Яков Есепкин Амаркорд 1 И краски нет – воскрасить свеи, Иконы течные сорвут, И нас архангельские веи К одесным жертвам призовут. Хотя и смертники мы были, И растерзались на веку, А нашей кровию избыли В миру по царствиям тоску. Сколь могут цвет и немость длиться, Один Христос пусть говорит, Вновь крови этой не прелиться, Днесь о венцах она горит. 2 Нощный плач на Господнем пороге О четверг лишь внимут ангелки, И приветят собитых в дороге, И возьмут горицвет-васильки. Это сирые утвари наши, Это сребро цветочков земных, Те внелистники горние зряши, Не могли и набрать мы иных. И мертвы, и лазури алкаем, А воссветятся хоры огней, Мы такою красой засверкаем – Наших вретищ не будет красней. 3 От итальянских темных сосен, Купин восблизимся туда, Где нищий инок безголосен И рдеет Божия Звезда. Певец ли, Марсий – все мы квиты, Гвоздей кровавых не учесть, Одни сегодня басовиты Призраки оперы, как есть. Но этот мрамор стен холодный, Понтификатов римский счет Наш горисветник чер

Яков Есепкин Вифания *** Ах, там не утолят печали Цветки в преисподней пыли, Где ангелы нас привечали, А все ведь спасти не могли. Бытийный родник высыхает И райских не слышно рулад, Зеленым дождем полыхает Капрейский огонь-вертоград. И присно юдольные чады Ссыпают нам в очи песок. Мерцают пустые погляды, Жгут кровушкой Божий висок. Во смерти брачуются эти Чреды и плодят мертвецов, И сами попали мы в сети Замирных Господних ловцов. И ястреб взлетает над жертвой И ждет, и точатся пески В налитые кровью измертвой Христа ледяные зрачки. *** Убиенный апостол приидет Ко царям, не распятым досель. Ничего здесь уже не увидит Кто на Божью воссел карусель. Младших братьев зачем распинали, Им неведомы тайны двора, А иных царедворцы не знали, Мертвородная их детвора. Но мирские картины преложны, Август падом гнилым и дарит, Были сретенья наши возможны, Только сжег очеса лазурит. Исполать, велико обозренье, То чистилище, то кайнозой, Помраченное смертию зренье Ангелок закровавил слез

Яков Есепкин Коринф *** Огни будут ровно клониться И не попадать в зеркала, И ангелу смерти приснится, Что вновь ты судьбе солгала. Клеймя восковую истому, Червонную метку луча По контуру выжжет двойному Рябиновой ночи свеча. Пробитые белые руки В крови ниц воздень и молись, Я знаю, не вынесут муки Архангелы, павшие в высь. Мы гвозди расплавим перстами. И пусть в чернолунной тени Над гиблыми светят мечтами Наклонные эти огни. *** Прекричат о любови живые, Отверзая во черни уста, Их поныне хвалы даровые, Не застигнуть рекущим Христа. Мы и немы одни, буде Слово Паче немости, лучше молчать, И не нужно реченья иного, И алтарникам туне кричать. В Царстве Божием крови остались, Василечков синей прахоря, Мы сполна за любовь рассчитались – Пусть Христос не печалится зря.

Яков Есепкин Посвящение Вернувшимся из адских областей, В позоре искупавшимся и чтящим Свет ложных звезд; в безумие страстей Не ввергнутым изгнаньем предстоящим; Прогулки совершавшим в небесах, Кресты собой украсившим и к рекам Подземным выходившим, в очесах Держащим купол славы; имярекам, Отринутым Отчизной за мечты, Замученным на поприще славянском, Отрекшимся друзьям свои щиты На поле брани давшим; в Гефсиманском Саду навечно преданным, венец Из терний не снимавшим и при крене Светил, хранившим Слово, наконец Добитым, возлежащим в красной пене -- Что вам скажу?

