Какой-то нуждой непрестанно в дорогу гоним, Июльскою ночью короткой, прохладной и лунной, Неведомый странник, калИка, старик, пилигрим, На камне читает затёртые временем руны. Он утром уйдёт - торопливый свидетель утрат, Одетый удобно, хотя и не очень по моде. Выходит с рассветом, всё время лицом на закат. Идёт «не куда-то», - откуда-то вечно уходит. Всё время в пути, вечно голоден, худ и не брит, Не любит просить, обивая чужие пороги, Просёлком заросшим на запад пылит и пылит, Без цели, забыв, почему он всё время в дороге. С краюхою хлеба, судьбу, этот давящий пресс, Он сбросит однажды в траву торопливой рукою, У камня, с остатками некогда мудрых словес, И может быть, всё же прочтёт, и захочет покоя. В сегодняшнем утре поклажа бродяги легка, Роса на траве и рассвет, словно символ желанья, И красным бочком из кармана его рюкзака, То самое яблоко райское с древа познанья. И будут в реке отражаться верхушками крон, Деревья, ветрам напевая вечерние мессы, А странник в челне, словно д

Тишина, ни застав - ни таможен, как в глубинах перин пуховых, Но сегодня мирок растревожен парой ищущих дом верховых. Размещается полк на квартиры, кудри дам и девиц завиты И горят голубые мундиры в окружении пышной тафты. Слов обычно-привычных повторы, интонаций заветный туман И медовыми звонами шпоры намекают на пылкий роман. Шкура зверя у двери в покои частоколом поблекших ворсин. Молчалив, кем-то сильно расстроен в сальных пятнах свечей клавесин. В канделябре свеча без нагара, в клетке дремлет скворец-говорун. Под умелой рукою гитара прячет чувства за рокотом струн. Баритон свой романс начиная, то участлив - то будто сердит, А за речкой деревня ночная словно улей пчелиный гудит. Саблю в ножнах начищенной меди мажордом убирает в чулан. Вы очнитесь! Он в осень уедет - молодой, романтичный улан. Как в речушке водица остынет, он отбросит провинции гнёт И верхом по разъезжанной глине...

Ветерок дует вслед торопящейся тучке-беглянке. Машет клён-сорванец в тёплом воздухе красным флажком. Бабье лето в крикливых и пёстрых одеждах цыганки Провожает нас в поле коротким, блудливым смешком. Может эта фантазия нам одинаково снится. В затаившемся мире стихают цикад голоса. Давит в спины Земля, а тугие колосья пшеницы Обнимая тела не дают нам упасть в небеса. Перевёрнутый мир ощетинился зёрнами хлеба. В голубом океане огня солнца плавится медь. Под созревшей пшеницей и нами вращается небо Приглашая расслабиться и оттолкнувшись взлететь. Замирает душа, толь от близости - толь от испуга, Или сердце растаяло льдинкой у мира в горсти. Потаённую вечность нам падать и падать друг в друга, Чтоб на миг раствориться и снова себя обрести. Ничего нет вокруг: - ни смертей, ни страданий, ни боли. Окаянный огонь в нас горит и ещё не потух. Дышит жизнью под нами тяжёлое семенем поле. Примет роды с него Бабье лето- душа повитух. Рыжий клён у тропы, лёгкий ветер с листвой хулиганит. Горизон

Лето ближе к финалу, хотя на цветенье богато И становятся, в август, короче его вечера. Золотой апельсин под малиновым шёлком заката Обо всём забывая становится тусклым " вчера". Всё стихает в траве, что возилось весь вечер без толку. Ветерок из оврага - от вязкой жары оберег. У дороги в степи, в отсыревшей траве перепёлка Осторожно зовёт, всех, кто слышит, к себе на ночлег. Что поделаешь, август, сегодня смеркается рано. В ожидании клёва плотвы и большого леща Надо дольше держать в горле свежесть ночного тумана Отвернув рукава порыжелого в лето плаща. За шипящим костром обожжённая зноем осока Как в Ивана-Купалу шуршит, но немного не так, И казалось бы всё, как положено летом - по сроку; В небесах "Млечный путь" и Луны ненадёжный пятак. Здесь, русалка на дно, до другого сезона уносит Фонари белых лилий - свидетелей прежних балов. Август, вроде бы, сносен, но всё-таки близится осень, Время спелых плодов и больных под зонтами голов. Ночь границы сезонов тиха и таинственно-странна, Н

