ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Огни будут ровно клониться И не попадать в зеркала, И ангелу смерти приснится, Что вновь ты судьбе солгала. Клеймя восковую истому, Червонную метку луча По контуру выжжет двойному Рябиновой ночи свеча. Пробитые белые руки В крови ниц воздень и молись, Я знаю, не вынесут муки Архангелы, павшие в высь. Мы гвозди расплавим перстами. И пусть в чернолунной тени Над гиблыми светят мечтами Наклонные эти огни.

ЯКОВ ЕСЕПКИН КОНЦЕРТ В ЗАПИСИ Приближение к зеркалу Весна твоей жизни совпала с весною, Венцы филармонии Бах осеняет, И плачут над каждой органной трубою Заздравные свечи, и воск их не тает. Над пурпурной тяжестью бархатных кресел В сребристо-линейном ристалище зала Горящею радугой реквием взвесил Электроорган векового накала. Он помнит величье и свечки иные, Ручейную сладкую негу вотуне, Бессмертие любит изыски свечные, Червовые искусы в черном июне. Давно извели бедных рыцарей дивы, Какие спасать их брались всебесстрашно, Лишь фурьи меж нас, а белые Годивы В альковах вкушают с принцессами брашно. Дались нам аркадии княжеских спален Темнее, доныне мы там хороводим, Невинников легкость дика, вакханален Их танец, Рудольф, что и девиц изводим. Коль всех отравили цветками граната, Еще семенами и зернами, Коре Вернем эти яства, за фугой соната Звучит пусть, Алекто ль мила Терпсихоре. Нам чистые

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Вновь темно, а и мы не горим, И молчат колоколен верхи, И узревшим пылающий Рим Очеса закрывают мехи. Тартарийские нети полны, Так ворам ли в геенне сгорать, Весело фаворитам Луны Убиенных царей обирать. Тесно вкруг мирового стола, И юродствуют здесь, и ядят, Наши образы вечность пречла, Что хмельные музыки гудят. Веселятся ль, юродствуют зря, Им руками светил не достать, Мы и в мраморной тьме декабря Будем вечные книги листать. Ах, виется декабрьский оклад И картины мирские легки, Звонари окликают гиад – Братьям их несплетенны венки.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Возбранят как рыдать, побезмолвствуешь всласть, Раз молчанью у смерти училась. Потому невозможно с коленей упасть -- Соль в послезную кровь проточилась. Не смотри, истязателей взоры темны, Вкруг пылают небесные фавны. Мы распишемся ныне во цветь белизны, Все мучения наши подавны. Рои демонов хлеб именитства ядят, Сомрачились Господние хоры, На трапезе одне фарисеи галдят, Чернь серебра лиют в разговоры. Обойдется ль без пений грезеток чреда, Заменят им литаньи нощные, Пусть горит и горит ледяная Звезда, Освещая дороги страстные. Из перстов только черные вынут мелки, Восцелуют бескровны ланиты, Нас в посконном резье и найдут ангелки, По каким эти слезы излиты.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Горят ромашки золотые, Поидем во поле кричать, Сколь опоздали к нам святые, Их сами выйдем привечать. В уголи-очи глянем ясно, Хоть слезы горькие язвят, Ах, как горят цветки всекрасно, А мертв сегодня, кто лжесвят. По нам и чайки откричали, Кромсая пурпур истемна, И нет светлее той печали, Где солоней слезы волна. Где мгла кровавее рассвета И льются с каждого листа Лишь крови Нового Завета В двунадесятые цвета.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ВТОРОЙ АРХАИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ I Даровали, Господь, мертвым чадам Твоим Тесьмы красной мотки да сребряны сувои, Боле таинств не ждем, а в рядне предстоим, Перстов прячем искол за смарагдами хвои. Серебро, серебро, много ж было его, Так покрали шары с ёлок жалкие тати, Снеже черный округ, тлумных звезд святовство, Царичей неживых весело ль им венчати. Сестры нас предали в новогодней гурме, Девы белы влачат по адницам рамена, Их и лядвий пронять здесь неможно Чуме, Только розы горят в огне храмного звона. Мы, Господь, образа неокладные чли, Азазелей златых во тщете отпускали, А свилися одно со змеями в угли, Ах, Твое ангелы нас почто не искали. Смерть царит на пирах, где юроды поют, Держим все на замках мы языки предвестны, Из серебра, Господь, в Рождество и сольют Закровавленных чад -- слезы наши бескрестны. II Подаяний, Господь, воздаяний одних Нищи каистры полны,

