Во мне запретили цвет кожи, Анфас запретили – Не выдался рожей, Сказали, Движенья мои беспричинны, Видок непонятный мужчины. Во мне запретили улыбку, Улыбка похожа на пытку Всех тех, Кто серьёзен с рожденья. Во мне запретили стремленья – Пассивных они оскорбляют, А те – беспричинно страдают. Во мне запретили все сказки, Фантазии, песни и пляски, Насмешливо мне объяснили, Что даже любовь запретили И всякие прочие чувства. Во мне запретили искусства, Где властвуют краски и звуки, Потом запретили науки, Победы, ошибки, страданье. Во мне запретили познанье, Ведь знание тех унижает, Кто разумом не обладает. Во мне запретили запреты – Запретами люди задеты, Запреты лишают поэтов Чернеть в интерьере буфетов. Смотрю на себя: ведь негоже Кичиться не содранной кожей. Спецзаказ

– «Коробочку подари резную каменную соборную, собери дань, пригласи мастеров без греков… скучны, отец, твои речи тронные: спят князья подданные, сохнут глубокие реки, варяги шарахаются, что даже солнце покрывается тенью затмений стыда… выруби, отец, соборные оконца, слюдой затяни, впустив города вовнутрь; узорной резьбой укрась стены видениями снов моих детских: помнишь, в три года, летал карась, грифоны гнездились в перелесках; в четыре – я льву повязывал бант, а лев улыбался, виляя хвостом…" Мне в детстве читали «Путь на Грумант» – Собор появился потом. Бытовой эпизод в Большом Гнезде

Над землёй, поднимая себя за шиворот, Все стараешься парить, да не очень – Одуванчик под ветром, пролетающий мимо, В направлении движения своего более точен, Чем статист, фиксирующий возможные взлёты, Иль доносчик, творящий секретные сводки После скучной неважной сумбурной работы, Между килькой в томате и стопкой водки. Сапоги тянут вниз, не давая от грязи Не спеша очистить девственность мысли, Так пионы цепляются в хрустальной вазе За небесные прошлые светлые выси, Что украли у них в сладкой жажде рассвета Неизвестные лица без подданства даже – Кто ж воришек осудит, если честь не задета В этой странной случайной мелочной краже! Барабанная дрожь как тревожный предвестник Перебитой посуды в тесной лавке надежды, Там когда-то звучали весёлые песни, Вдохновляли восторги в скоморошной одежде. Что теперь у дороги – полынь да крапива, По ночам одиноко филин плачет картаво, А у бывшего моря во время отлива Не чистейший янтарь – ноздреватая лава.

Вам только покажется, что ухожу Неспешно, легко, отовсюду – Однажды незримо шагну за межу, Но в новом обличии буду Апрельской капелью звенеть по весне, Доверившись яркому свету, Дождями питать в народившимся дне Живую родную планету. А если метель? Стану ветром при ней, Над чьей-то завьюженной властью. Небесная синь и журчащий ручей Моею наполнятся страстью. Огарком свечи в естестве неземном, Мерцая любовью нетленной, Останусь присутствием в доме любом, Приют, обретя во вселенной.

Я, мысленно, к Каспийским берегам Перемещаю сопку Ключевскую, Грузинских слов пленительный бальзам К наречиям бакинским приревную. На Волге встречу первую любовь, В селе тамбовском дочь моя родится; России древней, впитывая новь, Стараюсь навсегда остепениться. Спрошу себя, где родина моя? Мой отчий дом – сплошные переезды, Столицы, веси, горы и моря, Республики несбывшейся надежды… Где Родина? Не там ли, где живешь, Или в краях иного государства? Кому-то соблазнительная ложь, Кому-то чудо в тридевятом царстве. А я живу, пространство не деля, На хлебный отблеск солнечного света… А родина? Скорей всего, Земля! Не край на карте.

