истина тебе давно известна – я просто друг, но я тебе не врач. Я, так же, как и ты, ночной рифмач, порой печальна, иногда гротескна... Но чаще – грусть смятенного ума, блуждающего в тёмном лабиринте, осознающего себя, как – винтик, часть механизма, строчку из псалма, камеи древней жёлтую эмаль – рассудок спит, а бодрствуют инстинкты. Ключом скрипичным отперты замки – распахнуты скрипичные футляры, и снится, что, у края тротуара, мелькают быстро тонкие смычки и – музыка!

И снова я ругать себя примусь за многословье и многоголосье – ничем не мотивирована грусть, ни одного ответа на вопросы. А день катил привычной колеёй, привычно совершая повороты, привычно повторяя наизусть молитвы, надоевшие до рвоты, стремясь к своей отметке нулевой. И был сентябрь. Прелестная пора, и на дворе ни холода, ни зноя – тепло. И добирает виноград последний сахар... Вот уже хмельное доносится дыхание вина – мускат бушует в толстостенных банках, в углу укромном старого двора... A винный запах – мошкаре приманка – в вечерний воздух вносит диссонанс. Темнеет. Убывающей Луне едва ли осветить дорожки сада, и чью-то тень на беленой стене, поющую в сырой траве цикаду… Такой покой, что хочется запеть – тихонько, что-то в ритме Колыбельной, и, может быть, я Вам приснюсь во сне – вот, прямо так – в разгаре виноделья и в суете сентябрьских эпопей. 7.09.15.

Стать тенью, эхом, отражением – но лишь бы не самой собой… И с губ стереть вот это жжение от поцелуя… И любовь, любовь – болезнь неизлечимую, всё ж попытаться излечить. Не называть тебя по имени, и не искать первопричин мигрени, нервности, бессонницы, бессловной муки над листом – всё от желания дотронуться до рук твоих… Но ты – фантом, моё ночное сновидение, приснившееся невзначай, и слёзы от несовпадения двух судеб… Но, горит свеча! Всё та же – восковая, прежняя, всё там же – на моём окне… Жаль, что встречаемся всё реже мы, а время – свистопляска дней, а лето, осень, зимы с вёснами – неумолим калейдоскоп… Все годы стали високосными, и метод бесконечных проб, ошибок и неразрешимости простых, на первый взгляд, проблем... Ты только, милый, не лиши меня моих иллюзий. Вензелей в моих листках не перечёркивай – да, небезгрешна и смешна, но искренна.

Плохо всё, тучи какие-то… слишком серые, Ветер неправильный – медленный и сырой. Пахнет не лесом, не садом, а мерзкой серою, Пахнет предчувствием войн или катастроф. Флюгер скрипит еле-еле и, как-то нехотя, Месяц на небе, свернулся в полукольцо… Что ж вы молчите, пожалуй, пора бы ехать вам, Что же вы прячете горестное лицо? Слёзы там, что ли, следы по себе оставили, Или бледнеет бессонных ночей печать? Серыми веками, словно глухими ставнями, Взгляд свой прикрыли. И даже из-за плеча Вы не посмотрите, что же теперь бросаете – Страшно? Ну, правильно, я и сама боюсь. В старых часах отстучит нам тяжёлый маятник То, что осталось – смиренье, тоска и грусть. 3.09.15.

Когда в «сейчас» всё хорошо, зачем же мне в «тогда»? Танцует дождик голышом, весёлая вода смывает с окон летний зной, идёт осенний сплин, качает мокрой головой – и туча-цеппелин плывёт по небу из «тогда» – в «сейчас» прямым путём, и льётся светлая вода, и поливает дом. А под навесом благодать и спелый виноград… Но, всё же, хочется в «тогда», в былые вечера, где жизнь натянутой струной, где всё – любовь и боль, где я с тобой, а ты со мной… Смотри – фотоальбом. Там – Мы. Теперь Нас больше нет. Есть просто Я и Ты. Но мне остался твой кларнет и нотные листы. А где кораллы, милый Карл? Где бусы, мой дружок? Грустит по ним пустой футляр, а месяца рожок латунной скобочкой повис и смотрит из-за туч На стол, на праздничный сервиз, на твой любимый стул, на ожидание моё, уже который год, и на забытое шитьё, и на журналы мод, и на… На много, что ещё, всего и не сказать, не сосчитать, какой там счёт… Но и забыть нельзя. 31.08.15.

