Яков Есепкин К Алигъери Египетская цедра над метелью Сменилась топким цеженным огнем, И жалованный снег предстал купелью, И слух потряс Зевес, рассеяв гром. В цезийское пространство ход отверст, Искрится фиолетом чермный перст Антихриста, но вечно существует В природе роковая правота, А днесь ее вместилище пустует, В каноне солнце Божия перста. Елику смерть о черном балахоне Куражится, поклоны бьет, вино Из сребренных куфелей (на агоне Убийц холодных, прошлое темно Каких, летучих ангелов отмщенья, Заказчиков расплаты, иродных Мелированных ведем, обольщенья Не ведавших иного и родных Отцов невинных мальчиков кровавых, Царевичей всеугличских, царей Развенчанных в миру и величавых, Помазанных их дочек, пастырей Грассирующих преданных урочно, Без серебра алкавших крови их, Алмазных донн и панночек, бессрочно Почивших в Малороссии, благих Когда-то, ныне желтыми клыками Украшенных садовников, хламид Носителей колпачных, брадниками Крадущихся вампиров, аонид, Небесной лазуритности ли

Яков Есепкин Прощание с Ханааном Вернувшимся из адских областей, В позоре искупавшимся и чтящим Свет ложных звезд; в безумие страстей Не ввергнутым изгнаньем предстоящим; Прогулки совершавшим в небесах, Кресты собой украсившим и к рекам Подземным выходившим, в очесах Держащим купол славы; имярекам, Отринутым Отчизной за мечты, Замученным на поприще славянском, Отрекшимся друзьям свои щиты На поле брани давшим; в Гефсиманском Саду навечно преданным, венец Из терний не снимавшим и при крене Светил, хранившим Слово, наконец Добитым, возлежащим в красной пене -- Что вам скажу?

Яков Есепкин На смерть Цины Шестьсот тридцать четвертый опус Лишь сиреневый цвет отомрет, Вертограды постелятся кровью, Убиенных Господь изберет, Чтоб сиих воспытати любовью. Мы тогда золотые венцы И наденем искосо-кроваво, Яко Божие эти птенцы, Хоть горятся пускай величаво. Как Христос из терниц золотых Всех превидит, в лазурь облачимся, Не узнать и возможно ль святых – О кровавом пуху мы влачимся. Шестьсот тридцать пятый опус Будет время и мы изречем Сокровенную правду витиям, Огонями их клуб рассечем, Паки зрети Христа лжемессиям. Станут долу глядеть васильки, Змей колодных покроют крестами, И тогда Иисусу венки Доплетем гвоздевыми перстами. Слова Божия нет всеправей, На устах ему кровью вскипаться, А не станется горьких кровей – Мы и будем в огонь заступаться.

Яков Есепкин На смерть Цины Шестьсот тридцать второй опус Нощно выльется красочный цвет, Источатся всегорние блики, И положат нам править Завет, Яко были во смерти велики. А вчера еще тлели красно Богоданные эти цветочки, Горькой кровию станет вино – Так расставим одесные точки. Саван днесь уготован Христу, Фарисеям и мы удивимся, Златом вырдеет лист ко листу, В белой ветоши только явимся. Шестьсот тридцать третий опус Нас Господь и умерших простит, Паки рано во пире глумиться, Всуе ангел Господень слетит, Мы устали смертельно томиться. И соидем на Божий порог, Житие мы влачились, довольно, Кровью ль нашею белен мурог, Так цветенье его божевольно. Белый клевер воспыхнет в огне, Зацветутся льняные сорочки, Ах, белее и Смерти оне, А за ними – кровавые строчки.

Яков Есепкин Канцоны Урании Зане зеленый лист -- древесный Лир, Смерть и его украсит багряницей, И не представишь ты, сколь наг и сир Смарагдовый шатер пред мглой столицей. Давай вернемся в сад, где тамариск Горит, где клюв над вишней золотою Клонится, яко мрачный обелиск, Над тучною гниющей красотою. Давно во пламенеющей желчи Он суремы кровавые лелеял, Отрокам виноградные ключи Берег и небоцарствиями веял. Смертельное убитых ли манит, А жертвенники залиты огонем, Со Лиром бедный Йорик знаменит, Мы платья шутовские их не тронем. Елику царей предавшим хвала Звучит и ненавистна эта мрачность, Глорийные, прощайте, зеркала, Сребрите мертвых панночек невзрачность. Стол пуст и прибран, вместо яств, двоясь, Зрят в каверы заброшенные оды, Слогов каллиграфическая вязь Ожгла размеры сих огнем свободы. Но все ж не плачь, иначе не могло И быть, когда в лучах закатных морок Тебе одной тяжелое тепло Поднес на тьме сиреневых подпорок. Итак, смелей в сиреневую тьму, Давно сиречных там не ожи

