Яков Есепкин Застолья с химерами Пятый фрагмент Феи в розовом, эльфы кружат Над столами, чудесные девы Яства носят щедрые, блажат, Маки пробуя, Ханы и Евы. Славь, Либера, веселье сие, Нежных див о парче благовонной, Шелком тьмы ль навивают остье Иреники за елью червонной. Будет утро, химер увлекут Во иные парчевники гномы, И цариц меловых нарекут Именами плеяд астрономы. Одиннадцатый фрагмент И опять новолетия хлад Чудный елочный огнь источает, Мы в плену золотом у фиад, Яркость дивная их обольщает. Мел серебра, золота виньет, Хвои сказочной ярусник с нами, Фей одесных ладья почиет, А оне благопирствуют с нами. И юдоль колдовская горит Меж свечниц и волшебных пастелей, И болезненный тусклый нефрит Солиется на мраморы елей. Двадцать четвертый фрагмент Свеч держатели тонки, из мглы Бледно-огненный воск наплывает, Для цариц всещедрые столы, Ан одесно и чернь пировает. Нощны пиршества мертвых богинь, Яды антики вновь ледяные, Эльфы чопорных злят герцогинь, Се роскошества яств о

Яков Есепкин Застолья с фуриями Третий фрагмент Снова патины юдиц желтей Всеоцветных садов ханаанских, Мало черствости ль детям детей, Се и милостынь время шаманских. Вам, юродные, хлеб и вино, Преалкайте, мы ж будем скитаться, Нам шелковье заменит рядно, Как с блядями еще не остаться. Что и яд розоцветный таить Юным дщерям, белиться устанут И войдут мглой отцов напоить – Их ланиты червовыми станут. Одиннадцатый фрагмент Яд холодных десертов пьянит Герцогинь безобразных и фурий, Ангел смерти бессмертие ль мнит, Ах, одно, лей глинтвейны, Меркурий. Что к одесным столам и поднесть, Хмель серебряный, яства златые, Вишни с кровью червовы как есть, Мы велебны, елико святые. Иль начинем царевен сзывать, Увиенных в шелка Габриэлем, – Чароваться и вновь пировать, Освежаясь диаментным элем. Девятнадцатый фрагмент На столе винограды и хлеб, Яд угодники льют елеонский Во благие фарфорницы неб, Истемняя атрамент сионский. Внове розовый морок богов Увивает июльскою слотой, И несут из пус

Яков Есепкин Эфемериды XVI Вновь оцветный томительный сок Изливают в сервантные чаши, Лишь Иосиф подставил висок, Всех иных закололи апаши. Дождались четверговки пелен Белошелковых мускусных бязей, Аще встанем с меловых колен, Хоть узнают диаментных князей. И черешни без нас прецвели, И юдицы алкают бесстрашно Голубое со кровью шабли, Окаймляя подвальное брашно. XVII Воск пасхальный неровно горит, Как успеть и не могут святые, Налием в хлебы кровь-лазурит, Яко постны столы золотые. И сойдем, участь юдиц верша, С хоров млечных и райской целины, Всяка днесь иродица -- левша, Всякой голем не жертвует глины. Нас узнают оне по челам, Тусклой миррой и тьмой увиенным, И внесут эти хлебы к столам, Чтоб воссниться купцам опоенным. XVIII Розы Асии нежной армой Наднебесных царевен встречают, Именины Чумы ли самой Днесь пеют, нас ли ангелы чают. Битый мрамор обсидный минем, Зло молчат преблюстители Коры И ея меловницы, где нем Вечный пир и точатся фарфоры. Цветью их расписали свечной,

Яков Есепкин Эфемериды XI Нас, Господе, следи в барве неб, Ангелки мимо чад излетели, Всепорфирный точащийся хлеб Сочерствел, мы его прехотели. А и туне сейчас вопиять, Над брегами летейскими рдиться, И алеять, и молча стоять, Гои нас будут вечно стыдиться. С темной миррой юдицы одне К нам и льнут, и серебро лелеют, И во млечном холодном огне За колонницей мертвенно тлеют. XII Змеи тирские хмель овиют, Кора свечками пурпур уставит, Нас ужель четверговки убьют, Кто и с вечностью ныне лукавит. Полны столы начиний пустых, Ничего, соливайте, гияды, Вин мускусность еще золотых, Не царевнам ли чествовать яды. Камор звезды мирволили нам, Присно будем во сех оявляться Гранях млечных, где бьют по стенам Тени роз и вселожно бояться. XIII Где, июль, тестовые сурьмы, Брашно сладкое, с вишней рейнвейны, Бел Эдем и меловые тьмы, А принцессы одне темновейны. Жизнь цвела и сребрилась, но вот Лишь желтки и горят в сей остуде, Алчно змеи обсели кивот, Зло виются мокрицы на блюде. Яко звез

