Надежнее печати гербовой, Любого Государя крепче слова, Тот поцелуй подаренный тобой, Скрепил нам чувство, то, что было ново. И пусть у каждого свой опыт был, Для чувства нашего он не преграда, К другому полыхавший сгинул пыл, Звучит дуэтом новая баллада. Пусть не баллада, скромный пусть сонет, И ты в сонете более прекрасна, Пусть не дуэтом, пусть поёт поэт, Лишь было бы над нами небо ясно. Отныне, ты внимаешь – я пою, И далеко не прячь печать свою.

Вначале ползал, правда, быстро встал, По стеночке, за ручку, наконец, И вовсе "путешественником" стал, Дивились люди – Ай да молодец! Коленки, локти вдрызг и нос разбит, Заплаткам мать уж потеряла счет. Синяк пройдет, конечно, поболит, Но парень опыт так приобретет. Вот молодежный бег и локти в ход, Потом, активность мужа средних лет. Солидность не торопит свой отход, В поры, когда и ползать силы нет. Теплеет взгляд при виде ползунка, Учись ходить, дорога не легка.

Как веру для себя определить, Какой алтарь теперь признать своим, Какому божеству к ногам сложить, Все, чем богат, за что людьми гоним? Мой Бог! О нет – Богиня! Пред тобой, Готов склонить, не вижу в том греха, И выю, да и норов гордый свой, Пусть дальше будет жизнь моя тиха. Готов молчать, готов тебе внимать, Лишь на меня вниманье обрати, Тебя одну хочу я воспевать, Одно лишь это мне не запрети. А если в песне ты услышишь ложь, Карай, не оправдал, виновен, что ж.

Властолюбива, своенравна и дерзка. Подобна множеству надменных чаровниц. Во мне уверена и смотрит свысока, Не допуская под распах своих ресниц. Молва осудит, пусть, каприз и гонор твой. – Не стоит, де, она внимания мужчин. Любезные друзья, а шли бы вы домой, Своих судите дам, я ей судья один! Властительна? И пусть! С покорной жизнь скучна. А нрав? Да хоть и нрав, сумею пережить. Дерзка? А почему, должна молчать она? Я дерзкой буду рад с восторгом услужить. Ведь любят не – За что, а любят – Почему, Ну что такого в ней? Ей Богу, не пойму.

Ты ненавистен мне! Шуршат слова, как эфы след, скользящей по песку. Кто проклят, чья поникнет голова, кто сам приставил пистолет к виску? Под пологом едва прикрыта ты, подушка смята, капельки на лбу. Твои рамены дивной красоты вершит головка, к ней несут мольбу. Ужель пунцовых губ живой бутон, сам проронит слова, что уползут, а утро огласит прощальный стон, того, кого на плаху повезут? Соблазнов и красы огромна власть. Но, разуму хвала, не даст пропасть.

На дне кофейной чашки есть ответ? Иль в звездном небе в полуночный час? А может бросить карты на совет, Какой дорогой двинуть на Парнас? Мы с рифмой не враги и не друзья, Но оду к сотворенью пожелав, Надергал бы словец из забытья, Благую видимость себе создав. Не то, не тем хочу оставить след, Я к твердой форме сердцем прикипел, Во сне и наяву творю сонет, Занять бы час-другой для прочих дел. Сонет посев, сонет мое жнивье, Нет, не мое, все только для нее.

Толпой осуждена, в том не твоя вина, Не жалует молва красавиц искони. Наветы чередой, хула, как пелена, Любимый яд у тех, что жизнь влачат одни. В осколки красоту наветом не разбить, Любая клевета придаст ей только вес. Над избранными дух Создателя разлит, Что и добра и зла рождает интерес. Краса, омытая сияньем чистоты, Всей злобы извести не сможет никогда, Тем более ценна, необходима ты, Чтоб в серой жизни свет нам брезжил иногда. Красе назначен Рок неопалимой быть, Ходить среди людей и светом их дарить.

Стена, на стенке старика портрет, В дубовой раме, смотрит свысока. Не потому, что высоко воздет, Там мудрости в глазах течет река. Уже века, иль многие года, Парик и букли память тех времен, Глядит старик, как время-череда, Ведет пред ним потомков легион. И в доме том не отыскать угла, Где взгляда в нем живущий избежит, Взирает старец на детей дела, Куда их путь, дорога их лежит? Потомкам пращур счастье завещал, Стремись к нему, не подводи начал.

От злобного Борея сохрани, Укрой от снега избранный цветок, Пока струится в нем весенний сок, Твои пока он продлевает дни. Заветной влагой ороси его, В цветке воспрянь, и новый дав побег, Логичным завершеньем ласк и нег, Яви продленья жизни торжество. Хоть трижды повторяйся этот путь, И в детях троекратно возродясь, Собой продли любую ипостась, А на краю времен спокоен будь. Авансом ты судьбою одарен, Роди дитя, продли таланты в нем.

Ты любишь ли кого, секрет открой? Сама ты очень многими любима. Ужель краса не дорожит собой, Когда быть может просто достижима? Зачем сама к себе врага лютей? Какого блага ищешь разрушеньем? Природой создана дарить детей, Ты к назначенью не спешишь свершеньем. Пригрей в душе начало всех начал. Освободись от праздности беспечной. Готова будь, чтоб я опорой стал, Посевов новой жизни, светлой, вечной. Тебе решать свершение судеб, И горек ли нам будет общий хлеб.

