Больших ли денег стоит счастье? А может, даром раздают? О чём же горевать сейчас-то – Рассыпался уют. И больше нет ни общих окон, Ни общих видов из окна… Как тесен стал уютный кокон, Смертельна тишина. Заплатишь, неизвестно сколько, Но вдруг поймёшь, гнезда не свить Из филигранности осколков Немыслимой любви. И уходя, смеясь и плача, У самой боли на краю, Посмотришь прямо и прозрачно, Как грешница в раю. 16.04.16.

Что делать – Ваши строчки, как магнит, И я опять, мой свет, считаю дни, Надеясь на письмо, как на спасенье. А за окном ликует и звенит, Не ведая законов и границ, Апрельское хмельное воскресенье. Бомжи на лавке, голубям подстать, Воркуют, не пытаясь даже встать, Наверное, с утра им подфартило. Их дамы с синевою нежных лиц, С повадкой отставных императриц, Степенно попивают из бутылок. …О чём я? Да!

Писать стишки – такая благодать, такой простор для мысли торопливой… Но чтоб народ не требовал долива, стишок, как пиво, надо отстоять. Осядет пена – что же там на дне? Смотри-ка – вон, запрятанная ловко, тончайшая, ехидная издёвка, там, в потаённо-тёмной глубине. А ты, наивный, сразу примерять кафтанчик новый.

На стене дождя тень от человека. Каждый за себя, только Бог за всех. На углу фонарь, за углом аптека, Где-то рядом Блок… Серебристо-сер Этот город в дождь. Тучами влекомый, Дождь смывает след, да не может смыть, Где-то Бродский здесь бродит по знакомым Улочкам своим, жаль, не видим мы. Где-то здесь апрель, серый и невзрачный, Где-то мы с тобой – как теперь найдёшь? По следам любви тихо-тихо плачет Ласковый такой, мой апрельский дождь. Без зонта иду, впитывает влагу Мой бывалый плащ – видел и не то… Главное теперь – как-то на бумагу Всё перенести.

Что в этой жизни можно потрогать рукой? Самое главное трогать, как раз, нельзя. Счастье и свет, тишину и ночной покой, тени, которые мимо тебя скользят. Смех полуночный, и шёпот, и шум дождя, запах корицы и кофе, и вкус вина, и выражение скуки, когда глядят, вроде бы, мимо, а вроде бы, и на нас. В небе ночном угасает луна к утру, ласковый дождь орошает моё лицо, это не слёзы, вода, я её сотру, мятым платком.

Ура, весна (москвичи, ничего личного, зарисовочка с натуры))) Воркуют голуби на крышах, любви взыскуя, апрель тихонько в город вышел. Весну такую, как будто, вижу в первый раз я, но, всё ж не в первый. В индейской боевой раскраске гуляют стервы. Бензином лужи украшая, летят машины, Москва красивая, большая, домов махины. И каждый дом, как муравейник, набит народом, и пахнет щами и портвейном под небосводом. Столица чистится от снега, скрипя лопатой, гуляют альфа и омега вдоль по Арбату. Ах, этот город изощрённый – там всё без сдачи. Путаны просят у Матроны в делах удачи, великий В, в преддверье Пасхи, постится строго, плетёт на исповеди сказки, в гостях у Бога. Лоснятся тёмные иконы, горят лампады. Ну, а вобще, всё по закону, всё так, как надо – народ безмолвствует привычно, ему всё пофиг. Бредёт по улицам столичным апрель дистрофик. 4.04.16.

Цитата libolev "Что в мыслях у тебя... Монахи, лавра, да киевский каштан стоит в свечах. Кофейный аромат и запах лавра, и вечер без любви совсем зачах, осунулся и сник. Метро, подземка. Я был там, ну а ты, скрывая дрожь, бормочешь о жлобах, жующих семки, залётной лимите..." ................................ Цитата libolev "Как много русских слов у иудея, как молится на русском иудей, никто не разберёт, а я - тем паче, и схиму не приму, и не проси... А если я уйду, то кто заплачет о киевских каштанах на Руси." ................................... Заранее прошу прощения за рифму берёз-слёз))) Такой вот винегрет или оливье. Что в мыслях у меня?

