Перейти к основному содержанию

Список публикаций автора « Илья Громов »

На пороге смерти (Артур Уолтермайр) — Последняя редакция: 11 лет назад
Артур Бичер Уолтермайр (1888 – 1938) родился 10 сентября в штате Огайо, США. Окончив Государственный университет Огайо, преподавал историю в университетах родного штата. Профессиональный музыкант. Первый и единственный рассказ Артура Б. Уолтермайра, «На пороге смерти», был опубликован в 1936 году в журнале “Weird Tales” («Жуткие истории»). Сам автор переступил этот порог 30 июля 1938 года, не дожив лишь несколько недель до 50-летия.
Крысы хоронят быстро (Брэм Стокер) — Последняя редакция: 12 лет назад
Если, покидая Париж по Орлеанской дороге, за городской стеной вы свернёте направо, то окажетесь в местах диковатых и отнюдь не приветливых. Справа и слева, впереди и позади – со всех сторон там вздымаются громадные кучи пыльного хлама, накопившегося с течением времени. У Парижа, помимо дневной, есть и ночная жизнь, и приезжий, входящий в отель на улице Риволи или Сен-Оноре поздним вечером или выходящий из него ранним утром, может, будучи неподалёку от Монружа, догадаться, если ещё не догадался, о назначении больших фургонов, напоминающих котлы на колёсах, которые попадаются ему на глаза, где бы не пролегал его путь. Во всяком городе есть нечто постоянное и неотъемлемое, порождённое нуждами самого города; одно из наиболее заметных явлений Парижа – собиратели хлама.
Дневник Филипа Вестерли (Пол Комптон) — Последняя редакция: 13 лет назад
Минуло десять лет с тех пор как мой дядя, Филип Вестерли, исчез. Существует немало версий касательно причин и обстоятельств его загадочного и бесследного исчезновения. Многих удивляет, как это человек может пропасть, не оставив ни следа, кроме разбитого зеркала. Но все эти предположения и дикие фантазии и вполовину не так невероятны, как история, которую я узнал из дневника, что вёл мой дядя по одной из своих причуд. Но сначала – пара слов о самом Филипе Вестерли. Он был состоятелен, но также жесток и эгоистичен. Именно жестокости и эгоизму он был обязан своим богатством. Кроме того, у него было множество причуд. Одна из них – ведение дневника. Ещё одна – страсть к зеркалам. Обладавший в некотором роде демонической красотой, Филип Вестерли был почти женственен в своей любви стоять перед зеркалом и восхищаться собой. Эксцентричность его подтверждается тем, что одну из стен в его комнате целиком закрывало гигантское зеркало – то самое, с которым связано его исчезновение.
Рыбоголов (Ирвин Кобб) — Последняя редакция: 13 лет назад
Перу моему не достанет силы описать вам озеро Рилфут так, чтобы в сознании вашем, пока вы читаете этот рассказ, возник такой же его образ, какой существует в моём. Ведь озеро Рилфут не похоже ни на одно другое озеро, о котором мне известно. Оно - запоздалая мысль Творца. Остальная часть американского континента была сотворена и сохла под лучами солнца тысячи – нет, миллионы лет, прежде чем появилось озеро Рилфут. Это, вероятно, новейший крупный объект природы на западном полушарии, поскольку возникло оно вследствие землетрясения огромной силы, случившегося в 1811 году. Землетрясение то, несомненно, наложило отпечаток на облик земли на тогдашней границе штата Кентукки.
Пенсионерка (Уильям Кейн) — Последняя редакция: 14 лет назад
Мисс Крюи родилась в 1821 году. В возрасте двадцати лет, получив что-то вроде образования, она сделалась гувернанткой восьмилетней девочки по имени Марта Бонд. Минуло десять лет. Марта вышла в свет, а мисс Крюи – в отставку, искать кого-нибудь еще, кому нужна гувернантка. Марта стала супругой мистера Уильяма Харпера. Двенадцать месяцев спустя в их семье появился сын. Мальчика назвали Эдвардом. Шел 1853 год. Когда Эдварду исполнилось шесть, на горизонте вновь возникла мисс Крюи. Через четыре года Эдвард отправился в школу, а мисс Крюи – в отставку, искать кого-нибудь еще, кому нужна гувернантка. Шел сорок третий год ее жизни. По прошествии двенадцати лет миссис Харпер обрела покой, завещав мужу заботиться о мисс Крюи, которую незадолго до того сразила неизлечимая болезнь, исключавшая дальнейшие поиски кого-нибудь, кому нужна гувернантка.
