Мне снится, я на эшафоте, на голове моей мешок. Вот на такой печальной ноте хотел закончить я стишок. Но, вдруг проснулся, в горле сперло. В поту, в глазах моих испуг. Двумя руками мне за горло вцепился, как клещами внук. Уснул я снова, снится дальше. Теперь меня уже сожгут. Реально все и нет здесь фальши. К столбу привязан. Крепкий жгут. Проснулся. Внук сопит у стенки. Плетет невидимую сеть. И зажигалкою коленки пытается мои согреть. Опять уснул. Топить собрались. Засунули в большой мешок. Проснулся. Внуки обоссались. Соленых волн пошел душок. Я знаю, в этой жизни грешен, зато сошли грехи мне с рук. Сожжен, утоплен и повешен. «Палач» любимый-это внук.

Он каждый день меня встречает, Когда с собакой я иду. Наверно, без меня скучает, Ведь я даю ему еду. Горсть семечек всегда в кармане, Об этом знает назубок. Он не избАлован кормами, Красивый белый голубок. Он требует семян, не просит, Крылом, касаясь головы. Воркует: «Где же тебя носит?», Хотя мы с ним еще на «вы». Приснилось, что я голубь-птица, Средь прочих разных птичьих тел. Смотрю, идут родные лица: Мужик с собакой. Полетел.

То ли, это было на Урале? Или даже, может, в Подмосковье. В этой «сказке» никакой морали, Лишь рассказ о девушке Прасковье. Ей семнадцать стукнуло в ту пору, Красотою не обидел Боже, Толстая коса по пояс впору, Строгий сарафан. Куда уж строже? Как – то на Ивана, на Купала, Собрались подружки на опушке. Девушка венок сплела-связала, И присела на краю речушки. Опустила в воду ледяную, Но, венок на дно вдруг потянуло. Распустила косоньку льняную, И застыла, будто бы уснула. P.S. А под утро люди увидали, Утопилась бедная Прасковья. То ли это было на Урале, Или даже, может, в Подмосковье.

Столы ломились от напитков и салатов, От шариков надутых рябь в глазах. Все начиналось благородно и без матов. Закончится соплями и в слезах. По первой пропустили для порядка, За молодых налили по второй. «Спиртсмены» занимались «физзарядкой», Закусывали красною икрой. Орали «горько», чокались и пили, Потом скакали, словно жеребцы. И часто-часто покурить ходили, Девчонки и солидные «отцы». Но, тамада поставил всем задачу, Быстрей налить и выпить заодно. И пили все: вино, водяру, чачу. И ниже опускалися на дно. Среди людей всегда урод найдется, Испортит праздник, мордою в салат. И с кем-нибудь во взглядах не сойдется, А вместо поздравлений дикий мат. P.S. Нажрались, наорались и напились. Сценарий прост и некого корить. И худо-бедно все переженились. А свадьба- повод выпить, покурить.

Рано утром, когда город спит, я с собакой на улицу вышел. Кто-то возле помойки сопит и неровно, болезненно дышит. Пригляделся, стоит человек. Посиневший от холода, грязный. Дикий взгляд из опущенных век, удручающий вид, безобразный. Подошел я к нему и спросил: «Что ты ищешь на мусорной куче?». Бомж напрягся, губу закусил: «Ты крутой? Мы видали и круче». «Я такой же, как ты» - продолжал, - «Все имел, и жену, и квартиру. Одному фраерку задолжал, он пустил меня, сука, по мИру. ЗАпил с горя, нашлися дружки, и с работы поперли до кучи, Всем «вершки», ну, а мне «корешки». И сгустилися черные тучи. По наклонной пошел, под откос. Года два я бомжую примерно. Когда мылся, забыл, и зарос. Опустился, что верно, то верно». Я ему предложил закурить. Закурил, и в помойку уткнулся: «Сам решай, как тебе дальше жить. Не упал ты, всего лишь споткнулся». Мы брезгливо глядим на бомжа. Морщим нос и спешим удалиться. Режет жизнь иногда без ножа. И в канаву недолго свалиться.