Яков Есепкин Воинам Кто хотел и в гробах уцелеть -- Не поверил вотще в чудотворство. Слезы сих расписали во цветь, Наказуемо это притворство. Нам безрукие дивы одне Поднесут мертвопенные штофы, Чтобы присно топили в вине Тень саму грозовой Гологофы. А еще пеюнам разрешат Зреть фригидных и спящих царевен, Яко дивно куранты спешат, Царь Владимир в успении гневен. Крыша мира огнем занялась, Где спасать преувеченных воев, С нами вечность крестом разочлась, Вейте розы для нощных изгоев. К сирым памятным камням сейчас Не найдется багряной и крошки, Юный Вертер взойдет на Парнас И увиждит пустые обложки. Только воинство бойных простит, Скорби мытарей уразумеет И блажными слезами почтит Всех, над кем потешаться не смеет. Нелегка смертоносная мгла, В багряницы как станем рядиться, С бриллиантом для сердца игла Коемуждо чудесно сгодится. Ко гробам подходили волхвы, Смерть взрезала черны пуповины, Венценосцев загнали во рвы, А царей иудейских -- в овины. Век прощения не испросить, Кров

Яков Есепкин Слезы Этих слез гробовой перелив, Это жито с гнильцой погребною, Наши очи огнем проточив, Их растлит разве солью одною. Лишь нетленные блещут огни Над поруганным стягом свободы, В смертных латах пылают одни Нам во здравье воспетые оды. Плесень смертью ожжет, и смотри, Потемнеют они и нальются Тронной краской, с которой цари По достоинству не расстаются. Окуни же в потир их персты, Солонеет пусть кровь и стекает С рук, пусть пурпур престольной тщеты Век Полынь шпилем тьмы протыкает. Сколь печальная участь царей, Завершивших свой путь ко подвалам, Из церковных им речь алтарей, Сиречь Слово лишь дарствовать алам. Ирод, Ирод, где слава твоя, Где теперь и красавица дочка, В голове Иоанна змея Пламенится, как жирная точка. Нет сервизов для чадных пиров, Нет столовой посуды не сбитой, Богородицын тонок Покров, Где ж сугатным угнаться за свитой. Наши остия денно черны, А нощами белеют всестрашно, Звать сюда фаворитов Луны: Ядом свеч наливается брашно. Как валькирии над сл

Сид и блуждающие звёзды Произведение Якова Есепкина «Космополис архаики» открыло новую эру постсоветской русской литературы и само стало художественным открытием. Теперь отсчёт литературного времени будет вестись от наших дней, это летоисчисление безусловно. Книга сделалась культовой едва не мгновенно, более тысячи страниц, удерживающих тяжеловесный текст, превратились в цитатники. Следует признать, «Космополис архаики» цитировать весьма непросто хотя бы по причинам лингвистического свойства. Тем удивительнее его растущая популярность, по обыкновению элитарные ( а в «Космополисе архаики» можно при желании усмотреть и снобизм, сконцентрированную эстетичность, признаки чистого искусства в абсолютном выражении, вообще байроническую мрачную весёлость, героику смерти и т. д.) книги принципиально не рассчитаны на широкую аудиторию. Возможно, определённую роль в быстрой популяризации неизданной книги сыграл фактор запрещённости, запретности.

Яков Есепкин Соль Темной соли карминные копи На полотнах небесных картин Океан возвеличат и топи -- Все горит этот черный кармин. Ея гиблый орнамент слезами Помрачен, видишь, вишней златой, В барвы льда влитой, пред небесами Он протек из иконы святой. Мироточит иконная краска, Горней слотой ее не залить, Коемуждо посмертная маска, Фарисеям не время юлить. Из обитого смертью потира Не испить уж ни слез, ни вина, Плачет приснотяжелая лира, Сладок мелос, ан кровь солона. Шелест слышен, сие голос крови На изоческих мертвых губах Днесь взыскует о вечной любови И позорных из тиса столбах. В очи звездная соль нам попала, Растворилась в крови и огнем Контур траурных карт начертала, Если вдруг от оси отвернем. Мы отравлены ей и сразимся Разве с собственной славой теперь, Иль во мраморе снов отразимся Ибо слава бессмертия дщерь. Коемуждо и сны ледяные, Аще хватит каленых гвоздей, Стеллы будут зиять именные На юрах городских площадей. И вольготно же было клинами Ангелочков земных распина

