А я не жду его. Зачем?! Но он приходит ко мне сам, Успокаивает небо в районе моей кровати, Где птицы свистят, подражая чужим голосам, И зёрна клюют на открытом моём гранате. Мой человек от души насыпает ладошкой пшено. Вон, муравьи потащили обычный давно уж завтрак, И в воздухе тихо и… и попросту – хорошо, А птицы пшено склюют и улетят до завтра. Только милой синичке долго и больно стучаться в клеть. Я попросила её: останься, пусть заживёт рана. Но ей на свободе одной, легче и умереть. Она бьётся клювом, просясь навсегда обратно. Я не пустила её, и с тех пор как хлебнула вина. Мне всё кажется - смерть подарила. Не спится, не спится… На сердце вздыхает вина – до чего же пьяна. Синица моя, голубая моя синица… Ты апельсину положишь к вчерашней тахинной халве. Просто и тихо прижмёшь меня, долго так, обнимая: Синица моя, всё в несчастной твоей голове… Я слышу, как бьётся в груди у него вторая…

Эта женщина, не приснилась, А явилась ко мне… Мария? Она в слух читала молитву: Дайте обувь… Шептала имя. Шла в промокших насквозь шанхайках*, Цвета неба знавшего будни, И просила… кого? О, Боже Она просто шептала: люди… Чёрт же дёрнул идти за нею, ( так дорога моя петляла) Я шагала и мысли душны Прилипали как одеяло… Мне ведь, обуви ей не жалко, У меня, ведь пар сорок, вроде, Только, мы далеко от дома, Не дойти по такой погоде… Ведь зима и Сибирь не шутит - Примораживает колени, И над городом смогом души Наклонились в одно мгновенье, Небеса накренились точно. Ох, тяжёлые, Боже, Боже! Я же здесь не гора Синая, Но держу это небо всё же. Все-то думают, небо близко, Просто я невысокого роста, Мне бы сесть посреди отчизны, Даже лечь посреди погоста, Где к помойке рука тянулась Чтоб кусок принести к обеду. Ты же Господи, не смотри так, Горизонта отсюда нету… *Шанхайки(разг.) - легкие тряпичные тапочки китайского производства.

Зелёное стало жёлтым, И то голубое – белым, И стало небо не лётным, Ну, словно окаменелым. Ты чувствуешь, сыро пяткам, А это проснулись травы. Щекочет обычно мята, И первая мысль – ну, Аве! Ведь Аве – такое слово Которое от рожденья… И ты говоришь: мой город, А понимаешь – селенье. От сенцев здесь каждый житель В мир кланяется соседу, Здесь каждый в душе хранитель, Скажу тебе по секрету. И каждый пророк уникален. Вон, Гвади идёт на речку, Он знает там каждый камень, Наш Гвади расправил плечи. Он нынче сказал соседу: Микола, айда со мною Поймаем чего к обеду И пир на весь мир устроим! Пусть жёлтое станет зелёным, А белое – синеватым, И станет небо огромным И сразу почти девятым…

Самый горький, без добавок, А размер? Ну, как у капы, Потому, что шоколадка, Предназначена для папы. Всем известно папы любят, Привилегия мужская, Только то, что очень горько, Потому, что жизнь такая. Хоть на свадьбе камертоны- Сладкокремовая зорька… На терцовку баритоны, Перекрикивают горько. Горькой водкой поливали, Роды, и когда крестили. Горьким кофе запивали, То, о чем не говорили. А потом вот эти горько, По пятам так и тянулись, По приказу только, вольно, Было ой как!

Тонкая, нежная, что кожица яблока, Семя прикрыла своё ароматное. Разве не знали насильники?! Знали - Месяцев девять… Ребёнок застыл в не открывшемся крике, Небо же было такое громадное... Ей девятнадцать, её истязали - Мучайся дева… Вспороты мысли - Боже не бачит? Еле присыпана – камни на голову, Утро вздохнуло: ууу… – по-собачьи, И разрыдалось по-человечьи - Небом отпета…

Белых волос тысячи три саженей! Грусть ведь моя так бесконечно долга! Я не пойму: в зеркале светлом и чистом Где я добыл иней осенний висков? Ли Бо из цикла "Осенняя заводь" перевод В.Алексеева В.К. Тёплым бывает до самозабвенья Коврик и море различных вещей, Тёплым бывает соприкосновенье Когда ты ничей, совсем здесь ничей. Гладят мне волосы тёплые руки, Даже на кончиках пальцев любовь, Нежность, она ведь у нас от разлуки - Грустная песня китайца Ли Бо. Белых волос мне плести километры, Тихая грусть бесконечно долга, И не понять в чистом зеркале сферы Где раздобыл на виски серебра. Бродит улыбка, смешная, наверно, Это я думаю так о тебе… Жалко, растёт мировое инферно Жалко, засох мой цветок на окне.