Жила-была на свете Радиация, Имела дочерей красавиц трех. В них обаяние и где-то даже грация, Но, в сущности, дурехи из дурех. Дуреха - Альфа – скромная натура, Из дома не показывала нос. Ее поэзия прельщала и культура, Взахлеб читала книги и взасос. Дуреха-Бета – побойчей деваха, Но, за окраину деревни ни ногой. В ней не было ни тени даже страха, Она купалась в озере нагой. Дуреха-Гамма – сущий дьявол в юбке, Летала пулей вдоль и поперёк. Зимой в колготках и в песцовой шубке, Терял дар речи не один «хорек». P.S. Они до сей поры живут, как жили, Не подобрать к ним разные ключи. И Альфа с Бетой, может, и любили, То в Гамме лишь смертельные лучи.

Ни к чему нам портить нервы, наперед все решено. Кто второй у нас, кто первый, нам по сути все равно. Все за нас давно решили, меньше голова болит, Что оторвано – пришили, что залили - не горит. Мало, что от нас зависит, независимые мы, Если чей-то файл зависнет, перегрузят нам умы. Меньше думай, больше делай. Меньше знаешь - крепче спишь. Будешь ты пушисто-белый, Зайчик? Вряд ли. Может, мышь?

А люди шли сплошным потоком, отдать ему земной поклон. Меня пронзило, словно током, когда услышал: «Умер он». Давно не видел столько горя, цветов немыслимо, венков. И безутешных слез, как море. Прощай, наш Федор Черенков. Он был любимцем поколений, играл всегда он за «Спартак», С мячом работал, будто гений. А умер рано. Как же так? Что мне Рональды, Месси, Халки? Наш Федя- это просто наш. Они чужие - елки-палки. А Федя - высший пилотаж. Его болельщики любили, хоть ненавидели «Спартак», Пришли проститься, не забыли. За что любили? Просто так. Таких, как он, сейчас не видно. Футбол российский - наш позор. В командах - негры и обидно нам за Державу до сих пор. Прости нас, Федор, спи спокойно. Придут иные времена. Ты жизнь прожил весьма достойно. Мы помним Ваши имена.

Из года в год одно и то же, Как только осень на порог. Копать и рыть всего дороже, Чтоб больше не было дорог. А что не рыть? Бюджет не треснет. Что не копать? «Бабло» дают. Давай, родной, вперед и с песней, А песню старую поют. Разроют, выкопают трубы, Заменят, может, где чуток. А кто им закатает «губы»? Чтоб не рванул где кипяток. P.S. Теперь мы ездим, как придется, В объезд. Где выход, а где вход? И мало умников найдется, Рвануть в «единственный» проход.

Раз, два, три. Раз, два, три. Дождик танцует. Раз, два, три. Раз, два, три. Мокрый асфальт. Ты посмотри, как природа гарцует, В шуме дождя слышу скрипку и альт. Ритм отбивают по лужам и крышам, Крупные капли, сливаясь в поток. Дождь – хореограф вальсирует свыше, Танец восточный ручьев и проток. Где-то оркестр громыхает басами, Бьет барабанщик ударной волной. Может вальсировать дождик часами, Пьяный, счастливый, как будто чумной. Кончился вальс, и растаяли тучи, Радуга в небе венчает финал. Танец дождя. С каждой каплей все круче, Долго еще я его вспоминал.

На шее крест на золотой цепочке, На пальцах перстни в несколько карат. Все мишура, бумажные цветочки, Цирк Шапито и просто Маскарад. На шее крест, в душе и в сердце нолик, Зевает в церкви, кое-как крестясь. Ему есть имя – просто «христоголик», Поститься надо? Жрет и он, постясь. Иконы поразвесил он в квартире, В машину тоже не забыл впихнуть, Молитву выучил, как дважды два-четыре, По выходным расслабиться, бухнуть. Все хорошо. К чему еще стремиться? Кресты, иконы – твердый монолит. Чтоб верить, не достаточно молиться. И крест Господь вам быстро обнулит.

Все будет хорошо, или не будет. Но лишь бы хуже не было потом. И по себе других никто не судит, О чем я? Да, опять же все о том. Все будет хорошо. Куда уж дальше? Пускай все плохо в нынешний момент. Подмены много, также лжи и фальши, Ненатуральный чей-то комплимент. Все будет хорошо, войны не будет, И ни к чему опять переживать. Ведь люди, потому они и люди. Какой дурак захочет воевать? Но, если кой-кому еще неймется, Чужое счастье не дает уснуть. Беда других к нему еще вернется, Да так, чтобы ни охнуть, ни вздохнуть.

