Туманный идол стяжает мысли Ухватом цепким , и преклонишь Нагую шею над склепом истин, Оперши руки о твердь могил. И если морю дано случиться, Отнявши самость у берегов, То ,опрометью вспугнувши лица, Меня расторгнет, распнет любовь. Он плодотворен, кристалл наитий, Но Мнемозина ушла в закат. Единство Бога, души и истин Сложу свободой раскрытых карт.

Ибо иго мое легко По ухабам прошедшей души… Оскверненный исторгнутым рот Изольется в лилейный мотив. Ибо вымеркнут очи невежд И стена раскрошится плашмя, Обнажая взъерошенный лес, Не прибравший под корни печаль. И личину свою возлюбя, Оскудившую ширь паче глаз ( хоть под игом – молитва легка), Изживаю пронзительну грань.

Испечалив осознанный всхлип Измельчавшей до шеи стезей, Как бы ни был Искусец ревнив, Соступаешь, стыдясь, на порог. На порог…но в расщелину свет Вбился прядью, держательно –утл, И душою осознанный грех Истончил благодатную глубь. Благодать исцелила тебя От позорных скоблящих срамниц, Грешно –созданный сознанный яд Осветил ипостаси двух лиц.

Бесконечно мудрее меня Уготованной прорубью лет… Поцелуй искушенный увял, И душою разбухший обет Обезличенно вечен и свят. И принявшие постриг леса Зашаманят нагой чернотой, Только очи, отвергшись себя, Проплывут изощренный узор По изгибам застывшего дня. Только снежной скорлупки разлом Под сорвавшейся тяжестью птиц Возвестит с изрыганьем ворон Ярость гордую ввергнутых ниц… Но ты сам бесконечно прощен…

Упоенна луна в голубой парандже И зловещ угасающий стук. Кто покинул меня на подмостках сердец Бесталанную корчить игру? Под приливом фантазий, окуренных сном, Укротится узренный подвох. Беспорядочно камни, гримася лицо, Спотыкают во чреве дорог. В развращении дня обличить бы луну, Но безлика ее спина. Исторгаются слезы и зиждется глубь В поволоке чуть талых глаз.

Щербатая луна взъерошенной водой Мне душу волочет в срамные закуты. И переливен жест , и не измять песок, И вереск седине плавучей изменил. Еще б. Взыграла ночь на нисползаньях губ, И воздух тих и прян, лишь дрогнет в полусне. Ты выемки ключиц, смешавшись, приголубь, Запечатлев как дань лицо исподом век. Затаена луна скользящей пустотой Проветренных сердец, и шаткий силуэт Метнулся под искос отверзших берегов, И, корчась, след коленей голых отсырел.

Высосать воздух из талых губ, Смежив на веках взгляд. В завязи мокрой истый друг Выцвел, согбен Пилад. В хлипких асфальтах огни разят: Дождь их слизать не смог. На земь бесплодную смрадный сад Выплюнул дерзкий Бог. Выбоин ржавых скоромных встреч Ты не спрямишь спиной: Дух , оскудевший, уведав брешь, Мечется , болью гол.

Клещ`и осклабив, повел на плаху- Нутром изнывшим низвергнусь выше. Убил исп`одволь , стервела совесть. В ладони карту оскреб, как матку. Судьба стенала, ступнями в землю- Отверзший часом, молчишь моленья.

Ступишь ногой на черствые плесы, Хоть и сыта водой земля. В небе закатном всклокоченный россек Крови червоной – наш утлый шлях. Кто ж обозначит стр`унящим жестом Тайну, сгустившую сырость мечты? Кто прозорливей алого неба, С`ивей могучих еловых куртин? Пролежень витый –песок меж камнями Поступью чуткой разутых стоп Кто угадает, спрятав святость, Бледно зажав пророчий рот?