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Высока твердь, но мало света, У врат успенных царствий мгла, А с кровью Нового Завета И наша цветность истекла. Сколь поздно смерти научаться, Брести за мертвою водой, В кармины станем облачаться Пред ясной Божией Звездой. Нагим и мертвым кров ли нужен, Всецарский цвет на сих венцах, Орфей и был со нами дружен, Лишь он восплачет о певцах.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ЭРИНИИ В АВГУСТОВСКОМ САДУ Август, пленник астрийский, запел Песнь свою перед мглою. И колчан, полный огненных стрел, Взял на хоры с собою. Ах, Господнее лето цветет, Дама-глория в цвете, Разве темный сребрится киот С образками о лете. Страшно глянуть и бросить нельзя, Не избыть, яко вина, Искривилась земная стезя, Где ея сердцевина. Тяжелы эти иглы от роз, Не иступятся кровью, Кто ответствовал смерти всерьез, Поплатился любовью. А превратной любовь и была О горенье нелепом, Видишь, перстень мой держит игла Диаментовым крепом. Дале немость и глухость садов, Раз не сталося брашен И траурною ятью плодов Зрелый серпень раскрашен. Бледный мрак в череновом огне И цветки засыхают, Хоть сугатные эльфы одне Пусть над сими порхают. Весело им кружиться-летать, Не услышат литаний, Глухо кадиши станут читать С багрецом листований. И литании тонкий исток Воспоит Лорелею, Будет желтию всякий цветок Бит ли,

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** От седмицы до черной недели Мы Христа не могли пресвятить, Втуне крови избытки сордели – Стали ей купола золотить. Только мало бывает и крови, Где цветки и терницы сплелись, Но темно житие без любови, Мы за это сполна разочлись. Иисус, Он и мертвых жалеет, Всё чрез смерть о любви говорит, И венец Его немощный тлеет: Это золото наше горит.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Созвездий рассыпаются колье, Возложенные августом алмазы На очи нам -- летят в небытие И злато цедят флоксовые вазы. А далее гортензии точат, Сандаловые льются ароматы, Сынки цезарианские молчат, Бьют патиною чурные стигматы. Скорей поидем в августовский сад, Еще нас ожидают ворогини И эльфии призрачный свой наряд Увешивают желтью, как богини. Что панночки со вишнями во ртах, Оне ль певцов умерших испугают, Смотри, смотри: о мраморных вратах Нам граффити сонорные слагают. Не могут эти балы, Иоганн, Сейчас иль вековечно прекратиться, У Маллера ищи белесых панн, Вольно им нынче маком золотиться. А стены, каталонский этот штиль Фернальные печали навевает, Что вечностью отнесено в утиль, Что с временем небрежно порывает. Одна лишь и сохранна параллель, Там ангелы темничные струятся, Над мускусным шелейфом вьется хмель И карлики бастровые роятся. Сих вижу: и Расин, и Кальдерон, И где они оставили Корнеля, Твердя

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Только пурпур любили мы в смуте мирской, Им лишь были до времени живы, Не собили его ни мечом, ни клюкой, Днесь во пурпуре наши курсивы. Но преложно и царствие горних теней, Расточилось веселие черни, И теперь ангелки нас влекут меж огней По, Господе, небесные терни. Перед Смертию нищи музыки Твое И страстные дороги в тернице, За псаломом псалом -- истекло житие, Нет и круга на мертвой водице. Воспретят горемык на Кресте истязать, Загорятся нощные церкови, И тогда разрешат нам глагольно сказать, Пурпур все и прольем вместо крови.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Мертвым нечего Богу дарить, Всех венцы неисцветные жалки, Не могли нас алкеи смирить, Хоть обрящем чудные фиалки. Тяжела сих лазурная кровь, Лишь сотроньте – круги разойдутся, И Господняя тяжка любовь, Паки мертвые нощно ведутся. Мы цветочки Христу поднесем, Вденем их о решеты бетона, И венечных еще упасем, Всяк предстанет во крови бутона.

ЯКОВ ЕСЕПКИН ТОЛКОВАНИЕ ПРАЗДНИКА Растительность меняет ипостась, И ряженые грубыми руками Крестьянку украшают, веселясь, Корой дубовой, листьями с цветами, И девственница сельская к ручью Бежит, к благоухающей поляне, Чтоб песнь могли хвалебную свою Пропеть живому дереву крестьяне. Безмолвствуя, на нивах и в садах Обильный урожай дарят благие Царицы, отражаются в водах С кострами рядом девушки нагие. Всей млечностью сверкают бедра их Сквозь дымную вечернюю завесу, Русалки волокут к реке одних Топить, а мертвых тащит нежить к лесу. Среди мохнатых рож лесовиков Взирает божество иль гений дуба На козни козлоногих мужиков, Стремящих в поселянок злые губы. Уж головы, как стонущий цветник, В крови сухой садовника затылок, К устам блажным, смеясь, сатир приник Ртом горьким и похожим на обмылок. Поверить чувство логикой конца Нельзя, столь космополис этот узок, Что кладезь бездны лавром близ лица Возрос, чуть холод