Не то, чтоб я сошла с ума, но просто я теряю память, как будто, свет сменяет тьма, как будто, этот странный март, описанный подробно Вами, разбавленный моими снами, окутал спящие дома. Не то, чтоб я забыла Вас, но всё же, странная тревога пронизывает все слова, и мой стишок трещит по швам, а строчки выглядят убого и объяснить, навряд ли, смогут, всё, чем забита голова. Не то, чтоб мы расстались, нет, расстаться можно после встречи, и после долгих дней и лет, когда любовь – в окошке свет, но здесь похвастаться мне нечем – мои не согревает плечи не то объятье – Ваш ответ. Вы пишете его не мне, но, как же ясно и понятно – Вы видели меня во сне, а потому причины нет, и нет препятствий, вероятно, отвергнуть мрак черноквадратный, пустить в стихи последний снег. Я всё-таки, сошла с ума, с него сойти совсем несложно, когда уснувшие дома украсит снега бахрома, а по канавке придорожной пронзительно и так тревожно ручьём стекает месяц март. И Ваши письма для другой, как снег последн

Цитата libolev () от меня утверждений не жди, я отнюдь не пророк, на раздаче другие, а мне же довольно гипотез. мне бы чашечку кофе, я так от упрёков продрог... ну, читайте, не бойтесь. Так понравилось, ну так понравилось, просто не удержалась я, простите меня все, особенно автор))) Что поэт не пророк – это ложь, он пророчит всегда, Не желая того, предсказания в воздухе ловит, Исчезают в тумане любимые им города, Не приемля условий, Тех, которые пеплом холодным обыденных слов, Засыпают не хуже, чем пепел горячий Помпеи. А пророк и рыбак достаёт ежедневный улов – Если только успеет. Стаи радужных слов, словно рыбы скользят из руки, И в холодной воде растворяются синие звёзды. А поэт и пророк, бородою заросший, как скиф, Понимает, что поздно. Что прошли времена, все четыре и кончился год, А другой, как назло, где-то замер и всё не начнётся. И рифмованных строчек бесстрастное племя не ждёт, Ждёт воды у колодца. А колодец иссяк, то ли выпит, то ль просто засох, И сухие слова, как колючки

Как этот месяц вздорен и строптив, Настроиться на мартовский мотив Не удаётся – музыка рывками. И сеет целый день прозрачный дождь, Одной и той же нотой – верхним «до», А форточки продуло сквозняками. Нарциссов нежно-жёлтый аромат Сквозь дождь плывёт, окутывая сад, Пронизанный акцентом гиацинтов. Сорока притаилась под стрехой, Молчит и стережёт свой дом сухой, А неба цвет то серебрист, то цинков. Ни тучки нет, но нет и синевы, Такие небеса видали Вы – В них ни намёка нет на просветленье. Там ветру просто нечего гонять, Тоскливо… Но мурлычет у меня Ленивый кот, усевшись на колени. Так щедро ленью делится своей, И я почти мурлычу, ей-же-ей, Мечтая растянуться на диване. И подоткнув подушку под плечо, Мечтать о Вас. Ну, а о ком ещё Мечтать в провинциальной глухомани? Под тихий шелест тёплого дождя, Мечты и дрёму в рифмы возведя, Добавлю запах тополиных почек… Солоновато-терпкий аромат Меня разбудит и сведёт с ума, Прошив насквозь шрапнелью многоточий… 27.03.16.