Р.К. Мне книгу тут подарили - Белая, лаком обложка, Точка опоры или Отсчёта от сих до окошка. Геране-дымная кошка Там лижет лапочки мякоть, Она проглотила мошку, А солнце лапой не спрятать. Там небо, куда ни тронься Дырявится по погоде, И лучиков нежных оси С пылинками колобродят. Там даже такие вещи Как клетки и канарейки Равняются в жизни счастью По рискам простой линейки. И в этом точка отсчёта, И даже точка опоры: В душе полоса взлёта, И нервно целуются поры.

Мячом резиновым на землю Упало сердце ( прям из тела) Вернулось, и немедля в келью, Я даже ойкнуть не успела. Биенье только участилось, Как будто ног, шагов плетенье И звуков камерная сила - Всё отпечаталось в мгновенье! От «тише, ты…» до «эх, дороги!» Я шла к тебе, спешила очень, Мне тихой стражей были Боги И покровительницы ночи. Луна явилась, раскраснелась… Как повинилась в опозданьи, Сменила мыслей очумелость Усилив запахи свиданий. В ночи её – всё совершенство! Растает к утру звёздный сахар, На том стоит преосвященство, И немота отживших страхов.

В тех романах, ну, всё по-другому, Там другие - прекрасные дамы. Там и песни джульетоподобны, И антракт - продолжение драмы. А в моём: нет лесных первоцветов, Нет признаний (ну, да, небогато) Но я знаю - ты дышишь мной где-то… Мне ведь, господи, больше не надо.

Отпели душу, не вернуться в тот жёлтый дом, Так присудили гуманным самым людским судом. За пианино нашла приют средь прочих струн, И зазвучала подобно сердцу вот так: тук-тун… Забыты в теле: мосты, качели и поезда, Остались только обрывки песен и небеса. И жажда спрятаться от жизни и всех людей, Такая жажда, что просто вены возьми, пропей! Вот так живу, как вечной пылью живёт фоно, И плачет небо, что стало сердцем моим давно.

Он ей приносит сладости с кёрдом, Она когда-то любила, к чаю, Она пытается выглядеть гордо, И всё твердит: теперь не скучаю… А он как будто вдруг вспоминает, О том, что дел - по самую Трою, Но для него она - крик в тумане, И это стоит, …ошибки стоит. По Фройду – нас менять бесполезно, И кризис здесь, в головах, конечно. Раскачивается мост помпезно, И он так делает вечно, …вечно! Здесь на мосту разбивались числа, Едва разжались ладони робко. Она устала, она раскисла… С моста летела сластей коробка.

Она одна и так одинока, Когда он пишет опять сценарий, Она пикирует с неба строго Прям в эпицентр его цунами. И нарушает порядок мыслей, И доставляет ему проблемы, Она на трубке его повиснет Аж до того, что стекают клеммы. Он ничего уже с ней не хочет, Вот ничего! …да и это тоже. Но что-то странное с ним происходит При виде тонкой, прозрачной кожи.

Ты знаешь, страшно совсем немножко. Совсем немножко знобит в квартире. Ведь ты уже не пантера – кошка, Да, ближе всё же к тупой скотине, И не глаза у тебя, а сенсоры… А кто-то снизу кричит, я слышу, Протяжно Варяяяя… Какого цензора… Я не могу, я латаю крышу. Но вдруг очнулась, он верно ранен, И протянула ему так руку, Держу за пальцы, хоть виртуален, А он вцепился как с перепугу! Боюсь сорваться, ведь юбка в парус, Такой красивый и нежно алый, Всё тащит в небо, забавный ракурс Где купол сердца, как спутник малый… А этот снизу кричит: ты можешь! Секундой позже: коньяк весь выпит, А ты такая… ну, дура всё же Я не играюсь, скачи на рыбе… Легко… О, Господи, да не смотри так! Что видно сверху?! Асфальтов черти… Выводят люди своих улиток И верят в то, что растут медведи. Держу за пальцы того, кто снизу. Он видит только, как небо режут. Я не шатаюсь, я по карнизу Я просто где-то сейчас промежду.