Яков Есепкин Эфемериды VI Феи тьмы ангелочков не чтут, Аваддон им внушает беспечность, А ночных ли певцов и сочтут, Паче сводности мирры истечность. Низлетим с хоров млечных к столам— Хлебы тлить цветом ночи холодным, Чтоб юдицы, таясь по углам, Вняли флейтам волшебно-рапсодным. И Господе превидит благих Нетей пленников, чад убиенных В темной слоте божниц дорогих И за патиной неб всетлеенных. VII Разве небо и чтило нефрит, Наши перстни хладят одалисок, Меловица рябая горит На гетерах и яде ирисок. Антиквары блажные, столы, Веселясь, накрывайте парчами, Вейся, нощь, где с блядями юлы Содомитскими грезят ночами. Это мы ль, Иокаста, следим Балы антики меркнущим взором, Вечность пьем и тюльпаны ядим, И хвалимся небесным позором. VIII Лучшим -- терние выцветших неб, Пламень роз иль августа холодность, Жизни стоит всемаковый хлеб, Кто немолвен, внимай богородность. Парки грезили век об ином, Только светочей Энн пожалеет, Спит Эмилия тягостным сном, Базель мертвое чадо лелеет. Н

Яков Есепкин Эфемериды I Тени Лувра, летите сюда, Мы стенаем в цветах Сеннаара, Темен мрамр иль сиянна Звезда, Прелилась наднебесная чара. От порфировых этих сильфид Все белы, яко вишни любили, Потчевали лепных аонид, Хоть венчайте небесностью шпили. Утром томным восплачет Эдель, Роз ко статуям вынесет млечность, И с кровавыми гипсами эль Допиют ангелки – за увечность. II Ночи огненный ярусник нем, Дышит маем течение Леты, Сводность царства Аида минем, Се и ангелей неб пируэты. Византея, сияй и гори, Ненавистны святые Отчизне, Мы были всеземные цари И в комодной побитой старизне. Виждь, Господь, со рубиновой мглы, Как еще юродные смеются, Где исцвечены кровью столы И на остия вина лиются. III Льет юдоль молодое вино, Ах, мучения наши подавны, Тще ль искать золотое руно, Вспели гоев небесные фавны. Чу, смертливые осы летят, Нас покоя оне возлишают, Спит и Шервуд, разбойно свистят Лишь соловки и вдов оглашают. Век успенных боялись певцов Эти вдовы под миррою течной, Се и зря

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XXXXVI Нимфы августа яства несут Ко столам, блещут вина сурьмою, Яко агнцев блаженных спасут, О звездах мы приидем гурмою. Льется пир отходной, сколь полны Все начинья сие и всещедры, Что и ждать фаворитов Луны, Возлетайтесь, корицы и цедры. Всё еще юды тщатся зазвать Нас к столовию, воски свечные Мглой тисня, всё бегут укрывать Бледных юношей в тьмы ледяные. XXXXVII И еще накрывают столы Феи ночи и путники ада, И юдицы опять веселы В пировых нетлеенного Сада. Это демоны Геллы поют, Чу, оне ль нас теперь отпевают, И толкутся, и алчно снуют Круг емин, и еще пировают. Мы одне в елеонских садах, Ночь пуста, се безсмертие наше, Восстоим о юдольных звездах, На фарфор диаментность лияше. XXXXVIII Ночь меловниц успенных пьянит, Бледный морок над тьмой нависает, Кто живой, кто еще именит, Отзовись, гоев хмель и спасает. И слетят с хоров неб ангелки, Царе, виждь мир теней совершенных, Мы и сами были высоки, Нас алкали пиры оглашенных. Днесь точи

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XXXXI Ночь-царица чудесно тиха, Ныне ангелам суща беспечность, Фей небес в золотые меха Одевает холодная млечность. Прекричим ли, Господе, пеять Не велят царичам убиенным, И начинем тогда вопиять С темных ярусов к мглой осененным. Будет стол антикварный всепуст, Ангелки нас окликнут со хоров, И лишь барва польется из уст На винтажи кровавых фарфоров. XXXXII Пудры тусклые нощно горят, Золоты перманенты у ведем, Нас ли ангелы неб укорят, Мы от гоев сейчас не уедем. Пред Гекатой разбилась в куски Ночи сводность, и где минареты, Боги Ада одне высоки, К нети мчат нашей славы кареты. Бал юдиц неумолчен, оне, Содрогаясь, над миррою веют Злато пудр и о темном огне С хладным воском цветов багровеют.