Петуний поздних сумрачный вельвет, распространяя аромат ванили, по травяной желтеющей канве рисунок лета, несказанный свет, лимонный, а в тени – совсем чернильный, нарисовал… А далии чертили листом резным загадочный узор, цикад вечерний стрёкот раздавался, кружился лист, пленённый стрекозой, и вместе с ним вращался кругозор в таком знакомом, старом ритме вальса, а на плече у Вас дрожали пальцы моей руки… И августовский день переливался в вечер неуклонно, и звёзды в остывающей воде свой блеск ловили… Грозди орхидей раскрашивали сумрак заоконный, и всё цвело, послушное закону последних тёплых предосенних дней. Стоял сентябрь у нашего порога, и в невесомой, ясной тишине сквозь млечный путь мерцающий, как снег, плыл месяц, ключ серебряный двурогий, от всех замков… И улыбались боги, предчувствуя привычный тет-а-тет, двух одиночеств чаянную встречу в местах, где места встречи больше нет. Но только там и сочинит поэт, где самый воздух чаяньем отмечен, где до утра не угасают свечи, не ст

У времени закончится песок, и колба опустеет… И последней провалится сквозь тонкий поясок песчинка слова… Сохнет зонт в передней, дождь кончился, идёт игра в серсо, и старый самовар курочит медник, пытаясь залатать, а исповедник беседует в беседке о грехах, и отпускает их же, впопыхах. Мой исповедник – друг старинный мой, мои грехи давно не тянут душу, забылись, стёрлись. А дневник-письмо я всё пишу, обычай не нарушу. И лепестки засохших анемон Всё так же лягут меж страниц безмолвных, такой щемящей искренностью полных… Привыкла исповедаться ему – без адреса и без конца письму. 24.08.15.

Я снова увлеклась игрою слов, Иглой строки молчанье проколов, Как призрак, незаметно проходя Сквозь струи полуночного дождя, Так незаметно, в сереньком плаще… Я проникаю в сущности вещей, На вкус и запах пробую слова – Помягче – для любви, а жернова Суровых слов, наверно, для разлук. Амур напрасно нынче тянет лук Из-за плеча – негодная мишень, Её ни пристегни и ни пришей – Всё не по ней, некстати и не так, Но, право, свет мой, истина проста – Не Вы с ней рядом, вот и весь секрет, К тому же, дождь сегодня на дворе. И календарь всё тоньше на стене, Уже осталось десять летних дней, И по утрам холодная роса Спешит этюд осенний набросать. Ещё не кличут к югу журавли, И зелен сад, и не роняет лист, И не дозрел в беседке виноград, Но кто-то шепчет, что пришла пора – Уходит лето с нашего двора. 20.08.15.

Слова простые я сожму в горсти, согрею поцелуем и очищу от накипи, окалины – в кострище, среди углей, родится новый стих. Возможно, я сумею донести до Вас их смысл – они новей и чище, и дождик на дворе, как будто, стих… Слегка гардины тронет ветерком, не нарушая тайную работу… Слова стучат в ночи, как связки чёток, пишу о Вас. О ком ещё, о ком? Мне этот труд ночной давно знаком, неволи пуще странная охота – катить слова, как в поле снежный ком. Они с прямолинейностью гвоздя пройдут до цели – просто, без изыска, без заморочек, ерунды фрейдистской, дорогу к сути сразу находя, простые, как затасканный медяк, но с элементом вычурного риска, в дороге никого не пощадят. Ах, эти беспощадные слова, срывающие тайные покровы… Мой свет, я Вам писать всю ночь готова, потом, к утру, написанное рвать. Стишок и мрачноват?

