УПРАЖНЕНИЙ ПО ОСНОВАМ ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА И КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ Резец рецензента остёр, Рефлекс оппонента быстр. Пылает страстей костёр, Взметает каскады искр. К чужому слепы глаза, К чуждому уши глухи. Грязью – по образам, В мелкие клочья – стихи Ветром развеется прах, Светом рассеется мрак. Что там горит в кострах, Знает каждый дурак. Сколько во тьме тем, Сколько во лжи правд – Точно известно тем, Кто каждый раз прав. Это не век жесток – Метод как мир стар: Слабый – знай свой шесток, Умный – умей свой пиар. Бездарью ширится шар, Дарвин, даёшь отбор! А там – хоть потоп, хоть пожар… Будённый, веди в бой!

Время тянется и тянется, и хоть славы все хотят, За изданьицем изданьица в прорву вечности летят. Мельница макулатурная всё вращает жернова, А среда литературная этим скрежетом жива. Поколения сменяются, камнем падают на дно, Но как прежде повторяется всё, что сказано давно. Сколько ж можно Достоевского... Он давно уж всех достал. Только нынче разве есть кого посадить на пьедестал? Нелегко стоять на площади, чушь в сравнении видна. Для чего бегут все лошади, если первая – одна? Век меняет технологии, ну а толку – ни на грош, Тексты многие – убогие и в инете, хошь не хошь. Но на каждого и каждую свой найдётся аматОр, Ведь горит духовной жаждою сердца пламенный мотор. За стихи и прозу нас простят, и за цирк, за шапито... А лет этак через пятьдесят и не вспомнит нас никто. Слышу крики возмущения: «За себя базарь, мужик, А меня, сплошного гения, будет помнить всяк язык!» До вопроса понимания, может, я и не дорос… Это ж, братцы, графомания, а не просто купорос!

Хакерскую банду знала вся Одесса, Знали и Урюпинск и Москва, И на литпорталах, на больших и малых Страшная о ней слыла молва. Сайты мы ломали и публиковали Креатифф и воровской фольклор. Каждый был поэтом, и при всём при этом – Шулер, хакер и отпетый вор. Но настало время чёрного кошмара – Нас админы стали вычислять. Дело поручили хакеру Серёге – Кто нас подставляет, разузнать. И вот однажды летом, в дебрях интернета, Он нашёл литературный сайт, Там сидела Мурка в гуще публикаций, Было их 120 Гигабайт. Начал логоваться, чтоб не облажаться Выбрал самый беспонтовый ник, Под стрёмным аватаром пару текстов старых Выложил и в уголке притих. Видит – с Муркой рядом ламер с мрачным взглядом, А под ним написано АДМИН, Всех подряд он банил, нашу жизнь поганил, Поклялись мы расквитаться с ним. Тут Серёга понял: Мурка – модератор, Предала, шалава, всю братву. В банде мы считали её авторитетом И любили как свою сестру. Мурка, в чём же дело?

для хора Орфеев с баяном I.      ... надоел: им пишет всякий ...        А.

(исполнять гнусавым голосом под расстроенную гитару) Есть женщины в наших селеньях Такие, что мать их ити. С одною такой повстречался И я на тернистом пути. Была она доброй, весёлой И толк понимала в любви, И я ей отдал безвозвратно Все лучшие годы свои. Мы жили с ней дружно, как братья, Не зная ни бед, ни невзгод, Но вот наступил этот чёрный И страшный решающий год. Она полюбила другова, Она разлюбила меня, Разбилась, разбилась навеки Вся жизнь молодая моя. Я стал потихоньку спиваться, Забросил друзей и дела. Она ведь своим поведеньем Меня до того довела. Плясала она на гулянках, Забыв свой супружеский долг, А я в алкогольном угаре Метался, как раненый волк. Но с ней приключилось несчастье, Судьба наказала её, И с новою силой забилось Разбитое сердце моё. Её я, как прежде, приветил, Забыв про былые дела, Про то, как блудливою стервой Она с кем попало спала. Я пить завязал и побрился, Устроился вновь на завод, Но боль в моём раненом сердце Всё так же, как пре