Не жалеет нас тёмная ночь... — Последняя редакция: 12 лет назад
Не жалеет нас темная ночь – Нависает голодною птицей, Злым пером над пустою страницей, Души крестиком метит – и прочь. Возвращается – так же точь-в-точь. Прометеи прикованы к ставням – Сердце за день чуть-чуть унялось, Чует ночь – и опять принялось Возвещать о мучении славном. Взмахом крыльев, тяжелым и плавным, Ветер поднят, огням не до сна – Жизнь в потемках пуста и пресна. И опять молодой Прометей Спорит с Данко – чье пламя светлей? Только ночь к их беде безучастна, Только ночь, как и прежде, несчастна, Их послушает тихо – и прочь Удаляется так же точь-в-точь.
Рубеж (Винсент О'Салливан) — Последняя редакция: 11 лет назад
РУБЕЖ (Винсент О’Салливан) Миссис Уилтон миновала короткую аллею, ведущую от одного из входов в Риджентс-Парк, и оказалась на широкой и тихой улице. Двигаясь медленно, она тревожно смотрела по сторонам, чтобы не пропустить нужный номер. Женщина поплотнее укуталась в меховое пальто – после нескольких лет жизни в Индии лондонская сырость казалась ей непереносимой. День, однако, выдался не слишком туманным. Густая рыжеватая дымка скапливалась между домов, время от времени с ветерком посылая путнице едва заметный влажный поцелуй. На волосах, ресницах и пальто миссис Уилтон блестели крохотные капельки. Но все же ничто в воздухе не скрывало от глаз окружающий мир – она видела лица бредущих поодаль пешеходов и могла прочесть вывески на зданиях магазинов. Возле лавки антиквариата и подержанной мебели она замерла и сквозь убогое немытое окно оглядела разношерстное скопление товаров, подчас представляющих изрядную ценность.
Посвящается покинутым храмам  — Последняя редакция: 12 лет назад
Посвящается храму Усекновения главы Иоанна Предтечи в Ярославле и другим покинутым храмам Трауром тьма. Сон без снов, и не видно грядущего. Истекающий старью, молитвами, взглядами, душами, храм лежит головой отсечённой. Поющие – только ветер и листья вокруг, жизни полное вечное кружево. Каждый звук – тень и призрак лишь звуков минувшего. Где звучали шаги – тишина. Если светит луна, вид зловещ, Если солнце – тосклив. Капли бьющие – только дождь вместо звона, в закате над миром плывущего. Лики тёмны без свеч. Очертания сгорбленных плеч, горки крошек, ветвей, кирпичей. Божий храм потерялся, ничей. 23 июля 2012 года
Тварь (Амброз Бирс) — Последняя редакция: 12 лет назад
I. Не все то съедобно, что на столе. В тусклом мерцании стоявшей на краю грубого стола сальной свечи мужчина читал что-то, написанное от руки в маленькой книжечке. То была старая, изрядно потертая записная книжка; почерк владельца, по-видимому, был не слишком разборчив – временами мужчина подносил страницу поближе к огоньку, чтобы лучше осветить текст. В такие моменты книжечка отбрасывала тень на половину комнаты, скрывая во мраке лица и фигуры присутствующих – помимо читавшего, в помещении находилось еще восемь человек. Семеро из них сидели, прислонясь к грубым бревенчатым стенам, безмолвно и неподвижно, и, учитывая небольшие размеры комнаты, совсем рядом со столом. Протяни один из них руку, и он коснулся бы восьмого, что лежал на столе лицом вверх, с вытянутыми вдоль боков руками, частично накрытый простыней. Он был мертв. Мужчина читал книжечку про себя, остальные также хранили молчание; казалось, все чего-то ожидали, не ждал ничего лишь мертвец.