Зелёная бродячая звезда стояла ночью в чёрных небесах, А в телефонных старых проводах шуршали тихо чьи-то голоса. Я помню этот древний телефон, совсем окаменевший эбонит… Дом опустел – уже почти снесён, а телефон звонит, звонит, звонит... Наверно, я, порывшись в записных, потёртых книжках, номер твой нашла, здесь, далеко от памятной весны… и вот звоню, забыв про все дела. Летит мой зов над спящею Невой, и бьётся в окна новеньких домов, но дом разрушен, дом разрушен твой, а телефон под дождиком намок… И, всё-таки, законам вопреки, непостижимо, логике назло, послушный мановению руки, звенит звонок и давний диалог всё ж состоится.

Смеркается раньше, к исходу торопятся летние дни… Готовится в осень природа, кончается летний дневник, Записанный ярко и густо цветеньем и зеленью трав, И мёдом, и яблочным хрустом, походами в дальний овраг, И многим, чем славится лето. Теперь о другом. О себе, О картах, крестовых валетах, о том, что оттенки небес Бледнеют, а шапочки далий – тем ярче, чем ближе сентябрь, Что скоро на туфли сандальи сменяю… А вон – динозавр Из зеркала смотрит с усмешкой… там я? Ну, конечно же, я. Себе повторяю – не мешкай, неведомо, сколь бытия Осталось тебе в этом мире, потом не напишешь письма, В котором – и слог ювелирен, и смыслов загадочных тьма, И тонких прозрачных намёков развешаны сети кругом… …и явственно близятся сроки дождливых моих Четвергов. 16.08.15.

А день был занят чепухой, но в нём хотелось оставаться, меж не-рассказанных стихов и не-услышанных оваций, продлить, помедлить, не спешить, насытить память до предела, до состояния души, в котором надо что-то делать … Вот и пишу на черновик про день, какой-то непохожий, про домотканый половик, лежащий у меня в прихожей, про то, что осень близко так и, слава богу, слава богу, очищен от хламья чердак и отпускает понемногу меня вселенская тоска… Мой свет, какая, право, скука, чего-то в сундуках искать и всматриваться близоруко в страницы старых дневников, в листочки писем без ответа… Как незаметно и легко кончается и это лето, и осень, близкая уже, тихонько трогает дубравы. И скоро станут листья жечь… Окна раскрытого оправа сменяет зелень на янтарь осенних красок, и неспешно, как будет впредь и было встарь, проводим август. Безутешно, навряд ли, стоит горевать – он через год вернётся снова, и будет в старую тетрадь за словом вписываться слово, но не теперь.

«Он не был ей любим, скорее - был иском и найден...» (с) libolev ...и найден, чтоб строка звончей играла, чтоб слово вбить серебряным гвоздём, и чтоб однажды, приподняв забрало, увидеть – как сияют под дождём мои, невидимые миру, звёзды. От счастья, от печали, всё равно, на зеркалах туманом сядет воздух, поможет мне волшебное окно решить – здесь «да» и «нет». И что правее, и что вернее – быть или не быть строке сегодня? Только ветер веет из Зазеркалья. Ниточки судьбы прядут опять задумчивые Парки... Из этих нитей так легко соткать картину – двое в августовском парке, и тонкий запах лёгкого дымка, конечно, передать необходимо... Но, где же тот, который был иском? К рассвету засыпает нелюдимый, холодный город. А писать о ком? Народ уснул, измученный весельем, натужной и неискренней игрой, а новый день справляет новоселье – печален, чист, и сыплет серебро звенящих рос на высохшие травы, на ждущий слов, пока безмолвный, лист. И мир такой – без фальши и отравы, пока все спят.

