Странная Она была странная, неудивительно, что мы с ней нашли друг друга. Люди не от мира сего всегда вызывали у меня чувство мучительного узнавания, признание родства. Мучительного, потому, что окружающими, вполне нормальным и крепко стоящим на ногах большинством, они воспринимались насмешливо и чужеродно, те не признавали их за своих, не принимали в стаю. Однажды на турбазе вместе со мной отдыхала мамаша с дочкой и зятем. Мамаша водила молодоженов в столовую и на прогулки, чтобы не потерялись. Это был клинический случай, тем не менее, я инстинктивно держалась подальше от святого семейства, чтобы никому не пришло в голову сравнить меня с ними и ахнуть: похожи! Помните «Невезучих» с Пьером Ришаром? Я, конечно, хохотала вместе с залом. А все-таки, когда герой Ришара с подозрением выбирал стул, что-то знакомое кольнуло в сердце. А «Чучело» помните? Помните маленькую девочку, героиню без слов, которая бегала за Чучелом всегда в хвосте стаи? Не то, чтобы я представляла себя на ее месте. Даже наоборот, я думала, что я бы не смолчала, выступила бы в защиту Чучела, а все-таки выделила из всего фильма именно ее. Я никогда не проговаривала ни вслух, ни про себя это свое сходство со странными людьми, может быть, даже не осознавала его. Но запомнилось, что подмечала эту странность в других, редких индивидуумах – как родственную. Когда Ольга пришла к нам в гости, я обратила внимание, что мама изумленно приподняла брови: зачем? Она маме сразу не понравилась. Своей особенной незащищенностью, неприспособленностью к жизни. Закомплексованный человек не может быть обаятельным. А Ольга под маминым взглядом сразу стушевалась, подняла плечи, как бы защищаясь от удара. Я вспомнила, как мама всегда говорила мне на улице: - Опусти плечи. Мама у меня – женщина сильная. Хорошо рядом с сильным человеком, можно положиться, даже спрятаться под крыло. Однако я рядом с мамой поднимала плечи. Только позже, будучи взрослой, я поняла, что плечи надо не опускать, а расслаблять. Расслабиться в родительском доме не получалось, все его обитатели походили на комок нервов. Отец плечи не поднимал, просто уходил в свою спальню, читал газеты. Или приходил домой с бутылкой водки, или уже мертвецки пьяным, покачивался в коридоре, опираясь о стену. Нужно было отодвинуть его от входной двери, закрыть ее, потом снять с него ботинки и пальто, а потом уже отвести в спальню. Обычно это делала мама, со страдальческим лицом, но иногда мама уставала, и отца укладывала спать я. Я вела отца со смешанным чувством стыда и жалости, причем жалости вселенской, мне было жалко и его, и маму, и себя, и еще кого-то или чего-то – бесконечно жаль. Я догадывалась, что мама устала не потому, что тяжело работает, а от жизни, которая представлялась ей беспросветной. Ольга, познакомившись с моими родителями, сказала: - Если бы они разошлись, могли прожить по-другому, счастливо. Ольга поступила в институт как медалистка, написала сочинение на пять и прошла вне конкурса. Мама всегда поощряла мою дружбу с отличницами, однако Ольга ей не нравилась. Я смутно догадывалась, почему. Потому что мы были похожи. Вот этой своей неприспособленностью, отсутствием яркого интереса к жизни. Мама называла это легкожопостью. Она говорила про нас с отцом: - Господи, ничего-то им не надо. Хотят и с горки скатиться, и жопу не ободрать. Я думала, почему мама не ушла от отца? Надеялась его перевоспитать? Есть такой художественный прием, предположить, что было бы, если бы герой выбрал другую дорогу. В сказках есть варианты, но чаще говорится так: "На развилине путей-дорог лежит Вещий камень, а на нём надпись: «Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя и коня потеряешь». Обязательно чем-то поступаешься, но есть шанс себя спасти. Мама предпочла спасти отца. Почему-то была уверена, что именно в этом ее предназначение. Ольга жила в общежитии и частенько заходила к нам обедать. Мама брезгливо ее подкармливала. Вообще, мама была гостеприимной, и только Ольгу недолюбливала. На новогодние праздники Ольга позвала меня к себе в гости. Мы сели в электричку и поехали в районный городок, к Олиной маме. Я еще ни разу не встречала Новый год вне дома, и поездку к подруге воспринимала не то, чтобы как приключение, но было ощущение сказки. Мы с Ольгой сидели в электричке у окна и весело переговаривались. - Я не обещаю, что будет очень хорошо, - взахлеб говорила подруга, - но будет хорошо. Нарядим елочку, зажжем свечи, погадаем. Ты когда-нибудь гадала? - Никогда, - завороженно слушала я ее. Гадать мне пока было не на кого, но хотелось. - Я тебе погадаю на кофейной гуще, - пообещала Ольга. Взрослая жизнь вдруг поманила меня, и началась она, по моему мнению, именно сейчас, в этой электричке. Парни в конце вагона заинтересованно на нас посматривали, почему бы на них не погадать? - У вас кофе есть? – ахнула я. Кофе мы пили только в студенческом кафе, заказывали кофе и мороженое с шоколадной крошкой. Мама не забирала у меня стипендию, единственное, на самую первую, добавив, купила мне осеннее пальто. Причем мы с ней метались между «Детским миром» и универмагом «Рубин», потому что в «Детском мире», естественно, были детские товары, а в «Рубине» мне все было велико. В итоге, мы остановились на детском пальто, мама критически меня осмотрела и вздохнула: - Повзрослеешь еще, куда торопиться? Но я торопилась. Хотелось чего-то еще, кроме душного, сковывающего движения родительского дома, библиотеки по вечерам и провожаний единственного в группе молодого человека. Я их не воспринимала как ухаживание, а Игорешу, соответственно, как жениха, он мне не нравился. Игореша провожал меня до остановки и помогал войти в автобус, причем буквально вталкивал меня в переполненный салон. Почему-то из всех девушек курса он выбрал меня, наверное, потому что странный. Подобное притягивает подобное. Я писала своей однокласснице в Москву: - Есть странный мальчик. - Куда тебе еще и странного? – изумлялась она в ответ. И сейчас, в электричке, я обратила внимание на ребят: одеты, как надо, и смотрят тоже, как надо. Молодые люди должны смотреть именно так, куда до них Игореше, подумала я. Однако ребята вышли раньше, так и не решившись познакомиться с нами. Это не поубавило нам веселости, я твердо настроилась погадать на них, неважно, на кого именно. Когда Ольга открыла дверь в квартиру, оттуда пахнуло нежилым. Там никто не жил, не убирал дом и не готовил. Олина мама лежала в пьяном забытьи на кровати, и разбудить ее не представлялось возможным. Впрочем, мы и не пытались. Я не задавала подруге вопросов, и даже недоумение не опустилось на мою душу. Как-то стало понятно все и сразу. Не ясно только, зачем позвала в гости. Мы не наряжали елку, да и елки, собственно, не было. Прибрали на кухне и поставили чайник на плиту. А утром я уехала домой. Мне стало как-то особенно жалко мою маму, которая иногда оправдывалась зачем-то, словно исповедовалась: - Но ведь я не спилась, не загуляла. Тебя вырастила. Дом держу. И отца, кому он нужен-то, кроме меня? Мой крест, только мой. Я не рассказала в группе об этой поездке, однако от Ольги отстранилась. Она тоже не пыталась больше со мной сблизиться и домой к нам не приходила.