Не пристало звенеть в поле этому звуку И никто остановке подобной не рад. Опускает шлагбаум железную руку. Ожидается поезд Москва - Волгоград. Старых шпал креозотом пропахшие кладки. Серой ленточкой рельсы бегут по прямой, А за узкой полоской дорожной посадки Всё, что может присниться поэту зимой. У дороги цветов разноцветная каша. В бывшей луже пластами засохшая грязь. Над путями две бабочки крыльями машут В танце краткой любви ничего не боясь. Вероятно, что срок двух танцующих вышел И с натугой, но вовремя взяв перегон Тепловоз эту пару подбросит повыше Растерев мимолётность о новый вагон. Может через купе и открытые двери. Мне знаком по проходам с вещами бедлам, Только я пассажирам, признаться, не верю, В то, что едут они по серьёзным делам. Знойный воздух, как будто, становится гуще. Я и это безумному лету зачту. На степном переезде шлагбаум опущен. Ожидается поезд в чужую мечту.

Стоит порвать распорядка прогнившие нитки. Всплыть на поверхность из тяжких, снотворных тенёт. Кустик полыни у старой, скрипучей калитки В спину бродяге седой головою кивнёт. Вроде не мало таких, я со многими в доле. Может быть эта тропа не моя и ничья. Стоит-ли звёзды считать до полуночи в поле? Стоит ли воду сырую цедить из ручья? Мне бы маршрут постелить под весёлые ноги И перекрёстки считать, словно выбор судьбы. Мне на рассвете идти по безлюдной дороге И на закате немного устать от ходьбы. Мне бы в попутчики только зелёное лето. Вдаль без машин и каких-то лихих скоростей. Чтоб в рюкзаке, ни не нужных вещей - ни монеты И на пути без тревожащих душу вестей. Будут погосты, деревни и в храмах святыни. Будут стелиться туманы над старой травой, И в листопад, тихой осенью кустик полыни Снова кивнёт мне при встрече седой головой. Зимний сезон, словно долгая трубки затяжка. Стоит лишь двери открыть и шагнуть за порог, За горизонтом ждёт странника лето-бродяжка В запахе пыли прогретых

Мне гамбургеры с пиццами не в сладость. Тошнит, чужим отравленную Русь. Уйду с утра в подсолнечную радость И в ней душой на время растворюсь. Полуденной порою август пылок, И я в постели перезревших трав Лежу закинув руки на затылок До горечи ромашку разжевав. В дремотный полдень мерно дышит поле, Шум ветерка прерывист и далёк. Как будто мне от счастья сердце колет. Похоже, это просто стебелёк. Но погружаясь в запахи и грёзы, Запоминая кожей поздний зной Не хочется менять привычной позы И насмерть мять несеянного мной. Мне видно сквозь смеженные ресницы Во сне ли, наяву - не разберу, Кружится август медленною птицей Вонзая крылья в летнюю жару.

Нам, обоим, с весны по ночам не спится. Может летняя блажь, может пагубный грех. Я хожу не к тебе, а к твоей сестрице. У не; серебристый, мерцающий смех. В бестолковых словах день проходит мигом. Мы, как будто, плыв;м в благородном вине, А ты, делаешь вид, что читаешь книгу И не можешь оставить нас наедине. Может сердце тво; никогда не пело. Может в старом романе твой Главный герой, Но на тонкой руке кости пальцев белым И страницы листать забываешь порой. У тебя на душе ничего святого. Догораешь внутри, как цветок на костре, Только вряд-ли кому рассказать готова И тем более это поведать сестре. Хоть и хочется, но, я себе не верю. Мысли в тесную голову лезут гурьбой. Ты не встанешь меня провожать до двери, А ведь я прихожу повидаться с тобой

