От порыва ветра с грохотом распахнулась балконная дверь и ударилась о сервант, в серванте тонко затренькал хрусталь: "динь-динь". Корина Петровна стояла около серванта, элегантно сжимала чистые руки, её горячее сердце стучало в праведном гневе по поводу неслыханного ослушания дочери, а в холодной голове крутились возможные выходы из создавшейся непростой ситуации. - Что ты собираешься делать? - спросила она. Дина недвижно сидела в кресле. - Ничего. - Что значит "ничего"? Надо же что-то решать, съезди к нему ещё раз! - Я уже ездила, не знаю только, зачем... - Как "зачем"? Свадьба на носу, всё куплено, приготовлено, заказано. Как же так можно?! - Не будет никакой свадьбы. - Кто это решил? - Мы... - Они решили! А то, что ты на сохранении месяц лежала, уже ничего не значит? - Нет... - Это Вадик так сказал? - Да... Дина вжала голову в плечи. Невозможно было рассказать маме всё. Что рассказывать? Как Вадик целовался с Соней?

Золотое правило морали - Ну что, всё собрала? Андрей стоял перед раскрытым шкафом, около которого Аля раскладывала вещи на три большие кучи: для Москвы, для дачи, а третья стопка была неизвестно для чего. - Аль, ты зря так размахнулась. Вот в этой куче что? - Для дачи. - Слушай, сколько человеку нужно вещей? Мы на даче живём два месяца в году. Столько не сносить! И потом… Может, ты ещё поправишься, откормим… - Поправлюсь – новое купим. А ты тогда сюда перекладывай то, что считаешь лишним. - Тамаре отдашь? - Она говорит, ей хватит уже давать… К церкви, что ли, отнести… Не на базаре же торговать. Выбрасывать жалко, вещи-то все хорошие, я всё перестирала, перегладила. - На лавочку у подъезда положи, кто-нибудь возьмёт. Аля аккуратно уложила дачную сумку, московские наряды повесила обратно в шкаф. - Смотри, как свободно стало!

Жила от нас по соседству с дачей женщина, тётя Женя. Первая запевала в посёлке. Как праздник какой – Женю зовут. Уж она заголосит – в Сергиевом Посаде слышно. Богатый голос и интонация чистая. Харизматичная женщина… И живность у неё такая же была: собачка Жучка – чёрненький весёлый чёртик – и кошка Умка – карликовая пантера-крысолов. Идёшь куда – Жучка обязательно увяжется и весело норовит от пятки урвать кусочек потолще, играет, улыбается. Крикнешь: - Тёть Жень, позови Жучку, а то я в магазин, а она за мной. - Так ить за человеком бегёть! – отвечает Женя. Пришла как-то Женя к моей бабушке вся не в себе и говорит: - Умка-то моя третьего дня пропала, у тебя на чердаке, кажись. На сносях она, шалава. Ух, умная, прости-господи, вот как она узнала, что ты акушеркой была?! - А ты-то как узнала, что она на чердаке? – засмеялась бабушка. - Ищу я её, потаскуху, давеча ночью звала, а она с твоего чердака воет, а не спускается… Обиделася, значит… Как она там без меня-то?..

Сложные у русских отношения с евреями… Сложные и интересные… И не хочется даже в историю вдаваться. Просто вспоминается коммуналочка на Соколе. Наша семья – шесть человек в двух комнатах. Ещё недавно было десять, но прадедушка и прабабушка уехали жить на дачу, а бабушкина сестра с сыном получила комнату в бараке. В третьей комнате четырёхкомнатной квартиры – соседка Верка. Вообще-то она Вера Ивановна, но за исключительную вредность её все зовут Веркой… О ней речи не будет. В четвёртой комнате – Анна Абрамовна и Марк Соломонович с сыном. Сын высокий, кудрявый студент, и я, трёхлетняя, влюблена в него по русую макушку… Помню мягкость и ласковость тела Анны, качающей меня на коленях, помню огорчённый возглас мамы: «Анна Абрамовна! Да что ж Вы её на руки, она тяжёлая, а Вам нельзя тяжести!» Ещё помню бабушкины слёзы, а Марк Соломонович говорит, что Анечка просит бабушкиного солёного огурчика, дескать, а можно ли ей… - Да всё уж ей теперь можно, голубушке, я сама отнесу.