Иль круготворный брызг сорвался второпях С твоей щеки , ладонью влажной отдираем; Ведь было хорошо , и рябь воды –фольга … Упилась наготой надтреснутого рая. Иль пролежать песком перченый зуд в устах, Припав к груди земли широким поцелуем… Нам было хорошо, хоть было второпях, И волн пробор лихой теперь непредсказуем. Иль ракушки крошить , вонзая острия В окожурелый воск истратившихся пальцев; Как было б хорошо, но брызг в груди распят, А круг окольцевать не в силах всех распятий.

Слезы точишь- размыт прищур, Угасает в нем всплеск пальто; Оттиск дернулся - сердце в кровь, И утонут следы в снегу. Заплела в ветер длинь фигур И вдохнула бессильным ртом… Не запомнила масть пальто Среди шуб закулисных дур. А налила б в глаза сирень Утонченной своей весны: Цветослезый бы отблеск стыл На проталинах пошлых дней.

Ребра рельс и сухая трава- пыльный выкидыш; Скошен хвост у вагона окна тупиком. Метролязг сухожилий железных не выдержу, Он мелеет вдали, а в груди горячо. Поезд тужится , с темени прелого конусом Дым истлеет на солнце, утробу чужой, И зевают глаза, оголтелые плесенью проруби, От излишеств нагих, продирающих путь поездов.

Прослезится луна на вспылившийся снег, Засвистит в пустоте круглой вьюга, Столпы звука из недр барабанов небес Распрямятся – и в землю раструбом. Струйка пара сольется со шлейфами вьюг, И забудешь пружину дрожащих плеч, Распросторишь восторгом унылую грудь… Успокоится…остро мерцает снег.

Лампы источают тоскливый свет, В коридорах грешат перспективой углы, На хрустящих досках - трон. Инвалид Цедит взглядом тени крадущихся дев. Эта дверь , обнаженная в зеркале стен, Затаилась и корчится, болью одна. Отощавшая сила сомлеет. Удар Сотрясет томной благостью нужную дверь.

В кулуарах ушедших душ По обоям пестрится грусть. Оторопела стрелка часов, Закапканена вниз головой. Мы одни. Запершит казино Между стен, отвоеванных днесь; Томный призрак холеной рукой Окольцует остывший Глин-Твейн.

Родинка мухи на дне стакана, Пьяный повисший душок. Штора колено преклонит. Странно? Нет, в подоконнике гвоздь. Пальцы уперлись в луны розетку, Высверлив пару мест. То, что с исподу блестит нетленно, Странно, но ржавый серп. Странно? Ничуть. Наливай бульварно, Речи пихая в глухую ночь. Космы дождя по дну стакана Не отрезвят мою изможь. Голову клонит, луну лаская, Странно, по граням стекла, Время не пьет, дождь не встанет, Пыль отряхнув, уняв угар.

Голубыми равнинами Льются мокрые волосы Под ладонями плоскими На стекле вспаутиненном. Эта дрожь под колесами… И косая излучина В сердце, ливнем приплюснутом По траве непокошенной. А в мозаике оптической По канавкам слезящимся Блещут блеклые зайчики На ладони прилипшие.

Фосфорный улей под фонарем. Дом упакован в прозрачный пакет. В Мексику едем колени согреть, Солнцу подставив две эмки на спор. Нет, ты не бойся, я не влюблюсь В парня , идущего в круглой тени. Если бы ты мексиканку любил, Вам отомстил бы языческий дух. Мексика, Мексика, снег помокрел, Льды мои выскреб плюгавый старик. Стылая лампа живот золотит, С улицы слышится колющий смех.

Ливень расплели плашмя на землю. Корни – первоцветом, да в букет. Гордость в лифте –вверх- улыбно грезит, Вниз - обнявшись с полом до колен. Ливень оскудел –зонты иссякли; Гордость сарафан кладет на стол: Голь , откинув плечи , сжав лопатки, Брызнет наготой тебе в лицо.

Раздавлены окна шторами, И по полу мечется тень Менгира- столба телефонного, Оглохшего лязганьем рельс. Лежу и на небе побеленном Фонарные зайчики мрут Во мраке безличащим трепетом, И глаз раздражен, как и слух. Вскрылил бы - и в небо по легкие Вагонами пыльными врос. Медведицы блещутся звеньями От страха знобящихся звезд.