Я уже не поэт, графомании сброшена сбруя. И, возможно, читатель, всё это, увы, не для вас. Я восточные мантры в обычной тетради рифмую В монастырской вихаре с открытым окном на Кайлас. Голос гонга в горах, как призыв к медитации - чёток, Ветер кожу лица жжёт морозом и тысячью бритв, И струятся в руке бесконечные бусины чёток Веществом ощутимых, прохладных на ощупь молитв. Постижения путь в пустоте бесконечен и труден, Над высокою скорбью страданий, падений и слёз. В амальгаме реальности видно, как мечутся люди, Беспорядочность целей и грёз принимая всерьёз. Там больные душой, там глаза, как пустые колодцы, И желания плоти - один беспощадный закон. В наркотическом поиске ярких, горячих эмоций, Жизнь потёртой монетой бросают небрежно на кон. За багетом пространства колышатся звёзды и дышат, В океане энергий плывут по нейтронным волнам. В этом зеркале я - отражением сущности свыше Ухожу в пустоту, дав начало иным временам.

Мой дух давно по прошлому не ропщет. Лежат пластом на дне души слова. Бреду сквозь осень листопадной рощей На музыку, что слышится едва. Старинный дом с верандой и поляна, Как будто предлагают мне - причаль. Мальчишка-пианист на фортепьяно Играет не по возрасту печаль. В кругу вещей содеянных не нами, В чужой душе худого не творя, В тени берёз сажусь на тяжкий камень В охапку листьев жертвой алтаря. И ничего, мне кажется, не надо. Ни голосов - ни пищи для ума. Сижу один в другие листопады Когда-то не поверивший Фома. В иных вселенных троны и короны. Здесь, только Осень-фея светлых грёз, А музыка течёт и тянет в кроны К аплодисментам золотых берёз. Мне ветерок нашёптывает вести О грустной, кратковременной поре И я лечу листом, с другими вместе, И жертвую собой на алтаре. Деревья строем, светлая поляна Где танец листьев растворяет вас. Усталый дом, веранда, фортепьяно, Затихший лес, Шопен, осенний вальс

Может, это желание ведомо многим, Как живая вода в осторожной горсти. Я, хочу босиком по горячей дороге Огрубевшими пятками пыль погрести. Бросить этот мирок, что всегда насторожен. Пусть дела - фитилём на потухшей свече И ботинки шнурками сгоревшую кожу Шелушат на обжаренном солнцем плече. Мне бы облачных стад величавости полных, Впереди горизонт, как прорезан резцом. Пусть проводит меня одинокий подсолнух Повернувшись на запад широким лицом. Изгибаются стебли безмолвным вопросом, С ивы лёгких семян облетает пушок. Засыпает на травах созревших к покосу Захмелевший от зноя июль-пастушок. Ночь во тьму опускается словно в берлогу. В ней бескрайнее лежбище занято мной. И, по прежнему, пыль над остывшей дорогой, Что ведёт в небеса с покрасневшей луной. Костерок у оврага и долго не спится. Чуть поджаренный хлеб на неярком огне И всю ночь, до утра, слушать вещую птицу, Что расскажет ещё не известное мне. Чтобы с неба звезда в чисто поле упала. Мне её подобрать и упрятать в суму. Мне бы

Остаётся страница, а дальше финал. В книге жизни моей интересного мало. Деревенька, прости,что тебя не узнал, Да и ты пацана в старике не узнала. Мне, как будто, в глаза кто насыпал крупу. В посеревшей листве тополя словно свечки. Заплетает ковыль через поле тропу, Что от дома до речки, от дома до речки. Все последние годы стремился домой, Чтоб испить молока из фаянсовой чашки. Я вернулся, друзья, отзовись, кто живой. Одарите бродягу покоем, ромашки. Мне бы вспомнить по лицам соседских ребят. Мне бы вновь поваляться в цветах иван-чая, Но калитки и двери в ответ не скрипят И деревня меня-старика не встречает. Кружит медленно птица над старой межой. Шелестит ветерок мне лицо освежая. Я забыл, что искал в деревеньке чужой. Это я виноват, что ты стала чужая. Мы, с тобою, по прежнему в кровном родстве И твои тополя по вечернему строги, Но, как будто зола в посеревшей листве Осаждается пыль с деревенской дороги.