Внутри себя я сам себе ничей: Иван-дурак на браном поле сечи Сражается с безумием страстей, Совсем не падкий на благие речи. Бес наслаждения, рассудку вопреки, Настойчиво, без времени и срока, Всё норовит кормить меня с руки И согревать тлетворностью порока. Подруга-зависть, из гламурный фей, Хихикает над Музами блаженно; Палач судьбы, как добрый брадобрей, Приходит правду стричь самозабвенно, А зоркий глаз, страдая слепотой, Во тьме ведет меня, куда не надо, Где шут двуличия смеётся над толпой, Превознося безнравственность Де Сада. Паук отмщения плетет свой произвол, В гамак греха лукавством завлекая, Пёс лицемерия грызет свиной мосол, Совсем забыв, что был рожден для лая. Колючий еж – он и во мне колюч, Хотя стигматы не видны на коже. Упорства дух был крепок и могуч – Сегодня с ним заслуги так не схожи. Не оттого ль, что сытно за столом, Что просит взника немощное тело, Что каждый важен в этом и в другом, А что внутри – кому какое дело? <

Вот и этот полёт – не полёт, а разбег По еще не готовому к радости полю, От разлуки разлук задыхается век – В безвоздушном пространстве Я с веком не спорю. В редкой кроне дерев не поют соловьи, Оттого, что листва огрубела от боли… Оттого, что не светел Спас-на-Крови И встревожены кони В постыдной неволе. В беспощадных просторах иные края Миражами манят, как раскрытые двери… Сладким дымом пропахла рубаха моя, А желания счастья – Пустые потери. Вот и этот полёт – не полёт, а разбег По еще не готовому к радости полю, От разлуки разлук задыхается век – В безвоздушном пространстве Я с веком не спорю. Предтеча

Приятны так ему Ажурные объятья. Её зеленый цвет Таинственно пьянит… Теперь они вдвоём – Любовники, не братья, А в страсти роковой Никто не устоит! Он обольстил её Супружескою лаской, И слышен был во тьме От вожделенья вздох, Но мимолётный миг Стал смертоносной сказкой: Она пришла в себя И Богомол мой – сдох. Съедаемый страстью

Здесь давно никто не живет, Но приходят счета за свет, Что оставил ушедший тот, Кого в доме том просто нет. Не дрожит свеча пред окном, Не пылает огнем камин – Только свет горит в доме том, Только светел рассвет над ним. Скоротечных годов метель Погасить тот свет не смогла – До сих пор от любви постель Непорочным грехом тепла. И витает в пространстве жест, И безмолвно мерцает свет, Разливая тепло окрест От того, кого в доме нет. Одиноко и день, и ночь Бестревожно цветы цветут… Возвратиться в тот дом не прочь, Только ангелы не дают. Свет в опустевшем доме

Променаж по задворкам боли В заточении дня и ночи – Непременная дань неволи. На безумие так заточен, Что забыл про вчерашние дали С клином птиц, прилетевших с юга; Не готовы к шагам сандалии; Вспоминаю ушедшего друга – Он в приюте исчез небесном, Безвозвратно, легко и чисто. Как вольготно быть бестелесным, Представляясь вином игристым... Пейте чувство моей улыбки, Заглушая тоску разлуки – У беззвучно забытой скрипки Не воскреснут случайно звуки, Только где-то в стране далекой, Кто-то строчкой в тонкой тетрадке, Как и я, совсем одиноко, Нацарапает: «Все в порядке!» Всё в порядке!

Не ведая ни сути, ни основ Всего того, что предрекало небо, Проклюнулся, скорлупку расколов, Не сознавая, что когда-то не был, Что не питал похлёбкой скучных фраз Друзей и недругов, вина не предлагая, В сердцах не горячился каждый раз, Когда в упрямстве доходил до края. Не помнящий родства, легко забыл Связующую истину с природой, И от того веселью стал не мил, А прихотям потворствовал в угоду. Ты кто теперь? Самодовольный шут В никчемном споре потерявший чудо? Взгляни на улицу – там мертвецов несут Без права возвращения оттуда. Гонорар

Есть свойство у поэзии простое: Снег тает под лучами теплых слов, Сжигая прошлых страхов напускное, Преображая воздух и покров. Туманной дымкой солнечного света Уже играет предрассветный блик В апрельских почках нежно зреет лето, И до стихов всего лишь чудный миг.