Яков Есепкин Из Сеннаара Равнодушны святые к себе, Но затем эти звезды жестоки И мерцают во славной судьбе, Что открыты смертельные сроки. Мы и сами, Господь, на земли Звездной чарою были хранимы, Нам вдвигали в сердца уголи Под розницей златой херувимы. А серебряных корок волхвы Со трапезных столов не жалели, Так судили: елико мертвы, Пусть пеяют, чтоб юны алели. Благо ль воров зарезанных ждать, Пестить розы для панн леворечных, Нам бессмертие может воздать По стигматам на мраморах течных. Грозен Лиров славянских удел, Бросят в гробы ли цветь божедревки, Ангел смерти певцов соглядел, Мертвым хватит волнительной Невки. Сех проткнет разве шпиль черноты, Ибо яркие ночи беззвездны. Воздымай же к высотам персты, По которым заплачут лишь бездны. Окольцована с юности честь, А нельзя ее выжечь огонем, А невинники Божии есть, Вместо них ли молитвенно стонем. Берегли мы последний завет -- Прозерпина златит его гнилью. Источают обугленный свет Тени вышедших раз к замогилью. Не спасти в

Яков Есепкин Из Сеннаара Побледнеем на темном дорожье, И высокие белые лбы Осенит не двуперстие Божье -- Длань калечной и низкой судьбы. Долго Парки за нами гонялись, Вояров собивали иных, Но с звездами одно поравнялись И хорунжих нашли неземных. Гей, несите горючие вина, Будем жалостно пить-не пьянеть, О Господе бела сердцевина, От какой виноградам темнеть. Что умолкли хоромные лиры, Что хмельные цевницы точат, Кровью славской умыты мортиры, К нам сарматские вершники мчат. Сих, Электра, купали себретки Вместо масляных красных коней, Днесь еще накрывают серветки Трюфельной алебастр для теней. Сколь почившие вои убоги И архангелы их не пречли, Хоть виждите сиречные слоги, Облеченные в свеч хрустали. Лепый выдался пир у Ирода, Тучи демонов ели халвы, По мессиям ли плачет колода – Вкруг одесной пили головы. А еще занесут нам от братий То ль объедков, то ль царских остей, Колпаков серебряных и платий Не жалея для мертвых гостей. В косах смерти твоя амбразура, В содержанках отечна

Яков Есепкин Коринф Пойдем на Патриаршие пруды, Сиреневый там дождь еще не хладен, Каждят останки пляшущей Звезды И дьявол темноцарственный безладен. Пойдем, поидем, друг успенный мой Иль мертвая подруга, будем вместе И плакать над точащею сурьмой В свечельном этом времени и месте. А был я оглашенным ко святым Хождениям и внесен в Божий список, Мак в юности был алым, золотым, Пускай дарит аромой одалисок. Фаворским огнем требники горят, Горят и наши тонкие крушницы, А мертвых царичей ли укорят, Глорийные, летите, колесницы. Что это Новогодье, Рождество С порфирными шарами, яко будем Рыдать еще сиротски, о Его Кресте явимся ль, мороки избудем. Убойным стал алмазный сей венец, Но Руфь меня восждет на Патриарших, Стряхну при Божьих пильницах тернец, Ответствовать черед за братьев старших. Черед, пора и молвить, и препеть, В миру любивших нас невест чудесных, Не тщившихся ни жить и ни успеть, Взнести до царствий истинно одесных. Ах, счастие любое от беды Невежества всегда проистек

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот восемнадцатый опус Бал andante ни тих, ни велик, Серебристые пифии вьются, Мел обсид ли, арма базилик Жжет царевен, сех тени смеются. Вслед за Алексом вскрикнуть: чего ж Столь их много и в Риме барочном, Углич мертв, со парчей и рогож Кур гонят и цесарок в молочном. Согляди, как пифии легки, Дышат негою, вина алкают, Как шелковых исчадий желтки В мрамор весело наш истекают. Пятьсот девятнадцатый опус В алавастровых чашах ли яд, Щедр июль на отравы златые, Молвим слово -- и тени Гиад Возалеют, елико пустые. Ах, давите из брашен, кто пуст, Чермных перстней мышъяк на хлебницы, Наших белых отравленных уст Выжгут мел грозовые синицы. Потому и боялись огней, Многозвездные эти просфиры, Плачут небы в трапезных теней И таят меловые сапфиры. Пятьсот двадцатый опус По удавкам царевн ли узнать, Алавастровым, желтым лилеям, Любит сон мертвотечную злать Двуплести по всесомкнутым веям. Не потщись, Калипсо,на остье Танцевать, Марфа вечерю служит, Снег