Куст полыни обтрёпанный у тропинки, Травы вызрели в поле и огрубели, Лопнул кокон на самом верху травинки, Что-то тянется к свету из колыбели. Вдруг застыло, давай, вылезай, ну что ты, Рядом, в пазухе листьев роса - живица, Станет бабочкой даже не каждый сотый, Дальше в коконах будут друг-другу сниться. Пятна клевера розовым рдеют в поле, Дождь вот-вот на мой кокон снаружи брызнет, Что-то кончилось, слабость, в суставах боли, Это уже финал и начало жизни. Всё так просто, ведь кости обычный кальций, С голым торсом ты мёртвый и непостыден. Стол и простынь, ещё номерок на пальце, Это кокон, но ты никому не виден. Кокон — сон, и другими зовётся былью, Ничего, что всё это уже отпето, Ты-то знаешь какими бывают крылья, Те, что свиты из чистой любви и света

Изменяя формы вычурно и странно Просыпает вечность времени песок. Отодвинься вечер в уголок дивана. Я, в твоей прохладе, полежу часок. Тени за окошком распускают пряди. Дом сгорбатил крышу и во сне затих. Пусть ко мне поближе ночь на пуфик сядет И нашепчет в ухо монотонный стих. Свалим в угол кучей дум тревожных груду. Обновим портвейном терпкий вкус во рту. Я камин сегодня разжигать не буду. Скоротаем время глядя в пустоту. Шевелится штора, ветер плечи лижет, На свече качает язычок огня, Темнота к дивану подползает ближе Погостить желая с ночью у меня. Нам, троим, покоя на диване мало. Я, в душе за это чувствуя вину Запишу хмельное, что мне ночь шептала И листок бумаги в трубочку сверну. Заплутало время в закоулках дома. Неудачным рифмам вынесен вердикт. Догорает в блюдце вся моя истома, А за шторой утро на окне сидит.

Все люди с детства до игрушек падки. Мячи, медведи, и машинок ряд. Дитя играет шариком в кроватке И в шарике галактики горят. Невинность неумелая, святая Играет миром, ловит на лету. Смеётся Бог вселенную кидая Из пустоты в другую пустоту. Шалит дитя, но мы не будем строги. Движенье-жизнь в ручонке у него. Кружится мир не ведая о Боге И о себе не зная ничего. Сверкают звёзды вечность раздвигая. Дитя растёт, мала ему кровать. И вот уже вселенная другая Зовёт в другие игры поиграть. Но та жива, под грёзами и снами. Ты только память тряпочкой протри. Вселенная оставленная нами. Холодная снаружи и внутри. Мы все из детства, Греи и Ассоли, Живём, стареем, ходим по врачам. Хрустальный мир нас ждёт на антресоли Мерцая слабым светом по ночам. https://drive.google.com/file/d/12-yPGsODko9Zt0ug4p8fh7rWyPLMR5mQ/view?…

Это поле, как чей то огромный тир, Ветер с гарью уносит клочки бравад И не важно какой ты носил мундир Если сверху уже проросла трава. Воссоздать образ битвы не так легко, Ржавый танк обозначил в полях межу, Бузиной зарастает сырой окоп, Это я под корнями на дне лежу. Снова выемку снег занесёт зимой, В сентябре опадёт жёлтых листьев жмых, Нет страшнее того, что зовут войной, Потому что она ест сердца живых. Где то звуки разрывов опять слышны, Где то снова звенит о булат булат, Я давно лежу под кустом бузины, Безымянный, забытый страной солдат. И не будет по мне располневший поп, Ни кадилом курить, не вычитывать треб, А мой внук живой, без обеих ног Чистит орден и мелочь скребёт на хлеб. Ну конечно, такие всегда не в цене, Нет наверное в этом ничьей вины... Может лучше ему, да в окоп ко мне, Под листвянный жмых в корнях бузины

