Снова поплывём на ковчеге, Будем рыбу трогать руками, Будем сказки сказывать ночью, Будем прижиматься друг к другу. Ты возьми с собой горстку бусин, Заплетём их в бусы, да чётки, Заплетём – на счастье, на память, Заплетём – раздарим индиго. А они покажут нам место, Где обычно солнце вставало... Там, однажды, пепельным завтра, Сон-гора сверкнёт перламутром, И сползёт опять игуана Улыбнувшись мирно чему-то…

Уйти же от низкожанрового, тактильного — пульс увязший... Почувствуй, душа струится до пальчиков нежных наших, А красные щёки радуют, и это почти что диво: Так солнце кармит в закате, так жизни неповторимы! А в сердце зашита птица! А губы всегда мускатны! Пусть Солнце и горячится, но люди не виноваты... Здравствуй солнце красно, красное на синем! На ресницах чёрных белокрылый иней, На щеках румянец, на платочке – вишни. Блинчик на морозе замерзает, ишь ты! Варежку раскрою: ешьте гули-птицы, Яблочки на белом – снегири, синицы… Ешьте и не бойтесь. Счастья вечно мало… Я сегодня солнце в ручках колыхала.

Когда я прихожу с мороза, мои щёки пахнут жасмином. Обними меня. Слышишь, как я играю? Это музыка. Не знаю когда тебя смогла впустить в себя, Но знаю, что там где остановлюсь Чтобы прислушаться к своему сердцебиению, там ты. Ты там, где моё беспокойство переходит в полное спокойствие, Где появляется музыка ладоней и взглядов. Это слышат двое, вот как сейчас, когда шепот едва коснулся меня А я откликнулась, и мы глаза в глаза, До каждой косточки совпадаем. Вселенные рождаются под музыку, Вселенные звучат струнно и пьяно – как твой голос … И я умираю, чтоб снова родиться и так миллионы раз. А он: «знаешь, искусство и здесь состоит в том, чтобы свободно играть словами, Звуками и смыслами — вплоть до их полного соединения и потери. Цель при этом — свобода, или хотя бы её видимость. («Ах, мне здесь душно, мне здесь жарко, могу ли я, наконец, открыть скобки»). Свобода, а вообще я так по тебе скучаю»

Мы похожи на игуану – Белую гибкую игуану. Медленно: глаз, рука – тело. Быстро: взгляд, мысль – партия. Мгновенно: свет, отпечаток – душа. И другой такой игуаны не будет. Может быть: птица, обезьяна, дельфин. А наши четыре руки ходят медленно, Чувственно долго, чешуйчато переливаясь. Скажешь тоже! Полетели! Да, ладно, причём здесь хвосты...

У масок твоих саркастический вид – смесь: Глубокого шарма, ума и презренья. Ирония – слишком невинна вся в белом. Афиша. Гримёрка, где крошится мел. Нет шанса оранжевым, жёлтым иль синим Давно клоны знают расцветку костюма. Он выбелен как вековая дорога Что выцвела под фиолетовым солнцем. Кораллы историй – Театры абсурда, Театр грубых теней на лицах без шрамов На сердце без доли сомненья, стыдливости. Ты прав… Но не больно, не страшно, а грустно В забытом театре заштатных идей был Один режиссер – одиночество. Гипс. Театры украсят твоим барельефом. И пыль оттенит раздраженье, бессонницу.

Нет, не ждёшь, ну, наверно, и правильно. Пали красные пряные ягоды. Собрала и отмыла дождями их, Заплела в две косицы роскошные, Уложила колечками локоны, Посмотрелась в росу-не обманщицу. Не слезиночка куполом катится, Не на сок исхожусь, а в печаль свою: Там листочки - сгоревшие, летние Так горчат на купажных плантациях, Собираются в стаи последние, И рождается звук этно-роковый. Налетели проклятые вороны. Расплетали косицы у дочечки, Сарафаны содрали, да фенечки, Исклевали зарю, поизранили... И расплакалась осень, наверное, Похоронит её в белом платьице...

