Что я вижу? Вижу оконную раму с облупившейся краской, вижу довольную пыль на стекле и массовое одиночество за его пределами, вижу свои сухие пальцы и огрызок карандаша, вижу размытые силуэты сквозь влажную пелену на глазах… Что видел? Видел солнце за облаками, видел опавшую листву, истертую в пыль чьим-то бессмысленным ожиданием; видел фигуры, которым так страшно бывает заглядывать в глаза; видел вечность в трещине асфальта… Я многое видел, и каждый день все это вижу, но совершенно по-новому. Снова и снова я вижу новые вещи и забываю старые, а по ночам пытаюсь вспомнить забытое… Я никуда не хожу, просто сижу у окна и наблюдаю. Бывают, конечно, моменты, когда у меня появляется желание выйти, и тогда я топчусь у порога, нервно подсматривая в глазок. Но столь внезапные порывы столь же быстро исчезают. Я просто не могу, не могу и все. Я смотрю на свои ноги, на эти ужасные дырявые носки и чувствую отвращение. Я не могу выйти, зная, что носки дырявые.

Она сидела на теплых досках ветхого причала, окуная свои усталые ножки в прохладную воду. Нежными прикосновениями общался с ней ветер – единственный собеседник в столь уединенном месте. Озеро играло ее безупречным отражением, стараясь как можно смешнее исказить изящные черты, однако это было не просто… Она ждала винодела, который жил на дне озера. Ожидание порой казалось ей утомительным, а порой и радостным, но это не означало ровным счетом ничего. Круги бежали по воде друг за дружкой, путались и терялись, обгоняли и растворялись, и повторялись – ведь ей обязательно нужно было дождаться. Ближе к вечеру над верхушками деревьев столпились тучи. Их тени гладили озеро своими мягкими ладонями. И необыкновенно, и таинственно колыхались ивовые пряди над самой водой, и солнечные лучи иногда пробивались, и лесные создания черпали воду сухими языками, и птицы смолкали на мгновение… Ей обязательно нужно было дождаться винодела, который жил на дне озера. Его вино было самое ароматное.