На дороге длинной и на гати шаткой Прячутся в тумане тати и жульё, Но, в словесной тине есть одна площадка - На куриных ножках древнее жильё. Я - не специально, просто в это лето, В голове ни строчки светлой рифмы нет. Встань Изба - читальня передом к поэту, А замшелым задом в дикий интернет. Извини, что ныне вдохновеньем беден. По борщам растрачен лАвровый венец. В соц. сетях российских, в свалке диких бреден Отзвенел талантом, обнищал в конец. От стихов на перце обгорело сердце. Тлеет угольками прежнего огня. Скрипни интеллектом потайная дверца. Выйди модератор и впусти меня. Не мани на конкурс, где поэты станом, Где Кащеем критик и метёт метла. Я с тобою рядом у печи не встану И не стану частью варева котла. Ты - мне две поэмы растели на лавке. Принимай бродягу, как гарем пашу. Почитай мне на ночь " Замок" Франца Кафки. Может быть наутро, что-то напишу.

Сквозь время жизнь моя уставшая от бега Как чалый конь несёт до призрачной межи, Я выбираюсь в чистом поле из под снега И степь как саван в поздних сумерках лежит. Метель накрыла и пути искать без толку, Я переждал в снегу, такие вот дела, Но лошадь мёртвая стоит в снегу по холку, Зубами в инее зажавши удила. Тут до села не далеко, я это знаю, Кружит над лошадью, клубами вороньё, И убегает по оврагу волчья стая, Хотя тут рядом за оврагами жильё. Там крайний дом, где не расчищена дорожка, Сейчас овраг и напрямую через пруд, Но от дыхания всё в инее окошко, Меня так поздно здесь наверное не ждут. Во мне мороз и я дышу уже со стоном, Там мать моя стоит со свечкой у окна И Богородица в меня глядит с иконы, И в диком страхе мелко крестится жена. Пылают свечи восковые оберегом, Слова молитв звучат в предутренней тиши, Всё это сон и я в степи лежу под снегом, Замёрзшим оком глядя в сумерки души.

Взгляд мутнеющим оловом, Извини, что сегодня не рад. Не бери себе в голову Мой стареющий, в зеркале брат, Что правдивою полночью В шевелюре искрится металл. Что свершилось не полностью То, о чём ты когда-то мечтал. Быть любимым и любящим, Мелких тягот беда-лебеда. Хорошо в светлом будущем, Как хотелось в далёком - тогда. Тягомотина пошлая, Исчезающих дней метроном, Но теперь тянет в прошлое, Где на палке скакал пацаном. Это может быть здорово, Но гитары в ночи не звучат. Не бери себе в голову, Что уже полдесятка внучат. Пусть покоятся спящие, Мы ведь тоже хорошего ждём, За окном настоящее Всё стучит в подоконник дождём. Не бери себе в голову И в ночи, как молитву прочти. Время делят не поровну, Впереди не осталось почти. Жизнь жеребчиком с норовом И событий несметная рать. Не бери себе в голову,... Но в неё больше нечего брать.

Свежая капуста, два кусочка спаржи, Словно силам жизни роковая месть. Грустно смотрит фея на тарелку каши. Может будет лучше ничего не есть. Фее холодильника этот мир так сложен. Можно сделать отдых для усталых ног. Пересчёт каллорий, ужин подытожен, Закрываем к ночи кухню на замок. В тёмном небе дыры звёздами-свечами, За окошком жизни будто бы и нет. Фея холодильника тихими ночами Открывает дверцу, вспыхивает свет. Как рукам весома сала упаковка, В целлофане чипсы весело трещат. Небольшой половник мерно, со сноровкой Бродит по кастрюльке сытного борща. Тишина в квартире, как приятно это — Поступать как хочешь совести дерзя. Фея холодильника. У неё диета. После восемнадцати жрать уже нельзя.