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XXXVI Локны вдовых гиад высоки, Пудры ярки, белы кринолины, Жадно ловят арму парики, Се их бал, здесь ли тень Мессалины. Ночь истлеет алмазной иглой, Иды фижмы злопышные снимут, И крушницы оденутся мглой, Сколь чермы и бессмертие имут. И начинут оне преследить За винтажем царевен успенных, И лафитники чернью сводить Ледяной – со подвальниц склепенных. XXXVII Нанесут ангелочки емин, Столы выведут мглой золотою, Прелия небоимный кармин, Мы явимся когортой святою. Пурпур ветхий с ланит сотечет, Нас узнают опять юродные, Их ли эта порфирность влечет Во тенета цветниц ледяные. И тогда из фамильных аллей, Из юдольности нашей эфирной Мы протянем им барву лилей, Яко желть и бывает порфирной. XXXVIII По кровавым серветкам вино Истечет на златые фарфоры, Что и петь, мы немолвны давно, Лей, Урания, млечность в амфоры. Вновь листают камены альбом, Темной миррою пусть воссладятся, А у каждого гоя над лбом Тлеет мгла и окарины рдятся. Знай, Иосифе, б

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XXXI Именинные торты горят, Уподобившись воску свечному, Суе ангели нас и корят, Не могли мы соцвесть по-иному. Вишен черных к столам нанесли Золотыя меловницы сеней, Яко небеси чад не спасли, Минем слоту юдольных зеленей. Хоть виждите сейчас, ангелки, Как над тортами нощность пылает, Как лепные камор потолки Всепорфирный туман застилает. XXXII Ночь июльских цветов холодна, Разливайся, вишневая млечность, Мы в тенетах юдольного сна Вдов колодных следим червотечность. По челам нашим цветь совели, Ангелков ли встречают гиады, Меловницы хотя бы нашли – Тьмой белить ханаанские сады. Но еще во бесславие сех, Кто с демонами здесь веселится, Преалкая, о млечных власех Наших мирра венечно затлится. XXXIII Сукровичные вишни столы Всеиюльские днесь украшают, Иудицы еще веселы, Променады еще совершают. Ах, знаком аонидам сей вкус, Мы у Ирода их ли вкушали, Ах, корицы иль терпкий мускус Нам бессмертия грезы внушали. Где и вишен кровавая цветь, Где

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XXVI Восстенают о мертвых сады, Станут чермными цветь и зелени, Се и нам подали знак беды, Господь-Богу уткнемся в колени. Виждь, еще диаменты ярки, Сени ада чаруются небом, Кора гасит свое бродники, Мы одне лишь всежданны Эребом. Но кадит под алмазностью мгла И горят соваянья чермные, И лиются чрез цветь на чела Наши воски свечниц ледяные. XXVII От июльских вишневых тенет И совитого пурпуром хмеля Мы пьяны, аще вечность минет, Встретим Кармен в цветах и Микеля. Пей, Юдифь, золотое вино, Рок мелос на фарфоре допишет, Жизнь иль смерть – аонидам равно, Всяка негой и здравием пышет. Но во чаде сангины цветниц И порфирные сени темнятся, И о бархатном плаче цевниц Нам амфоры вифанские снятся. XXVIII Носят барву гиады к столам, Ею чествуют нашу ли тризну, Воск лиется по бледным челам, Им и звездную гасят старизну. Век юдицы любили сурьму, Навиенную пурпуром нощи, Бились в цвети, речь это кому, Убежим хоть под сень Людогощи.

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XXI Окаймят чермным воском цвета, По каким тосковали менины, Это райских ли мест красота, Паче звезд этих сводов лепнины. И гляни, сколь еще веселы Феи ночи, угодные пиру, И румяны оне, и белы, Всяка дива подобна лепиру. И камены гостей увлекут В сады тьмой любоваться зеленой, И увидят, как нас волокут Вдоль цветочниц о барве червленой. XXII Именинников слави, июль, Мы пред небами все белоснежны, Царский выбит ли нощию тюль, Наши ангели белы и нежны. И царевны одесно белы, Вишни ядом чинят меловницы, Юродные, следи, веселы, Только плачут нежные цевницы. Сень чудесна и праздник мелов, Фарисеи в юдоли пируют, И чермы с именинных столов Отравленные халы воруют. XXIII Чернью вишен каймы соведут По юдольной смуге эпитафий, Меловницы одне и блюдут Небозвездную млечность парафий. Темен мрамор фамильных аллей, Яко литии нощи испевны, Вновь коварнее всех и белей Одержимые местью царевны. Се, Господе, тоскуют оне, С юродными на паперти вьются, И