Брожу затерявшимся эхом под сенью цветущих акаций. Ты пишешь, что время уехать, Я знаю, что время остаться. Тебе ли не знать этой муки, Сжигающей сердце и душу, Которая крутит и мутит, Которая тянет на сушу. Подальше от берега моря, Поглубже в глухую пустыню, Где крутят без устали мойры Свои веретёна… И стынет Всё тот же закат неизменный, И воздух всё тот же, и запах. Всё то же опять, несомненно, И страхи на плюшевых лапах За мною крадутся неслышно, И в спину тихонько толкают… Поверь, я хотела – не вышло Уехать.

Загруженная массой разных дел, которых быть, наверно, не должно, бросаю всё, письмо читая Ваше, и вот… Не знаю, что сказать? Оно насыщено словами, стиль бесстрашен, и откровенен, будто бы предел пришёл терпенью. Дольше ждать ответа Вы не хотите, нужен он сейчас. Мгновенно, честно, как ответ врача. В растерянности я. Не знаю, как писать ответ на ветер, вспышку света, на тонкий полупризрачный намёк – чернила сохнут и дрожит рука, листок измят, и пуст, и… одинок. Сказать «спасибо»?

Вы больше не приходите, как странно – Не привлекают старые места? Как Ваше невниманье больно ранит, И ранка не желает зарастать… Ужели Вас молва смутить посмела? Ах, мой герой… Ведь Вы же мой герой? Возьму и напишу на стенке мелом – «Я жду Вас, нынче утром, у метро!» Не вечером, а утром, спозаранку, Когда едва затеплится рассвет, Когда реки гранитная огранка Зарозовеет… Вам и дела нет, Вы всё-то мимо, всё-то Вы сторонкой, А я Вас заждалась. Суровый Сфинкс Смеётся – мол, попалась, как девчонка. Туман меня дурманит, как морфин, Моргают окна, все уже проснулись, А Вас всё нет. Вы дремлете, мой свет? Здесь, на ветру, на перекрёстке улиц, Так неуютно… И кофейни нет Поблизости, а я б не отказалась Там посидеть за чашкой кофейка. Но Вас всё нет и нет, какая жалость, Пойти да утопиться? Вот река, Как раз течёт поблизости неспешно, К воде ступеньки скользкие ведут… И поплыву Офелией безгрешной С утра, у всех знакомых на виду. Ой!

…Как серый лёд твоих камней прикосновеньем обжигает, и каждой ночью снится мне – в саду красавица нагая. Как фея, сторож здешних мест, отрезок жизни за оградой, одна из мраморных невест, укрывшихся в аллеях сада. Одна из тех, чей строгий лик так гармоничен с наготою… Мой Город странен и велик, но всё, что я скажу – пустое. Навряд ли, беглою строкой, и блёклым неумелым словом здесь, под простёртою рукой, смогу сказать о чём-то новом… Не бойся, Город-нелюдим, мой друг туманный и дождливый, я буду с трепетом в груди, но не жеманно, не слезливо, а сдержанно, как любишь ты, рукою согревая камни, записывать свои мечты и сны… И грезить пикниками на всех обочинах дорог, ведущих в рай. А, может, в нети? Но, как понять, где тут добро, где зло? В какие снова сети я угодила впопыхах? Я шла к тебе.

Когда меня года испепелят, И кто-то скажет – больше нет отсрочки, Тихонько примет влажная земля, Как семена, мои простые строчки. А вырастут ли в тех местах цветы, Лишь от тебя, читатель мой, зависит Когда мою откроешь книгу ты, В ней оживут затейливые мысли. Всё о любви, конечно же, о ней, О чём ещё писать на склоне лета, На лунной оборотной стороне, На лепестках увядшего букета, На донышке отчётливых следов От ног босых на полосе прибоя, Потягивая медленно бордо Под еле слышный, томный звук гобоя… И если слово отзовётся вдруг В твоей душе, то значит, не напрасно Роняя ночью карандаш из рук, Теряя главное, ловила частность, Старательно выстраивая строй Из слов ненужных, нужные теряла… Слова жужжали, как пчелиный рой, В них яда было много, мёда – мало. Но всё же – о любви! О ней одной. О чём ещё писать на склоне лета, Когда тебя раздавит тишиной, Болезнью, от которой нет таблеток? 1.03.16.