Вот оно как случается: Неумолимый бег времени Преобразуют морские волны В видимые потери, Падающая в бесконечность чайка - Словно полёт чувств К новому, желанному. Что если сегодня не перестанет дождь? Что если этот дождь никогда не перестанет? Темнотою комнаты Придавлены вчерашние встречи, Зайчиком солнечным Мечутся по обоям стен Черно-белые отпечатки И думается, что так легко Завязать в узел Возможные радости, Словно шелковый галстук. Ты беспокоишься о бесконечно идущем дожде? Что если солнце опалит твои глаза, привыкшие к темноте? Знаем ли мы о том, Чего уже нет? Но говорим о прошлом и времени. Вот и море вторит нам, Обнажаясь на песчаном берегу, А глубина, смеясь под волнами, Остаётся серьезным Выражением темноты. Ах, этот дождь, дождь безнадёжности, Как только ты перестанешь – Мы опять умрём, быть может. Дрожь дождя

Мужчина... Женщина... Таинственны начала Всего того, что в жизни нам дано. В садах Эдема зелень прорастала Небрежно-мягким золотым руном, И влага рек журчала и журчала, Перемывая камешки веков... Мужчина... Женщина... Восторженность начала Где над судьбой - Семьи надежный кров, Очаг тепла, Прозрачный смех младенца, Сокрытых тайн Безумствует восторг. Мужчина... Женщина... Событий постоянство - В том не расчет, Не пресловутый торг, Кто важен более, Кто более надежен. Мужчина... Женщина... В соитии помножен Сам на себя невинный Белый свет, Как конь свободен, Но слегка стреножен: В том упокоен Несерьезный бег В степях безбрежных. Искус безрассудства - Взмах гривы В цокоте серебряных копыт. Во взглядах неожиданных и нежных Один лишь миг, Один волшебный миг Слияния двух тел, Двух душ, Двух судеб.

Что изморозь, когда душа пуста А светлый лик запорошили годы – Являешь суть, подобием Христа, В лохмотьях неосознанной свободы.

Вот еще один Кукловод, Уходя, покидает нас И зовётся он – «Старый год» С ношей прошлого про запас. Нитки, скрученные в клубок, В узелках удач и потерь… Может кто-то тебе помог Распахнуть в грядущее дверь? Может быть твой отмечен путь В темной сутолоке ночей? Или в чьих-то руках чуть-чуть Взбунтовался и стал ничей, И все ниточки – разговор, В утешение сóздал их, Чтобы жизнь отыграть на спор В кукловодческой власти других? Кукловод

Порою первый план нам кажется важнее, Особенно когда и яства, и вино Накрытый дарит стол, нисколько не робея – Обеденным столам иного не дано. Но что нам до еды, до прихоти, до моды: Случайна наша жизнь и не осознан миг… Поэзия души божественней природы, А высшее добро – задумчивости лик.

Разукрашу мир кистью взгляда, Глубину раскрою́ на точки, А другого мне и не надо, Если сущее - в каждой строчке, Если в паузах – промельк света, Но надежность тверди и формы, Благо бликом светится лето, А прекрасному чувства покорны.

Нет, не ровно теперь в небесах, То ли ветер знобит, то ли век. У порога в листве красный мак Как-то сжался и сыро поблек, Предлагая печалям звучать Мелодично в оркестре потерь… Мы уходим в осеннюю гать, Оставляя незапертой дверь, Прижимая ладони к вискам, Теплым дымом уносимся ввысь, Но не верим уже небесам Оттого, что в надеждах сбылись. Осенний мак