…и хоть об стенку бейся головой – кричи – читатель мой, ты где и кто ты? Нести к тебе листок затёртый свой – следы ночной, невидимой работы. Весь лист испятнан вдоль и поперёк словами, запятыми… Многоточий насыпано горстями… Лжепророк – я вновь, слова растратив, обанкрочусь, и снова ничего не докажу, в попытке – от обратного… но всё же, совсем без слов – такая, милый, жуть! Такая тьма… Мурашками по коже бессловное безмолвие ползёт, листы слепые и глухонемые, и сухостью бессловной порван рот, что противопоставить сможем мы ей? Да ничего. Ссыпается песок из верхней колбы – в нижнюю неспешно, со скрипом повернётся колесо судьбы, и мы покорны ей, конечно. Непомнящие кровного родства, глядят из окон, проезжая мимо, но кровь жива, она во мне жива! Стучит в висках и повторяет имя… Зачем? Мне никогда тебя не звать – смешон порыв, срывающий покровы с нелепого ночного волшебства. Я вижу взгляд насмешливо-суровый, и слышу слово – это приговор... Читатель мой!

Простите, я пишу вам ни о чём, Но слов игра затягивает часто, Близнец, стоящий за моим плечом, Мы неразлучны, как Поллукс и Кастор. Лишь только вспомнят об одном из нас – Второго имя произносят сразу, И звуки эти входят в резонанс, Звучащий музыкальным парафразом – Когда изъяв подтекст из слов моих, Вы пишете о том же, но иначе, Спешу и я продолжить этот стих – Писать любовь – приятная задача. Её лицо открыто для того, Кто видит в ней не цель, а только средство – Вершить словами это волшебство, Надеясь, что приятное соседство, Ещё усилит магию стиха, Ещё прозрачней сделает завесу, Где в многословье вовсе нет греха, Напротив – чем любви пространней месса, Тем более и любящих влечёт Склонить к словам сердца… и слушать звуки любви, и знать их все наперечёт – Учить любовь – приятная наука. Простите… Я пишу Вам ни о чём, Но, следуя привычному порядку, Из ничего мы что-то извлечём, И, заполняя строчками тетрадку, Вновь благодатный повод подадим Для пересудов, пустословий, сплетен… Но… к

Дом твой – крепость, четыре стены всего лишь, окна смотрят на улицу хмурым взглядом. Что ж ты, милый, меня взаперти неволишь, взял и запер. А мне бы хотелось рядом. Тесно в доме, смогу ли сбежать наружу, ночь собакой лежит на пороге дома, с ней не сладить, тем более – безоружна, лист бумаги… И снова – строкой ведома, я забуду о том, что сижу в темнице, где-то бродит пленитель, бренчит ключами, в зеркалах отражаются чьи-то лица, чьи-то тени колышутся за плечами. Дом твой – крепость, и спора здесь нет, конечно, только зря ты меня вот сюда пускаешь это с виду кажусь я такой безгрешной, а на самом-то деле я не такая. Что потом в этом доме тебе приснится, после странных, нежданных моих визитов... Из капкана выскальзывает лисица - как вода, просочившаяся сквозь сито, как слова, сквозь скреплённые клятвой губы, всё равно проберутся, презрев запреты, убеждая молчальника книголюба, что в Багдаде всё тихо и дом твой – крепость. 5.08.15.

В обычный день, а, может, в воскресенье, когда воскреснет солнце, и рассвет предложит – продолжай своё веселье над книжкой записной – желанья нет, писать и перечёркивать, и снова писать летящим почерком слова, о том, что под Луной ничто не ново, одна любовь, по-прежнему, нова. Она встаёт со мною утром вместе, как будто, только родилась на свет. В календаре вдвоём поставим крестик вздохнём – ну вот, вчерашний вышел весь… А в нём мне было нежно и уютно, слова ложились плавно и легко на чистый лист. И верилось, как будто, всё здесь – одним движением зрачков поймаю тень вчерашнего. Но тщетно. "Сегодня" здесь. Окончена игра. И стих неловкий, странный, бессюжетный, как паутиной, оплетёт тетрадь, и станет вить затейливые сети, запутывая прошлые следы… Стихи мои, капризные, как дети, дрожащие, как капельки воды, которые стекают понапрасну, не достигая Ваших палестин, неначатый заканчивая праздник, и повторяя тихое – прости, Но, мы на Вы.