Осень над рекой — Последняя редакция: 13 лет назад
Лес стекает по склону пологому К волнам сонно ползущей реки, У воды, до поры позаброшены, Задремали беседки-мостки. К ночи года шагая размеренно, Обесцветела всюду земля, Пали в роще огни золотистые У корней ворохами угля. Точно войско, на приступ идущее, Возвещая триумф холодов, Мгла промозглая, каплями бьющая, Подступает к цепочке холмов. Посерела река; небо серое Топит в серости дни и часы, Горсти листьев и ранние сумерки Осень тихо кладёт на весы. 14 августа 2011 года
Альбом каноника Альберика (Монтегю Родс-Джеймс) — Последняя редакция: 14 лет назад
Сен-Бертран-де-Комменж – затерянное селение у отрогов Пиренейских гор неподалеку от Тулузы и совсем рядом с Бенюар-де-Люшон. До Революции здесь располагалось епископство, а местный собор привлекает некоторое число туристов. Весной 1883 года в это Богом забытое местечко – язык не поворачивается назвать городом место, где не наберется и тысячи жителей – прибыл англичанин. Выходец из Кембриджа, он приехал с намерением осмотреть Церковь Святого Бертрана и оставил в тулузской гостинице двоих не столь увлеченных археологией друзей, взяв с них обещание догнать его следующим утром. Им было бы достаточно получаса в церкви, после чего все трое собирались продолжить путешествие и отбыть в направлении Оша. Но наш англичанин явился ранним утром, задавшись целью исписать блокнот и истратить несколько дюжин фотопластинок, лишь бы описать и запечатлеть каждый уголок чудесной церкви, возвышавшейся на маленьком холме Комменж.
Тихо в комнате... — Последняя редакция: 13 лет назад
Тихо в комнате, тепло. Льется музыка – Так, едва-едва слышна, что-то грустное. За окном – зима со льдом и метелями, Тихо в комнате часами, неделями. За окном, в сугробах, в дреме и холоде Ждет земля весны, и для молоди Копит солнце свет, и ветром дыхание, И снежинок то поток, то порхание. За окном, под снегом, в сумерках, в холоде Видит сны земля. В теплой комнате Видит сны душа. Льется музыка – Так похожа на метель, что-то грустное. Сонно в комнате, и сумерки зимние В ночь стекают лунную, длинную, А в душе – зима со льдом и метелями, Тихо в комнате часами, неделями. 26 января 2011 года
Хлеб истории — Последняя редакция: 15 лет назад
Вкус времен спустя века не забыли: Хлеб истории печется из пыли, На особенной, любовной, воде – То живом, то мертвом алом дожде, Да приправлен тмином пушечных ядер; Горек хлеб – быть может, сладости ради, Нам в него чуть-чуть сиропа побед И экстракта незарытых монет? Что-то странно – не расходится сладость, Лишь сгущается, и самую малость Горечь гасит; Пробуй дальше – сильней Запах соли и пророщенных дней.
Домой — Последняя редакция: 15 лет назад
Полон жизни прибой – как волна за волной Набегает на белый песок! Дорог берег родной, ураган – стороной! Для ветров в мире много дорог. Но недолго с тобой нам гулять под луной - Выцветает небес полотно, И, одна за одной, волны шепчут: «Домой!», Обнажают остывшее дно. Волны знают – иной нет судьбы нам с тобой, Только с ними уйти, как ни жаль, И, одна за одной, унося нас домой, Устремляются в синюю даль.
Мох под ногами... — Последняя редакция: 12 лет назад
Мох под ногами стелился, что мягкий ковер, Дальше и дальше звало меня древнее пенье, В отблесках листьев чешуек я видел узор, В шепоте крон я змеиное слышал шипенье; Только сильнее сознанья был леса искус, Все позабыл я – и страх, и урок Одиссея, Глушь предлагала попробовать тайну на вкус, Ночь ликовала, и сумерки стыли, густея. Вот и угас, и ушел на покой долгий день, Тени сомкнулись, остатки лучей вытесняя, Дуб-великан надо мною заносит кистень, Ветви слилися, впотьмах очертанья теряя. Здесь одинок я, но здесь я совсем не один, Скрыты от глаз, изучают меня прихожане – Шорохи, шелест…Чужой в храме древних глубин, Вовсе не мыслю о крови, вражде и обмане! Где ты, дорога? – Молчание черных небес, Где ты, мой дом? – Треск сучка под моею ногою, Тайн мне не нужно!