Яков Есепкин Gloria агнцу Кто в свитках мглы сумел Завет прочесть Блажен и чист пребудет до успенья, Скрижали мы не узрели, как есть Внимаем пресвятые песнопенья. Сей благовест зачем, почто в устах Звучат они, синеющих от скверны, Лишь стража тьмы на яхонтах-постах, Ея дозоры тяжки и безмерны. Литании всенощные звучат И ангелы надежды воскрешают, Елику распинать нас повлачат, Хотя пускай сыночков не решают. А станем алебастровые мглы Истачивать капрейскою желтицей, Кровавые серветки на столы Леглись – потчуйте водкою с корицей. Не служкам иродивым царичей Губить, сиим неможно верховодить, Еще мы воскурим от их свечей, Еще сугатно будем хороводить. Хотели изгубити, да тщетна И цель, с какой услужники хитрятся, Очнемся от морительного сна, О ворах наши терни загорятся. Иль смерть не отделить от жития, О Господе темниться невозможно, Как царственные вскинем остия, Царь-колокол звонить начинет ложно. Гнилые эти пажити пройдя, Не явятся пророки в наши пади, Всевышний перст не сорв

Яков Есепкин На смерть Цины Шестьсот тридцатый опус А и блеклые наши цвета Восприветит Христос, чтоб явиться И речи: «Кровь сиих излита, Время ею настанет дивиться». Узрит Он и розарный тернец, И сиреней исцветья златые, Повелит в свой заплести венец Маргаритки, они ль не святые. Как не станется красных цветков, Не достанет Христосу любови, Мы накрасим еще лепестков – Яко рдятся прелитые крови. Шестьсот тридцать первый опус Будут мертвые эльфы парить, Расточаться во цвете багровом, И тогда нас решат одарить Всецветенными светом и Словом. Змеи выели ярь-очеса, Возгляните: се черные свечи, А еще подаем голоса, Яд лием со немеющей речи. Свет нагорный огонем пронзит Фарисейские тризны и свечки – И речения кровь исказит, Мы ее завивали в колечки.

Яков Есепкин На смерть Цины Шестьсот двадцать восьмой опус Юровые цветки собирать Повлачимся за смертные косы, О венцах им точащих сгорать, Яко сами теперь безголосы. Нынче праздно алкати любви, Как расслышать успенных реченье, Пирований от нашей крови Разве будет всехмельнее тщенье. А псаломов опять восхотят, Изордеются в хмеле сердечки – Ко пирам херувимы слетят, Чтоб затлить эти красные свечки. Шестьсот двадцать девятый опус Черных роз ли Христу постелить, Он со алыми в ясном уборе, И кровавой слезы не прелить – Возгорят все на каждом соборе. Ах, Господь, ангелочки Твое Опоздали и мечутся туне, Как избывно теперь житие, Пусть святых отпоют во июне. А не будется алых цветков, За венцом огони расточатся, Мы накрасим еще лепестков, Яко святым цвета поручатся

Яков Есепкин На смерть Цины Шестьсот двадцать шестой опус Яко будут музыки венчать Пированья и мессы закажут, И останется нам прекричать, Как о Господе мертвые скажут. Ангелочки во Божий затвор Отведут всеуспенных и святых, То ли нем достохвальный Фавор: Ни крестовий, ни теней распятых. Грянет благовест горний, тогда И узрите кровавые лики, И взойдется блажная Звезда – Наши розы облечь в повилики Шестьсот двадцать седьмой опус Во субботу златые цветки Под свечами витыми очнутся, И расправит багрец лепестки, И апрельские грезы вернутся. Мы веночки тогда изовьем, Хоть успенным пускай он всесветит, Каждый будет мечтать о своем, А Христосе любому ответит. Всуе нас о престоле искать, Всуе красить огнями церкови – Мы чрез Смерть и не можем алкать И венцов, и Господней любови.

Яков Есепкин На смерть Цины Шестьсот двадцать четвертый опус Как не станется роз и огней, Красной цветенью выбиют стерни, Со всешпилевых острых теней Озолота прельется во терни. И тогда нас поидут искать, Яко были в миру венценосны, Чадам славы ли мертвой алкать, Гробы нам италийские сосны. Ах, мы будем некрасно цвести, Страстотерпцам указывать север, А очнемся еще – заплести Божевольные розы на клевер. Шестьсот двадцать пятый опус Тщетно мертвых ко литиям звать, Сколь во благовест их не хранили, И хотели еще пировать – Колокольчики нам презвонили. Что ж венчают на царство теней Смертоимных младенцев ироды, Из виющихся в терни огней Хороши ли кровавые броды. Но затлятся огони пиров, Грянет пламень о Божии арки, И к стольницам тогда со юров Мы взнесем голубые огарки.