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XVI Ночь юдоли темней и темней, Исполать этим хлебам порфирным, Где и звезды, ваянья теней Мы следим над фасадом эфирным. В пировые сие ли войти Нам позволят еще юродные, По челам иудицы вести Станут цветь и каймы ледяные. Так и будем немолчно стоять, Юды хлебы нарежут мечами, И Господе велит нас приять Ангелкам с ледяными свечами. XVII Шелк сугатный оденет столы, Млечным золотом вспыхнут лепнины, Се каждение воска и мглы, Се успенных царевн именины. Будут ангели плакать по всем Пировым неботечным фарфорам, Ночи требник мы тихо внесем, Станет неба тянущимся к хорам.

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен XI Се, валькирии нощно летят, Суе нас ангелки и спасали, Золотые ль плоды восхитят Барву тьмы, над какой нависали. Зри, влекут иудейских царей По лепнине венечий холодных, Полон сад гончаков и псарей, Юд кричащих и змей всеколодных. Во четверг ли, Господе, оне, Убелясь, на шелках пировают, И следят нас в томительном сне, И порфирные вишни срывают. XII Извели псалмопевцев святых, На пасхалах чернятся виньэты, Меж цветочниц и кущ золотых Их тлеют и тлеют силуэты. Хоть налейте успенным вина, Яств блюстителям хватит ли мела, Ночь была к фарисеям нежна, А Вифанию мглою одела. Мы, Господе, под каморной тьмой И не помним о ярких цветницах, И стенаем во цвети немой И со чермною миррой в зеницах. XIII Тлеют опер барочных шелка, Привкус млечности губы чарует, Неумолчная столь высока, Пировает Асия, пирует. Бальзамины виются, арма Юных граций преносится в ложи, Се молчит не Геката ль сама, С нею мы лишь аурностью схожи. Ныне ангели тихо рекут О бе

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен VI Апронахи с звездами свое Отемним воском свеч благовонным, Се пиры и дворцовий остье Дышит вретищ подбоем червонным. Ах, юдольные эти цвета, Ах, фамильная это призрачность, Аще ветхая кровь излита, Нам простят и веселье, и мрачность. И начнут во пирах вспоминать Бледных агнцев, украсивших нети, Это мы, а нельзя нас узнать В сей горящей жасминовой цвети. VII А и поздно благих упасать, Соклоняясь к свечницам кадящим, Будем строфы в альбомы писать Сумасшедшим царевнам неспящим. Виждь и помни: се наши цвета, Се лиется от неб червотечность, Кровь иль мгла во начинье слита, Паче них лишь вишневая млечность. Подведут ли невинниц к столам, Те увидят сквозь морок вишневый, Как стекает по нашим челам На букетники мел всечервовый. VIII Мы еще пренесемся в Колон О старизне и посохе зрячем, И холодную царственность лон, И высокие небы оплачем. Что и цвесть, из начиний опять Яд алкают безумные Иды, И пенатам каким вопиять, Лейте нощную мглу, фемерид

Яков Есепкин Сангины мертвых царевен I Ирод ждет нас в своех пировых, Что и звездным гостям пожалеют, Мы одни меж увечно живых, Наши вретища барвою тлеют. Вишни, вишни, куда и бежать От сукровицы темной и вишен, Бледным дивам персты не разжать С ядом, пир их и будет возвышен. А начнут фарисеи вести По начинью цикуты ночные, Мы на раменах в червной желти Диаменты явим ледяные. II Из Парфянского царства теней Убежим, восклицая аурность, Где альтанки – юдоли темней, Где пиров золотая бравурность. Туне ль ждали нас ангелы тьмы Ко столам и еминам тлеенным, Нощных вретищ в кистях суремы И владыкам не снесть опоенным. А явимся еще пировать, О звездах промелькнем у оконниц, И юдицы начнут сорывать Цвет диаментный с мертвых колонниц. III Белым розам и как отемнеть, А иные пурпурно-лиловы, Феям ночи ль во тьме леденеть, Бутоньерки ловите, шаловы. Но, гляди, вековые цвета Затеклись под накатом гуаши, Наша ветхая кровь солита Иудицами в битые чаши. Яко станут мелиться оне, Юродных зав