Место хищное горизонт... Стали клёны темней, чем сон, Не хватает живым тепла... Шарфик я отдала сперва, И перчатки: бери, не жаль. Разогрелась как будто даль… Вон, как клюква под пресс течет, Горизонтом на блюдце... в мёд, По горячему, напоказ, Обжигая сетчатку глаз! Место хищное горизонт... Стали клёны темней, чем сон, Съежусь. Летний ( не летний) сад. Камни, воды Невы кровят…

И застывала как кровь: Загустевала, хоть режь, Точно конец всех миров, — Ночь. Только воздух был свеж. . Так начинался октябрь, Не удержать мне слезу, Красный распаханный яр Делит со мною грозу. . И промолчать бы здесь, а? Встать, потянуться к ковшу... Окаменела слеза — Бусиной синей ношу... . Кровь застывает. И ночь Загустевает, хоть режь. Верю, где ты, там точь в точь Воздух так приторно свеж.

Автор: Акакий Акакиевич http://lyrik.rcmir.com/gedicht433033.html Выбитые яблоком мысли Мне яблоко на голову упало, И вспомнился тотчас же сэр НьютОн, Но мыслей это новых не придало, Не родился физический закон. Покрыл лишь громко яблоню я матом, И место попаданья почесал, Поплёлся дальше по делам куда-то, Да волосы платочком оттирал. Быть может, мне Судьба являла знаки, А я их, идиот, не разглядел, И жизнь идёт средь мудаков во мраке, Брюзжание с тоскою мой удел. Я глянул на упавший плод разбитый – Моя судьба такая же, как он, Созрел, упал, и сгнил, для всех забытый, Иль съеден, переварен, испражнён… . . Откаканное яблоко судьбы . Судьба являла знаки постепенно, А я их идиёт не разглядел. Средь мудаков и сам мудак, наверно, Ведь смог же затереться, всё ж сумел… . Уныло шёл по жизни, матерился. Не…, не герой, но лез всё на рожон.

Быстрей всего к дождям уходит лето И с грустью осыпаются цветы, И ты уже частичкой малой света Летишь, но не догнать его, увы… Ни тёплых дней задумчивую сладость, Ни волшебство цикад и свежесть трав, Но чувствую, тепло ещё осталось, В котором каждый вдох твой виноват. Дай посмотреть, как щурятся морщинки, Как их разброс чудесен возле глаз, Дай посмотреть, как с них слетают рифмы Про осень волоокую для нас… Грустится, поздно, листья невесомы И яблоки в саду прозрачны снова…

Я возвращаюсь, читаю строчки, Опять по буквам разбито слово как паровозик. Билетик продан, И путь указан. И в направленьи, где ходишь вечно одним маршрутом, забытой тенью, я буду долго идти по следу В надежде, вдруг ты обронишь слово… Прохладный вечер…Клюёт журавль Зелёный хворост травы засохшей, И ты прищурясь на косогоре Сидишь напротив. И лишь река Вас разъединяет, Хотя, конечно, объединяет, Ведь это факт: ты и он – едины, И так далёки и недоступны… Сегодня ветер нам передали И я целую тебя в ресницы… .

А я глину-то клювиком-клюшечкой, Это просто терпения для: И слезинкой смочу, где и слюночкой, Вот и гнёздышко - всё для тебя! Ивно жёлтых найду пупырышечек, Для перины подпушек отдам, А теперь, ты прости мой не збышечек, Камнем с джунглей панельных …тадам. Я привыкла клевать в подворотнице. Жёсткий лист перепреет в тепло… Здесь я слышу, как ветер полощется С чуть надломленным нынче крылом. И молитвы, слышь, птицам сестрицами, Боже, сколько их сразу в ночи! Это ж сколько роняют ресницами Тихих слёз рифмачи-смехачи*… *Смехачи - слово, введённое в поэтическую речь Велимиром Хлебниковым.

Уже взлетают снегири Параболически неверно Таня Акимова Берлин и Киев, и Москва... Но где ж ещё возьмётся чудо, Летящее из ниоткуда?! Багровогрудо… Уже взлетают снегири Параболически неверно* Окрашивая в кровь таверну, И небо в красные угли. Но невиновны упыри, Как невиновен агнец белый, Прости их Господи, прости За жертв невинных веру. За то, что слепы и глухи. Опять взлетают снегири Как души к небу.

А.К. Мозг разлагается так ощутимо: Путает все времена. Снова промчался авто.. пантомимо, Брат, вот такие дела. Мелом рисуются контуры "поздно", Время сжимает вопрос. И шестерня заедает серьёзно — Тело летит под откос. Адий смахнул паутину на ветер, Взвыл по соседству барбос, Тихо ложился суконкой на веки Прелой листвы наркоз.