       Поскользнувшись, упал в голубой унитаз        Мой последний отряд...           С. Зимовец Тройное утро, жизни жуть да амальгамы муть, и вот – ни охнуть, ни вздохнуть, ни сдохнуть и ни отдохнуть – пора пускаться в путь… Пусть парус пустотой снесло, и на хрен высохло весло, и компас на нуле, и где торчал надежный руль, зияет абсолютный нуль, как след весла в смоле. Там – только темнота внутри, в неё ты сколько ни смотри – не высмотришь ни зги, и вот бессмысленный корабль, словно свинцовый дирижабль, идет на дно тоски. Извлёк ли корень из нуля тот, кто кричал «земля! земля!», спасение суля? А если нет – всему гаплык, и эти тонны глупых книг – балласт для корабля… Ведь это как? Ведь это что?

или монолог поручика Ржевского, проигравшегося в карты заезжему итальяшке Умберто! Эко вы меня Изящно объ**али в покер. Я со смеху едва не помер, Ну надо ж – полная х**ня! До прикупа – каре тузов, Я, право, был непотопляем И вас раздел бы до трусов, А тут вы с этим флэш-роялем… Какой пассаж, какой тупик, Меня бы спас, конечно, джокер, Но прикупил я даму пик, И вот торчу как слива в *опе! СПб, 1827

       Поэтам «Объединения реального искусства» посвящается... ВРЕМЯ ЧЕРЕПАХ Порой, позабыв свои страхи, Выползают из нор черепахи. И ползёт по тропинкам притихшего сада Черепашья армада. Утрамбована влажная почва дорожек Сотней тысяч когтистых морщинистых ножек. Словно площадь булыжная - строй черепах, Словно движутся стриженые черепа. И висит над дрожащей от страха травой То ли скрип, то ли хрип, то ли вой:     «Столько лет мы таились по норам,     наши дети ослепли впотьмах,     но теперь мы восстали, и скоро     настанет пора черепах.

Кричат ослы и тявкают собаки, Когда на тундру опускается туман, И в буераке слышен шум кабацкой драки, Но вдаль идёт усталый караван... ;)

[em]        Все нижеизложенное - чистый вымысел.        Все возможные совпадения имён и обстоятельств -        всего лишь игра случая, за которую автор        ответственности не несёт.[/em] Пылает заря на востоке, Уж слышится крик петухов... Свои гениальные строки слагает пиит Петухов. Натянуты тросами нервы, Сжимается сердце в груди: Слова не ложатся в размеры, И рифму никак не найти.

В небе Венера сверкает, медленно тянется время, медленно по галерее движется бледный Гамлет. Думает: «Боже правый! Матушка - вот ведь стерва! А дядя? Брата - отравой...» И рассмеялся нервно. Только такая вот штука: можно ли призраку верить? Так вот послушаешь духа... Гамлет решает проверить. Тотчас бежит к артистам: «Пьесу состряпайте быстро, чтобы в ней было убийство коварное, из-за угла. Если виновен дядя, выдаст себя не глядя, вздрогнет на сцену глядя, и - плохи его дела!» Спектакль в разгаре. И что же? Клавдий задергался в ложе с красноречивою рожей - нервишки его подвели. «Видел, Горацио?» «Боже! Просто мороз по коже... Значит король...» «Похоже. Только - молчок! Пошли!..» 1982

Я позабыл, что значит спать и есть. В моих глазах отражены стаканы. Стоят бутылки, словно истуканы, И в этом натюрморте что-то есть. От простоты наглядных агитаций, Где зелен змий и вреден виноград, Меня тошнит, как от штрафных квитанций. Я понимаю: водка - это яд, А пьянство - зло, a трезвость - это благо, И что с похмелья жизнь - кромешный ад... А что в сей жизни не кромешный ад? Жизнь без похмелья? Наливай-ка брат, И да пребудет вечна эта влага! [em]1989.12.15 [/em]

Я примеряю улыбку - время смеха настало. Первоапрельскую хохму ждут от меня друзья. Я заберусь, пожалуй, в самый глубокий колодец. Буду сидеть в нем и петь песни, какие хочу. Я пропою из колодца балладу странных событий, песню про капитана, проспавшего свой корабль. Я проору во все горло марш для идущих на месте, а из соседних колодцев мне друзья подпоют. (Смейтесь, глухие, смейтесь. Это смешно, конечно, - песни со дна колодца, песни с далеких звезд...) :wink5:

Унылого марша тяжёлые сгустки текли из корнетов, тромбонов и труб, а в тесном гробу, пожелтевший и грустный лежал человека усопшего труп. Рыдали родные за гробом ступая, старушки тащились навзрыд голося. И лишь барабанщика рожа тупая как блин расплылась в предвкушеньи борща. Он в свой барабан барабанил свирепо, ругаясь вполголоса с первой трубой, и думал, что смерть не столь уж нелепа, коль кормят на поминках, как на убой. Басист спозаранку успел нализаться. Как вазу хрустальную «бэйный» свой бас он нёс осторожно, чтоб трезвым казаться, трубя в него, словно в пустой унитаз. Второй баритон постоянной сбивался. Как ярый новатор, а не ретроград, он марш похоронный играл в ритме вальса и путаясь в нотах гудел наугад. Лихой тромбонист покраснев от натуги в тромбон вдохновенно вдувал перегар, кумекая, как утаить от супруги ему причитающийся гонорар. И только альтист подставной, безмундштучный был тих и печален, не плача едва. Пытаясь дудеть в инструмент злополучный, он

С маленьким таким талантом трудно быть Атлантом, гением в масштабе цирка, уценённым Гулливером. Бубликом не станет дырка, есть одна лишь заковырка - вера. Верить в комнатного бога так уныло и убого... Вечно хочется свободы, вечно колется. Мир мичуринской природы - нету выходов, лишь входы, да во всех углах уроды шумно молятся. С маленькой такой отвагой жить опасно. Сразу станешь доходягой, «буратиной» иль бродягой, и не пырхай, и не вякай - всё напрасно. Да, в эпоху пессимизма верить - знак анахронизма, скепсиса стальная призма преломляет всё подряд. Были годы коммунизма, и была у нас отчизна, нынче ж кроме сволочизма - только пьянство и разврат. Ну а мы назло потерям верим, верим, верим, верим, задыхаемся, потеем, не врубаясь ни хрена. «Ах искусство элитарно, а история коварна! Ах, должно быть, это карма, и, быть может, не одна!» Копошатся человечки, бормоча свои словечки, то начнут плясать от печки, то - совсем наоборот.

Ах как хочется женщину бедному Человечку в немодном пальто. Он тоскует по чувству ответному, Но его не любит никто. Он мечтает о ласках пронзительных О густых поцелуях взасос, Но прохожие дамы презрительно Воротят от несчастного нос. Кто ж полюбит такого невзрачного? - Не богат, не красив, не умен. Для сожительства даже внебрачного Не годится женщинам он. Он бредёт по бескрайнему городу Тайной страстью сжигаем дотла, И его похотливую морду Отражают витрин зеркала.

              [em]памяти Даниила Хармса[/em] «В книгах мудрости нет» - говорил человек        Потирая огромный нос. А второй из-под толстых тяжелых век        Излучал глазами вопрос. Третий (видно очень поспорить хотел)        Тот вопрос уловил и в ответ Произнес: «Мы вечные узники тел,        И свободы истинной нет».

Это только чёрные каракули на случайной плоскости листа... Нас уже давным-давно оплакали. Остальное - ложь и суета. Слово о словах. Куда же далее? Где предел проникновенья вглубь континента Терра Неврубалия, где поди пойми, кто мудр, кто глуп? Каждый знак несёт в себе значительность, каждый смысл имеет тайный ключ. Хай живэ всеобщая начитанность! Славен будь Великий Всеобуч!

Когда светит месяц небесный, женщина в белом приходит ко мне. «Я буду вашей невестой...» - говорит она мне в тишине. Она прекрасна, как фея, она недоступней снегов Эвереста, она полярной зимы холоднее, моя ночная невеста. Но только лишь утро настанет (были звезды - и нет их!), белая гостья растает в сумерках предрассветных. А я одиноко стоять остаюсь в прозрачных лучах рассвета. Ведь я - всего лишь бронзовый бюст забытого ныне поэта...