Яков Есепкин «Стихотворения из гранатовой шкатулки» Каверы XXXXVI Воск на раменах темных кадит, Круг емин мы сидим о старизне, Мгла Вифании столь холодит, Уготованы литии к тризне. Где вы, сени и кущи, одне Соваянья убийц преалкают Пунш с араком, от цвети оне Всехмельны, чад сюда не пускают. По божницам ли мирра плывет, Вишен черных мы пьем червотечность, И глядимся во тусклый киот – Пара статуй, чарующих млечность. XXXXVII Ждут нас царствия, мы ли мертвы, Аще темным архангелам снимся, О раменах чермные канвы Убелим и сеням поклонимся. И приидем в незвездных своих Апронахах, соведенных мглою, Где царевны == как молвить о них, Всяка травлена мертвой иглою. Пир так пир, паче смерти самой Ночь дворцов, кто б и здесь оставался, Виждь, столы прекаждят суремой, Где на чад тусклый воск изливался. XXXXVIII Тусклой пудрою ночь овиет Сон цветов и немые присады, Се и мы в изломанных виньет Нощной течности чествуем сады. Лики наши язмина белей, Тще уголем чермы похвалялись, Бледны г

Яков Есепкин «Стихотворения из гранатовой шкатулки» Каверы XXXXI Се, не плачут камены о нас, Розы мира легки в опомерти, Ждет еще сиротливый Парнас Благовестия ангелов смерти. Кто и вынес бы адских музык И веретищ холодное бремя, Подан был сем глагол и язык, А молчать и немолствовать время. Хоть всезрите собитых певцов На иудских балах отравленных, Без порфир и алмазных венцов Темнооким царевнам явленных. XXXXII Чермных вишен июля к столам Нанесут и сквозь дьяментный морок Соглядим – тьмы каждят по углам, Где начинье ломится от корок. Всё, Господь, эти вишни тусклы, Мы пием, а не можем напиться, Мы ядим, а всещедры столы, Кличем юд, чтоб могли искупиться. Зри, Господе, во барвах свечных, Как над миррою мы престенаем, И карминов бежим ледяных, И в диамент персты окунаем. XXXXIII По ланитам юдиц истечет Всенощное серебро со чернью, И опять им Аид наречет Услаждаться шелками и тернью. Се еще вековые балы И гремят, и одесно ликуют, Пурпур нег возвышает столы, Боги Ада весель

Яков Есепкин «Стихотворения из гранатовой шкатулки» Каверы XXXVI Юродные биются, зане Тени агнцев мелки срисовали, Виждь, Господе, в узорном окне Мы темны под исцветом вуали. Но крепка именная молва, Пурпур столпный готов изливаться Лишь со кровию, аще мертва Неб дьяментность – не ей упиваться. И к фарфорам слетят ангелки, И во пурпур оденутся тени, Где кровавые наши мелки Изукрасили барвой ступени. XXXVII Ночь мраморная тьма овиет, Вакх угасит последний огарок, И тогда из кровавых виньет Соточимся под сению арок. Хлеб пасхалий дано ль очерствить Иудицам, вино со фарфоров Преиспив, беленою увить Нас еще, ниспадая от хоров. Зри, опять донны адских полей Веселят охмелевших апашей, И всевьются – отравы белей Над фамильной склепенницей нашей. XXXVIII Се, Господе, благие цвета, Се о восках туман фиолета, Излита наша кровь, излита, Бледных мытарей чествует Лета. Станем волнам забвенье дарить, Где июль вишни тусклые прячет, Будут ангелы в благости зрить, Как о нас Персефона вос

Яков Есепкин «Стихотворения из гранатовой шкатулки» Каверы XXXI Красный цвет никого не щадит, Мы бессмертие суе и пели, Не за тем ли Геката следит, Чтоб певцы о рубинах успели. Соберем во субботу гостей, Пусть ядят и пиют наши гости, Се музыки иных областей, Веселитесь еще, ягомости. И тогда принесут ангелки Господь-Богу киотницы эти, Где тисня алой миррой виски Наши, плачут юродные в цвети. XXXII Гипс фамильных аллей истемнен Мглой ночей, юровыми звездами, Кто и ждал этих бледных камен, Бредят сеи какими садами. Сколь юдицы вольготно снуют, Яко тусклую цветь обрывают, Пусть хотя сны июля виют Сукровицей, засим пировают. Ах, проплыл диаментный корвет Мимо вечных жасминов и тлена, И, следи, опадает исцвет На мраморные наши рамена. XXXIII Август выбиет чернью канвы О исчадных цветницах и хлебах, Иль нагорные кущи мертвы, Иль умолка музыка во небах. Яко тусклые нети молчат И пиры восклицают рапсоды, Нас камены однех соличат, На бессмертие чествуя оды. Лишь тогда узрят демон