Они дружили. А теперь оно дышало как-то тяжело. Я приложила ухо и поняла, что внутри кто-то есть, скорее всего, какой-то червь облюбовал здесь место для себя и обживался, он шевелился, и я почувствовала, как истончается сама сердцевина. Боль чувствовалась даже на расстоянии. Мои руки потянулись к твоим, но бледные с прожилками ладошки уже не отвечали мне свежестью рукопожатия. Ничего не радовало этого великана. В воздухе не раздавалось весёлого чир-чир. И вдруг оно заплакало каким-то тягучим сиропом, содрогаясь и всхлипывая, и коричневые тени рассыпались и рассыпались вокруг, наполняя мир болью.

Та песня простая: трюлим, трюлим, Её я пою по утрам своим. Она из небес: легка, голуба, Она про меня и тебя. Забавна капризная роза губ, Улыбка к улыбке – небесный круг, Глаза огоньками, душа струит — Воздушно-весенний флюид. Дала бы тебе подержать в руке, Но долог долинный день вдалеке. Я спрячу девчонку-песню-весну, Окном одиноким взгрустну. Душа распласталась – чистая рожь, В глаза загляни – Енисей зачерпнёшь... Подальше от глаз запрячу друзей — Шумит под ребром Колизей. Все земли вместились до Папуа, Ты только не смейся: ой ли, куда?! Но ты рассмеёшься, и за тобой Я — светлой, счастливой, родной. Как звонко, послушай: трюлим, трюлим К нам эхо волною: мир, миру мир… Цветами кипит матуня-Земля - Волшебная сказка моя!

И, кажется, что небо здесь лежит, Где я лежу, глаза прикрыв от солнца, Стрекочет зелень, томно шмель жужжит И над цветком забавен танец горца. А я – вся лень… ловлю лишь ветерок И откликаюсь благодарно тут же: Улыбка в мир летит как мотылёк И восхищенье кружит… Пора вставать, глоточек бы кваска, Душа полна ответными хлебами. У муравьиной горки с колоска Попьёт, поприкасается губами. А дома ждёт колодезная хмель. Где яблоня с огромными глазами Я умываюсь, - с головой в купель, Глаза горят — в ведёрке плещет пламя...

Катя, Катя, душа заикается. Не пиши мне своих «почему» Мне не кажется, веришь, не кается, Я совсем ничего не хочу. Ни ракитного неба топлёного, Подорожника, камня в суме… Я с душою пришла удивлённою, Удивлённой уйду налегке. Пусть мне вслед прокричали обидное, Не отвечу, пустой разговор. Мне-то проще, мне платье наивное Впору с детских ресниц до сих пор.

Из письма Сатпрема Суджате Зачем я должен писать все эти чернильные строчки, когда было бы так просто думать о тебе, и вот я бы оказался рядом с тобой! Я бы пришел к тебе… Наша человеческая жизнь совершенно ограничена и глупа. Через двести лет, в стране эскимосов, мы будем цветными пингвинами; ты будешь небесно голубого цвета, а я — цвета красного граната; и иногда ты будешь мной, а я буду тобой, красным и голубым, и никто больше нас не узнает, или мы станем совершенно белыми как снег, и никто не сможет нас найти, кроме мудрого большого Карибу, который знает любовь. А когда снег растает, мы будем гага-пингвинами, конечно же, новой летающей расой, изумрудного цвета, играющей среди северных пихт, на берегу озера Рокакитуту (что очень нежно звучит на языке пингвинов) (с)Сатпрем . Белогривое, зябкое небо, Унеси ты меня за собой В эту тишь, в эту синюю небыль, В этот праздничный цвет голубой! Зря брожу неприкаянной тенью От моста до моста, вкривь и вкось.

Я болею, я болею, видит Бог, Я болею, я - нарыв от горьких слов. И несётся в голове угор-река, Размывая до ресничек берега. Ты не стой у этих скользких берегов, Ищешь правду средь ушедших четвергов? Мне не вырвать свой язык, свою печаль. Бьются волны, бьются волны, бьётся даль… Что ни купол - до прожилок бирюзы, Что ни колокол – услышанной слезы… Бабы ходят, а в приходах что творят… Бог бы с ними, да, давно уже распят. Бабы воют, бабы в поле, бабы в ад… Не подбили бы их тощих ястребят, Но заплачено, и снова будет груз. Хруст со всех сторон идет, хруст…