Господь нам слово дал... — Последняя редакция: 15 лет назад
Господь нам слово дал – о, ценный дар! Для чувств оправа, точно для алмазов! Но годы душат пламя, мир наш стар, Уходят ювелиры раз за разом. Все меньше украшений носим мы Из слов, рожденных мыслями и сердцем, Так, будто бы созвучья не нужны, Сгоняем их в забвенье, как в Освенцим. Слова и есть пустяк, так учит Бард, Лишь зеркала для нас стихи и проза. Что слово? Леопард есть леопард, Герань – герань, а роза – это роза. Но, камни разучившись огранять, Разучимся и видеть их сиянье, Как будто снова в шкуры облачась, Сойдем во тьму блаженного незнанья. Круг жизни, что привычен нам, таков, Музеи и могилы дышат старым, Но как же жаль, что в наше время вновь Им выпало дышать господним даром.
Что так ночь... — Последняя редакция: 16 лет назад
Что так ночь за окном серебрится? Что там? Тихо скрипит половица… Не до сна. Догадаться теперь уж несложно – Бродят осень лишь так осторожно Да весна. Вместе плачут по дикому полю И земную не жалуют волю – Так тесна! Вдруг игриво весна улыбнется, Осень краской смущенно зальется, Все ж грустна. В самом чистом часу предрассветном Их молитва лучиста, бесцветна И пресна. Но отведаешь раз – не вернешься, Словно осень, душой разольешься, И весна.
Дети — Последняя редакция: 16 лет назад
Громы и молнии. Сошлись в схватке титаны. Чей громче рев? У кого толще шкура? Сминаются скалы, Небо ливнем омывает их раны. Бойцы огромны, упрямы, Что ни расщелина – амбразура, Что ни взгляд – вспышка, разряд, И летит, все сметая, снаряд. Вот разверзнется пропасть – Проглотит павших в битве, И никому не откажет в молитве Плакальщик-ветер. День после боя прозрачен и светел, Но те, кто выжил, не рады ему, Повысив голос, обличают тьму. И растут, и крепнут. И спорить начнут меж собою, И упьются второю войною. А на рассвете, Смерть и тьму кляня, Вновь явятся дети.
Переводчику — Последняя редакция: 15 лет назад
Барьер высок, за ним – густая рожь, Свобода прерий, волны Миссисипи, По горным склонам вереск рдеет сплошь, Лавины гаснет гул в последнем хрипе; Смеркается, и ночь грядет, нежна, Уносит ветер с дымом сны и судьбы, Но до небес вздымается стена, А нам на дальний край хоть раз взглянуть бы… Да, башню строили – построили барьер, Людьми остались – где же пониманье? Нет слов единства – нет единства мер, Ходов так мало, только расстоянья. Сотри же худшую из множества преград! Дай видеть лица, не слова, но души, Слова мне ни о чем не говорят, Язык чужой души мне в радость слушать! Твой дар – через барьер воздвигнуть мост, Найти за ним тепло, огонь творенья, И к нам перевести. Да, путь непрост, Огню грозит в дороге искаженье. К барьеру, переводчик! Будь готов Нести далеких стран красу и веру, Актер, знаток неведомых миров, К барьеру, путешественник, к барьеру!
Мафусаил — Последняя редакция: 16 лет назад
Эта осень растекается Акварелью по Москве, На ветру продрог, ласкается Лист к обмякшей синеве, Льнет к груди земли простуженной, Чертит в воздухе спираль, После лета сон заслуженный – Вот и вся его мораль. Отдышал, отжил, отрадовал, Отслужил короткий срок И, похоже, не досадовал – Все, что делал, было впрок. Мой век дольше, чем у листика, Я – почти Мафусаил, Моя жизнь – эквилибристика На пределе зла и сил. Девять сотен лет пред Господом, В Книге Книг своя строка… А меня помянет походя Чья-то легкая рука? Так бегут мои мгновения, Столько хочется успеть, И пугают дуновения, По которым мне лететь Вместе с листьями опавшими – Отдышал, отцвел, отжил… Кроха, мира не узнавшая – И почти Мафусаил.