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот четырнадцатый опус Мир забудет, святые почтят, Мы старизну давно и не прячем, Ангелки умирять налетят, Лишь тогда о юдоли восплачем. А ещё ледяные огни Наших свечек убого клонятся, Мелов фивских тусклее они, Чернецам от похмелия мнятся. Хоровая погаснет звезда, На диаменты кровь золотую Нощь сольёт – и томись – никогда Не узрите лепнину свитую.

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот одиннадцатый опус Дышат негой кровавых шелков Музодарные замки фиванок, Всякий днесь камелотный альков Яд крысиный таит меж креманок. Хватит царских веретищ летам И для вечности хватит цементов, Свечки несть ко меловым цветам, Им хотя чернь прельем с постаментов. Бледный отрок в парче золотой Сколь очнется на пире грядущем, Узрит чермный лафитник пустой Во перстов изваянии сущем. Пятьсот двенадцатый опус Нет у августа красок для нас – По фаянсам тиснение кровью Наведём, пусть ещё Монпарнас Озлатится холодной любовью. Грозовое серебро под злать Кто распишет без тьмы и палитры, Муки любящим всё исполать, Мглами сих увершаются митры. Желтью всех и списали давно, Золотым окровавленным цветом, И точится из амфор вино Мировольным злоалчущим летом.

Яков Есепкин Стяги Наши стяги побило тщетой, Оболгали до судных мгновений Проповедники слог пресвятой, Голосят и не чтут откровений. Мрамор может бессмертных певцов Грозовому обречь перевалу, Персть сияет с червовых торцов, Зрят церковные райскую алу. И возбранно хоругви белить Оглашенным к ночной литургие, Слез на мрамор сиих не излить, Бдят одни и у плахи другие. Коемуждо столпницы свое, Бойных терниев хватит с лихвою, Сколь графита горчит остие, Быть чернилам со течной канвою. Наша смерть и в миру не красна, Грозным золотом блещут оклады, Аще дале, Господь, тишина, Хоть дослышим страстные рулады. В белых лестницах, в лепи благой Хоры нощи иль замок Тамарин, Усны певчих кровавой лузгой Затеклись от багряных окарин. Коль неблаго честное письмо, Если желтию свиты чернила, Пусть музык и певцов яремо Пресвящает Господняя сила. На крови низвергается храм, И костелы пусты, и мечети. Руки раз протянулись к струнам И повисли, как мертвые плети. Востекли дальше смерти времен Лживы р

Яков Есепкин Рок-притча об Эдипе Золотая система Почил бездетный царь Полиб Во благо замысла и воли. От Сфинкса Фивы спас Эдип, Но избежал слепой юдоли. Искусством кладки до небес Он овладел, уйдя в Афины. И возвестил земле Гермес, Что возвышаются руины. Энергетический двойник В огнях Медины и Тосканы Блуждал, и лунный сердолик На копии кровавил раны. Кто ночевал в саду камней -- Бут и плитняк точил слезами. Но утром хор звучит стройней, И пурпур Эос льет над нами. И всякий северный рожок Подобен флейте лигурийской, Когда гранатовый флажок Горит на патине альфийской. Холоднокатаным торцом Письмо надгробное сверкает, Зане сребрящимся кольцом Его планета обвивает. Всю жизнь он стену возводил Меж словесами и судьбою. В орнамент символы могил Замуровал своей рукою. Над ним глумились времена, Пространство стену огибало, Ушла Китайская стена В ядро, и твердь с землей сравняло. И новый Иерусалим По смерти, ничего не знача, Отстроил Ирод, взвив над ним Лишь золотые стены плача. Ког