Родились, крестились на грече И вот юбилей, и итоги… С открыток течёт красноречье: Событья, этапы, пороги. И белою скатертью смерти - Котлеты, паштеты с индейки… А сколько убито, ответьте, Ну, ради кулона на шейке? Замажьте горчицей и перцем, Так, чтоб не испытывать муки, Моё ещё тёплое сердце И ешьте в открытую, други…

Если женщины – просто грёзы, Веречивы - не корми хлебом! То мужчины – ангела слёзы - Молчаливые глаза неба. Я не видела у них крыльев, Но с ними как будто светлее, Ведь они по утрам из пыли Встают, ну, как солнце в Бомбее. Да, не ангелы студии Майер, А как вечная твоя итость, Где, меняют коньки на Хаммер, Но ты узнаёшь их небритость. И сама среди тысяч разных Ты слышишь лишь эти струны, И внутри собираются пазлы, И небом разбужены луны... И ты слушаешь тоньше… Мили Шагов, переходов в тумане, Где же, Ёжик?! Гену забыли, Полетели, зелёный, с нами! Полетели, иглы расправлю, Ты маши, чем сможешь, синхронно, Мы же ангелы… Твою Лялю, Посмотри, как небо огромно! Небо, Господи, всех вмещает… Это ж надо, на лунном диске Вижу чётко – тень крокодилья, А поодаль ёжика риска… Я не знаю, что чувствуют утром Два небритых созданья света, Мне бы знать только…Вы откуда? Только нет на вопрос ответа…

Рассвет в решете отмыла (От синьки руки темнеют) До розоватого дыма, Фламинго в таком светлеют! Фламинго мои, летите, В Сибири несносный холод, Летите туда, где в России Царь колокол – царь родом! Судьба как петля псиопа… Но есть у России песня, Слушай стоя Европа, Конечно, в сознании, если… Мы выстоим, мы - род Феникс, И нам не нужны подачки. Держите свою свободу И мужиков на карачках. Не нужно здесь антимоний, Живем под созвездьем Музы, В одном из своих межсезоний Стечём, под свинца грузом. А что в решете, в осадке? Бог знает... В моей копилке, Ну, той черепной светёлке: Дружили семьёй улитки И пара ежей у ёлки. И грабли (скорее вилки)... Частенько здесь находили, Но жили под трали-вали И даже под тили-тили…

Я себя нахожу по кусочкам В мыслях, песнях, обычных строчках. Я смешная, смешная такая, Не глаза, а глотки токая, Поотравлены. Щёки, губы и пальчики – белы, Породнились как боль и нервы, Словно от напряженья устали, Словно стали оттенка стали - Все повыцвели. Не смотри в мои длинные ночи, Не смотри в эти утра- корчи, Мне всего два шажочка до аду, Здесь давно даже смерть в награду, Не придумывай. Расскажи, как разбились мы рядом Сердце красное под багряным, Как в бокал наливалось так много, Что под Брамса на скатерть грогом, Расплескалась я. Замолчали, увы... Я - испита, Я - избита и я - убита Ухожу. Ночь. И пахнут вербы, Оглянусь… да, глазам нет веры. Я – проталина.

Запели капели… ишь, - Колокольчатый перезвон! Хрустальные замки и Чувыканье под окном. А это… не дом, не дом… Помилуйте, Калиостро, Хотя соглашусь, потом, - Сердце – обычный остров. И ищешь его надир, И в море ступни мочишь… Где солоно, хоть иди, Особенно если ночью, Особенно одиноче… Однако и имя – крест Ей кто-то шепнул, точно - Вера – несущая свет, Она не поверила, впрочем… И этот апрель – высверк, Качнувший мне небеса, Светит до боли, изверг, Готовый шагнуть за… А в этих глазах бирюза С доверчивостью дикуш, У мамы моей глаза – Апрельских большущих луж.

Ты цыганка молчи про счастье, Я сама нагадать сумею… Вижу, вижу чёрное платье, И шнурок с янтарём на шее, На коленях мостится голубь, И его обожают дети, И роняет рябинка вволю Красоту на колени эти. Здесь и Суриков в складках шарфа, Стал как будто немного выше. Наблюдает как два жирафа Объедают остатки крыши… Я ж как небо, нежна в покое И улыбки своей не прячу, Это ж счастье моё такое, Я ведь в бронзе уже не плачу.

...И говорила обычно тихо, Так не любила шум суматохи. С ней невозможное жило лихо, Она делила его на вздохи. И чаще глаз, его снились руки, Но знала - не повернуть им реки. Её глаза превратились в муки, И взгляд всё чаще спасали веки. Она четвёртого, пятого тоже, Ходила молча, полна неверья, И всё разглядывала дым в коже Где голубыми цветут деревья. И ей казалось, что иней стужей Ползет, не спрашивая мгновений, Что ветер так же настырно вьюжит Её уставшее поколенье. Что для России не важен выбор, Здесь каждый третий - Бог-передвижник… Где куполами сверкает Выборг, В иконы плачет народ-булыжник. Она не знала, зачем ей гусли, Откуда песни идут на струны… …опять на запад собрались гуси, И на восток запросились руны.