Рожденный в славе, в титулах, в чести, Гордится родом, предками и властью. Мне Рок судил другую жизнь вести, Не стать рабом страстей, дерзить ненастью. Вассал под сюзереном жизнь ведет, Под королем весь двор, под принцем свита. Но, нижним, скорби время настает, Как только чаша верхнего испита. Властитель новый только поманит, И ко двору те гордецы толпою. Там сытно кормят, кто же устоит, Но, гордость не велят тащить с собою. Нет, я не брошу гордость на краю, Что раньше пел, то и теперь пою.

Не пожелав отверзнуть слез поток, Ты ни одной не отдал предпочтенья, Из женщин, чтоб никто сказать не мог, Что ей твое досталось отрешенье. Что у нее твоих даров плоды, Остались, с обещаньями пустыми. Нет-нет, в потоке общей череды, Проплыли все лишь блестками златыми. А ты, своей природы не щадя, В тех блестках с упоением купался, Но минул час, и молодость уйдя, Богатства унесла, ты нищ остался. Ни дома, ни гнезда не строит мот, Один к итогу скорбному придет.

Внимая чарам внешней мишуры, Ленишься приподнять блестящий край. Уверовав, что скрыты там дары, Которых краше нет, сколь ни взирай. Когда бежишь, охвачен суетой, Теряешь направление дорог. Привычным став к экзотике одной, Вещей простых не пустишь на порог. Но, это не мое, жив простотой, И дар мой прост, без блесток и кружАв, Того же жду в подаренном тобой, Приемлю рубище, тебя познав. Соблазны прочь! Когда душе трудней, Влиянье ваше менее над ней.

Мело? Какое там – Пекло, во все пределы. Хотя, конечно, там, тогда, зима кружила. Тогда, быть может, были, все заледенелы, А нынче, жуткая жара всех оглушила. Свеча? Какая там свеча, как раз сосульку, Я водрузил бы на столе, для настроенья. Быть может, легче б срифмовал свою писульку, Построил в ровный ряд слова сего творенья. Конечно, пробовать брести путем Поэта, Весьма проблемно будет даже утром росным. А этим пеклом, при свечах, возможно ль это? Нет, не хочу скрещенья рук, и ног. Серьезно. Прости Поэт, во всем погода виновата, Балетом с дамой заниматься жарковато.

Познав однажды чувств живой поток, До лет конца дано тебе гордиться, Что избран ты торителем дорог, Которыми лишь избранный стремится. Не каждому так выпадет стезя, Да и пройти тот путь готов не каждый, Когда характер свой попрать нельзя, А жизнь предложит выбор не однажды. Раз совокупность чувств твое лицо, Его хранить стремись всегда достойно, Не разменяй себя на дерьмецо, Которое вокруг живет спокойно. Не двигаться раскатанной дорогой, Не значит снобом быть и недотрогой.

Разлад покуда с телом не настал, И плоть еще дружна с моей душой, Обличьем этим я к тебе припал, Как некогда далекою весной. Воспоминаний сладостных поток, Все реже шлет команды естества, Вот-вот слетит последний лепесток, Природы проявленья торжества. Увянет плоть, все облетят цветы, От чресл отринет кровь, ища покой, Останемся вдвоем, и я и ты, Леченьем душ займемся мы друг мой. Слиянье тел лишь только краткий миг. Слиянью душ будь памятник велик.

Не торопись дарить меня любовью, Не возместит она утрат, потерь, Что растерял идя к тебе юдолью, Восторги поздние сдержи, умерь. Про ненависть забудь, не торопись, Торжествовать победы зла, жестокой, Распять меня публично не стремись, Не обрекай себя быть одинокой. Соедини в один широкий жест, Любовь и ненависть как побратимство, Взгляни вокруг, един закон окрест, Разумным может быть лишь двуединство. Яви союз страстей любя меня, Отдельно в каждой перебор огня.

Еще вчера ты преданно любила, А завтра, скажешь: - Ну и изменила! Поведаешь, что, дескать, поостыла, И жизнь со мной тебе уже постыла. И глупо вспоминать, что раньше было, Когда заря любви едва всходила. Тогда, зачем надежду мне дарила, О вечных чувствах страстно говорила? Твое быть может сердце и остыло, С моим, что делать мне, чтобы не ныло?

Веселый арлекин или купец бывалый, Премудрый звездочет, воздевший очи к небу, Стареют все, влачась походкою усталой, Лишь я не поддаюсь, творю сонеты Фебу. Любой из года в год ведет печальный счет, До колокола путь короче с каждым днем, А мне родник живой надежду подает, Я жив пока с тобой шагаем мы вдвоем. Вчера была заря, и завтра будет, Мы бег светил и дней не замечаем, Нас мир людской не справедливо судит, Не надо звезд, мы глаз друг друга чаем. Для нас вчера, сегодня, завтра нет, Не делим мы ласкающий нас свет. *** Любовь моя, как подведет судьба, Нам горестный итог для погребенья, В могиле тесной кончится борьба, С постылой чередой забот и бденья. И уши и глаза забьются мглой, Те, что питались нежными словами, Счастливою и горькою слезой, Склоненными друг к другу головами. Но погребальный холод лишь для тел, Не могут души под землей томиться, Они взлетят в блистающий предел, Оттуда чтоб в потомках возродиться. Когда есть опыт бренного пути, Эфир не сможет души развести.

Надел я два дурацких колпака. Один, когда в любви своей погряз, Другой, когда в стихах о ней завяз, Из строк построив мост на облака. С небес взирал и счастлив был пока, Сонетом дивным, новым, всякий раз, Я мог пропеть хвалу для милых глаз, Надев плотнее шапку дурака. Певец бродячий и – моя строка, Любой ласкают слух, в желанный час. Меня, нещадно, ставят напоказ, На мне колпак тройного дурака. Тебе я мил в дурацком колпаке? Иль скрыться мне в печальном далеке?