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Мы хотели во злате одесном Красоваться и литии петь, Но темно и в алтаре небесном, До Христа не пришлось нам успеть. Ах, высоко молчание это, И серебром его ль заменить, Иисуса двуперстие вздето – Нощным брамникам время звонить. Кровь слита, а не хватит и крови, Мы добавим лазурных огней К терням царствия вечной любови, Чтоб восплакали днесь и о ней.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Четверг избыл и узы сентября, Потир ополоснул от иван-чая Слезами, ничего не говоря, Простимся, а пепле губы различая. Не молви, днесь печали велики, С бессмертием прощается славянка, Пииты облачились во портки, Для ангелов накрыта самобранка. Нужны ли революции в раю, И речь о том – бессмысленная треба, Владимиры в ямбическом строю Маршируют пред остием Эреба. С классической привычкою хохмить Успеем хоть ко вторничной сиесте, Чтоб мертвые тростинки преломить Лишь в милом Габриэля сердцу месте. Где ж царские девишники сейчас, Кого их юный цвет увеселяет, Пусть чернит полотенце хлебный Спас, Мечты в отроков ханука вселяет. Мы с Анною заглянем в Баллантрэ ль, Поместия мистический владетель Нас звал, но сталась цинком акварель, Без соли и текилы мертв свидетель. От Радклиф отчураются писцы, Магического жертвы реализма, А десть куда тьмутомные свинцы И вычурные замки модернизма. Витий сакраментальные тома Брава

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Пойдем на Патриаршие пруды, Сиреневый там дождь еще не хладен, Каждят останки пляшущей Звезды И дьявол темноцарственный безладен. Пойдем, поидем, друг успенный мой Иль мертвая подруга, будем вместе И плакать над точащею сурьмой В свечельном этом времени и месте. А был я оглашенным ко святым Хождениям и внесен в Божий список, Мак в юности был алым, золотым, Пускай дарит аромой одалисок. Фаворским огнем требники горят, Горят и наши тонкие крушницы, А мертвых царичей ли укорят, Глорийные, летите, колесницы. Что это Новогодье, Рождество С порфирными шарами, яко будем Рыдать еще сиротски, о Его Кресте явимся ль, мороки избудем. Убойным стал алмазный сей венец, Но Руфь меня восждет на Патриарших, Стряхну при Божьих пильницах тернец, Ответствовать черед за братьев старших. Черед, пора и молвить, и препеть, В миру любивших нас невест чудесных, Не тщившихся ни жить и ни успеть, Взнести до царствий истинно одесных. А

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Приумолкнут кукушки в зеленях нагорных, Смерть убельно пожнет свои черные хлебы, Красовались они меж полосонек сорных, Возрастали-цвели для сиротской потребы. Не достало сироткам костяной горбушки, Им и колоса нет с околдованной бели, Посокрылися Авели в чермны задушки, Забрели в цветяные овсы Азазели. А и было темно от смертливых пеяний, Свете белый сувоем тогда истончался, Только Боже не знал, как в тщете вседаяний Мертвый братец с юродной сестрой распрощался. Господ-Бог еще узрит замученных чадов, Премучения наши оплачут сестрицы, И почтут нас червовые тьмы вертоградов И вспоют в них во здравие мертвых зегзицы.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Как ромашки тяжелые в снег упадут И воспыхнут огнем, и засохнут, совившись, Мы приидем туда, где теперь нас не ждут, Удивим ангелочков, нежданно явившись. Посплеталися змеи у нас в волосах И набилась во белые усны крушница, Ну и что же с того, в юровых небесах Пусть встречает хоть смерть да зовется сестрица. Все смеется она, веселится-поет, Все на острую косу ногой необутой Наступает, веночек извив, разовьет, Но следит безотрывно за каждой минутой. Ангелочки-цветки, не ищите Христа, Были вы завсегда меж умерших своими, Дайте миг продохнуть близ Распятья-Креста, Не напрасно мы вас почитали святыми. Ах, незваным гостям не дадут ничего, Да мы сами давно ничего не просили, Просто все провели до распятья Его И остаток времен по ночам голосили. Не печальтесь, крылатые чада, ужель Не восплачете вы по юдольным кровинкам, Нашей мертвою кровью разбавили хмель Царской водки и слез, припасенных к поминкам. Те ромашки по