Странная Она была странная, неудивительно, что мы с ней нашли друг друга. Люди не от мира сего всегда вызывали у меня чувство мучительного узнавания, признание родства. Мучительного, потому, что окружающими, вполне нормальным и крепко стоящим на ногах большинством, они воспринимались насмешливо и чужеродно, те не признавали их за своих, не принимали в стаю. Однажды на турбазе вместе со мной отдыхала мамаша с дочкой и зятем. Мамаша водила молодоженов в столовую и на прогулки, чтобы не потерялись. Это был клинический случай, тем не менее, я инстинктивно держалась подальше от святого семейства, чтобы никому не пришло в голову сравнить меня с ними и ахнуть: похожи! Помните «Невезучих» с Пьером Ришаром? Я, конечно, хохотала вместе с залом. А все-таки, когда герой Ришара с подозрением выбирал стул, что-то знакомое кольнуло в сердце. А «Чучело» помните? Помните маленькую девочку, героиню без слов, которая бегала за Чучелом всегда в хвосте стаи?

Наталья Сафронова Или счастливо, или никак Дочь была, как гора. Маленькая, хрупкая, однако матери казалось, что она занимает слишком много места в их крошечной двухкомнатной квартире. Отвыкла от дочери, подумала Соня. И Настя стала другой, изменилась, повзрослела. Не то, чтобы чужая. Просто выросла, у нее своя жизнь, а у Сони с Тимошей своя. По утрам Соня будила Тимошу, кормила завтраком и вела в садик. Вечером забирала, и они вместе готовили ужин. Тимоша вырезал формочкой печенье из теста, сначала звездочки, потом кружочки. Выкладывал на противне елочку из звездочек, рядом - семью снеговиков из кружочков: мама, папа, Настя и он, Тимоша. За чаем мать и сын разговаривали, решали, как проведут выходной, пойдут в зоопарк или в библиотеку. В зоопарке Тимоша катался на пони, чтение входило в обязательный вечерний ритуал. Иногда забегал Никита, оставался ночевать. С приездом Насти привычный ритм жизни нарушился.

Эх, вы-и... Зарисовка с натуры Я до 7 квартала доеду? Очень хорошо. Расступись, народ, не мешай движению. Прямо по курсу свободное место. Приземляюсь. Приземлилась. Поехали. Хорошо. Только холодно. Чего вы все отодвинулись? Кто с утра назюзюкался? Я назюзюкалась? Вам со мной не по пути? Вы не в 7-ой квартал едете? А я в 7-ой, меня там Витенька ждет. Голубок мой. Тише, люди ради бога, тише. Голуби целуются на крыше. Витенька целуется на крыше. Как он целуется, если бы вы только знали! Голубок мой. Мужчина, придвиньтесь, пожалуйста, мне одиноко одной на трех сиденьях сидеть. Не хотите придвинуться? Вам не в 7-ой квартал, нет? Я одна в 7-ой еду? Неправильным маршрутом вы едете, господа. Это я вам как бывший кондуктор говорю. Однако странная вокруг меня пустота. Тревожная изоляция. Все шагают в ногу, и только я не в ногу. Чего ты отворачиваешься, гражданин? Представь меня в карете и в бальном платье. Ты можешь представить меня в карете и бальном платье, а себя лакеем?

Щенок Вера неловко шла по застывшему неровными комьями снегу на тротуаре, и чувствовала, что душа ее сейчас выглядит примерно так же: озябшая, заскорузлая, серая от сбившихся в кучу мыслей. Ее состояние легко считывается. Недаром люди спрашивают, все ли у нее хорошо. Чужим она отвечает, что все хорошо, близким тоже. Не верят ни те, ни другие. Вера полюбила его за то, что он был настоящим. И то, что он не уходил из семьи, тоже воспринималось ею как знак качества. Собственно, она и не звала. Но внутренне – звала, он слышал это, замечал. Он замечал, а она – нет. Шла к нему семимильными шагами. Рисовала свои картинки, и на каждой – он. Дорога к нему. Яркая, лучезарная, звездная. Хорошо было Вере идти по этой дороге. Казалось, что трудно, тяжело, слезы текли от усталости и невозможности ее преодолеть. А сейчас понятно, что как раз дорога и была единственно значимым в их отношениях. Высокая, до самого неба, дорога. Дух захватывало от красоты.