Жизнь человека трудна и печальна, Вся состоит из боев и сражений. Видно, задумано так изначально, Мало побед и полно поражений. Что человек в этой жизни находит? Ищет всю жизнь смысловые значенья. Все постепенно с годами проходит, Лишь остаются болезни, мученья. Здесь «оптимист» мне поставит подножку, Скажет, напрасно поэт обвиняет. В фантик красивый, цветную обложку Все обернет, даже то, что воняет. Нет мне резона все в черном представить, В белом я тоже не буду пытаться. Лучше, наверно, в покое оставить. Легче уйти. Но, труднее остаться.

«Любовь – не вздохи на скамейке», Не помню, кто это сказал. Оригинал, а не ремейки, На сцене двое, полон зал. Идет «Ромео и Джульетта», От страсти закипает кровь. Не видят друг без друга света. Здесь настоящая любовь. Что в нашей жизни происходит? Что в головах сейчас «любовь»? А что? Он ей вполне подходит, Довольны теща и свекровь. Не стали жить - и, слава богу, Вон девок, сколько и парней. Любовь одна? Выходит много. Кобыл меняют и коней.

Вы пробовали побороться с тенью? Занятие, скажу, не из простых. Это не то, что с голодом иль ленью, Деяний бесполезных и пустых. Возьмём коррупцию. И как же с ней борбиться? Она везде отбрасывает тень. Ты головой о стену будешь биться, Она ни с места, будто вросший в землю пень. Топтать ногами тень, что под тобою Задачи нет, и не было глупей. Спасенья нет от взяткодателей, отбою, Тупой не он, ты сам еще тупей. P.S. Искоренить ее нам невозможно, Как терроризм, как глупость или рак. Бороться также очень-очень сложно, Во власти каждый третий. Не дурак.

Коробка спичек доверху набита, Казалось бы, куда еще плотней. Но, спичка на столе была забыта, И кто-то вспомнил, видимо, о ней. Хотел ее в коробку он засунуть, Но, передумал. Чиркнул не спеша. Всего делов, осталось только дунуть. И отлетела спичкина душа. А родилась та спичка в хвойной чаще, Красивым деревом была в густом лесу. И было для нее милей и слаще, Качать ветвями просто на весу. Но, лесорубы думали иначе, Перевернули лес они вверх дном. Пустили дерево, не глядя, под раздачу. И спичка обернулась вдруг бревном. А из бревна наделали спичинки, Затем обсерили, их всех не сосчитать. Разбили крупное на мелкие песчинки. Теперь сначала начинай читать.

Вот костюмчик матросский в полосочку, А вот шортики рядом лежат. Где-то год я сосал эту сосочку, И пять лет тискал я медвежат. Вот рубашечка красная в клеточку, Вот ботинки, разбитые вдрызг. Неужели носил я береточку? Этот плащ мне защита от брызг. Выпускной и костюм замечательный, Рост, размер и наклеечка "ГОСТ", Ну, а это костюм окончательный, Меня в нем понесут на погост. Вот и маски пылятся забытые: Маска сына, студента, отца. Нафталином и молью побитые, Я за ними не видел лица. Маска деда с обвисшею кожею, Где она? Да она же на мне. "Ну, Шарапов, с такою то рожею Ты не сможешь сниматься в кине". Верю я, что наступит мгновение, Скину маски, достойные сцен. Мне еще бы немного терпения, И покинет душа манекен.

Нет человека на Земле, Который Пушкина не знает, Его в глубинке и в Кремле Сегодня каждый вспоминает. На свете мало он пожил, Виною пуля дуэлянта, Но душу в творчество вложил, Всю силу своего таланта. Прошло уже немало лет С той роковой, увы, дуэли, Из рук вдруг выпал пистолет, Боль в животе и слабость в теле. Дуэль дуэлью, бог судья, Сюжет сценария не новый, Не мог иначе он, друзья. Спас честь Натальи Гончаровой. Его стихи в сердцах людей Из поколенья в поколенье, Поэта жизнь полна идей, Прошла как «чудное мгновенье».

Не властно время для Поэта, пройдет еще немало лет. Пускай наступит конец света, но не погаснет его свет. С тех пор, как пал он на дуэли, ему замены не нашлось. Сравниться многие хотели. Не дотянули, не сбылось. Сейчас совсем никто не спорит, что Пушкин-гений на века. Его поэзия, как море. Стихи, как бурная река. Читайте Пушкина, читайте. Влюбляйтесь, как влюблялись мы. Боготворите, почитайте. То есть дорога. В свет. Из тьмы.