Пальцами по одеялу сигналит SOS, Спит медсестра, видно, смотрит десятый сон, Шепчет старуха – ну, ладно, ну, не пришлось, Как это серо и буднично – это всё? Как-то неправильно, где же ряды внучат, Дочки заплаканной горестное лицо? Даже скворцы за окошком весь день молчат… С пальца худого неслышно скользит кольцо И – разбивает сестрички хрустальный сон, Скоком звенящим летящее под кровать. …Помнишь, как сладко-торжественный Мендельсон Сопровождал обязательные слова? Помнишь рождение дочек и сыновей, Пьяного мужа заносчивое лицо… Что-то такое припомнить бы поновей, Поинтересней припомнить, перед концом? …Нет, мельтешит, как мушиный, досужий рой, Серых картинок безликая череда, Воспоминаний неясно-туманный строй – Школа, работа, пелёнки, в ведре вода, Солнечным зайчиком бродит по стенам свет, Писем неначатых пачка лежит в столе, Кто их напишет?

Всё это было… сколько раз? Бессчётно. Но опыт нас не учит ничему, Тем более чужой. Какого чёрта Прислушиваться станем и к кому? Кто так любил, как мы?

Какая разница – где быть счастливой? Вот для несчастья – место выбирай... В несчастье и слова идут, как ливень, от вечера до самого утра. Ведь больше нечем душу успокоить, как рисовать – то профиль, то анфас… И водит ночь бессонная рукою по строчкам, и высматривает глаз Луны округлой – что там, в этих строчках, чей там портрет проступит между них… Письмо в стихах, забавная отсрочка, когда уже невмоготу.

Не смотри на меня, я тебе ничего не скажу, В этом странном купе даже чай не несёт проводница, За немытым окном проплывает безмолвная жуть, С тёмно-серых небес осыпаются мёртвые птицы. На перронах пустых ни души, никого не видать, То ли вымерли все, то ли вовсе – ещё не родились… Вдоль дороги железной пустые стоят города, На вокзалах ржавеют облезлые автомобили. Никого не встречают – здесь некого больше встречать, Семафоры закрыты, и стрелки давно заржавели… А сухие деревья на ломких, корявых плечах Держат серое небо. И кажется, что на пределе. Что вот-вот, подломившись под тяжестью грузных небес, Как последние воины, лягут на землю безмолвно. И накроют вокзалы, и город, и высохший лес Слепоглухонемые, тяжёлые, серые волны. Атлантидой нелепой утонет страна в облаках, Потеряются рельсы, и поезд замрёт динозавром, Друг на друга не глядя, вот так и замрём на века… Ну, а если нельзя на века, то хотя бы до завтра. 11.02.16.

Февраль, февраль… Зима. Что слышно? Ложится снег, как простыня, склонилась тонкой веткой вишня – зима в окошке у меня. Февраль закрасил белым-белым дома и улицы, пустырь, хоть на денёк, но зиму сделал. Пожалуй, к ночи красоты, вот этой вот, уже не будет, растает всё. Как тает снег... Февраль, подверженный простуде, о чём-то тихо шепчет мне, скользя игрушечной метелью, и сразу тая на руке… Всего осталось три недели, и будет запись в дневнике – Весна. Возрадуйтесь и пойте! Дожили, ну и благодать. А вот спросить себя – на кой те вот эта слякоть? Что писать? Теперь февраль, февраль… А мы-то – давно ли ждали Новый год, шестнадцатый… Дождями смыто, да как же быстро всё идёт… Как дни мелькают – мимо, мимо, пустеет новый календарь. И некому сказать – любимый… Споткнётся сердце и удар пропустит, вот на этом слове. Твоё лицо в такой дали… Его мой взгляд напрасно ловит… Мечтали… Жаль, что не смогли соединить в одну две жизни. Лишь письма. Строчки.