Список публикаций автора « Илья Громов »
На пороге смерти (Артур Уолтермайр) — Последняя редакция: 10 лет назад
Артур Бичер Уолтермайр (1888 – 1938) родился 10 сентября в штате Огайо, США. Окончив Государственный университет Огайо, преподавал историю в университетах родного штата. Профессиональный музыкант. Первый и единственный рассказ Артура Б. Уолтермайра, «На пороге смерти», был опубликован в 1936 году в журнале “Weird Tales” («Жуткие истории»). Сам автор переступил этот порог 30 июля 1938 года, не дожив лишь несколько недель до 50-летия.
Крысы хоронят быстро (Брэм Стокер) — Последняя редакция: 12 лет назад
Если, покидая Париж по Орлеанской дороге, за городской стеной вы свернёте направо, то окажетесь в местах диковатых и отнюдь не приветливых. Справа и слева, впереди и позади – со всех сторон там вздымаются громадные кучи пыльного хлама, накопившегося с течением времени.
У Парижа, помимо дневной, есть и ночная жизнь, и приезжий, входящий в отель на улице Риволи или Сен-Оноре поздним вечером или выходящий из него ранним утром, может, будучи неподалёку от Монружа, догадаться, если ещё не догадался, о назначении больших фургонов, напоминающих котлы на колёсах, которые попадаются ему на глаза, где бы не пролегал его путь.
Во всяком городе есть нечто постоянное и неотъемлемое, порождённое нуждами самого города; одно из наиболее заметных явлений Парижа – собиратели хлама.
Дневник Филипа Вестерли (Пол Комптон) — Последняя редакция: 13 лет назад
Минуло десять лет с тех пор как мой дядя, Филип Вестерли, исчез. Существует немало версий касательно причин и обстоятельств его загадочного и бесследного исчезновения. Многих удивляет, как это человек может пропасть, не оставив ни следа, кроме разбитого зеркала. Но все эти предположения и дикие фантазии и вполовину не так невероятны, как история, которую я узнал из дневника, что вёл мой дядя по одной из своих причуд.
Но сначала – пара слов о самом Филипе Вестерли. Он был состоятелен, но также жесток и эгоистичен. Именно жестокости и эгоизму он был обязан своим богатством. Кроме того, у него было множество причуд. Одна из них – ведение дневника. Ещё одна – страсть к зеркалам. Обладавший в некотором роде демонической красотой, Филип Вестерли был почти женственен в своей любви стоять перед зеркалом и восхищаться собой. Эксцентричность его подтверждается тем, что одну из стен в его комнате целиком закрывало гигантское зеркало – то самое, с которым связано его исчезновение.
Рыбоголов (Ирвин Кобб) — Последняя редакция: 13 лет назад
Перу моему не достанет силы описать вам озеро Рилфут так, чтобы в сознании вашем, пока вы читаете этот рассказ, возник такой же его образ, какой существует в моём.
Ведь озеро Рилфут не похоже ни на одно другое озеро, о котором мне известно. Оно - запоздалая мысль Творца.
Остальная часть американского континента была сотворена и сохла под лучами солнца тысячи – нет, миллионы лет, прежде чем появилось озеро Рилфут. Это, вероятно, новейший крупный объект природы на западном полушарии, поскольку возникло оно вследствие землетрясения огромной силы, случившегося в 1811 году.
Землетрясение то, несомненно, наложило отпечаток на облик земли на тогдашней границе штата Кентукки.
Пенсионерка (Уильям Кейн) — Последняя редакция: 14 лет назад
Мисс Крюи родилась в 1821 году. В возрасте двадцати лет, получив что-то вроде образования, она сделалась гувернанткой восьмилетней девочки по имени Марта Бонд. Минуло десять лет. Марта вышла в свет, а мисс Крюи – в отставку, искать кого-нибудь еще, кому нужна гувернантка. Марта стала супругой мистера Уильяма Харпера. Двенадцать месяцев спустя в их семье появился сын. Мальчика назвали Эдвардом. Шел 1853 год.
Когда Эдварду исполнилось шесть, на горизонте вновь возникла мисс Крюи. Через четыре года Эдвард отправился в школу, а мисс Крюи – в отставку, искать кого-нибудь еще, кому нужна гувернантка. Шел сорок третий год ее жизни.
По прошествии двенадцати лет миссис Харпер обрела покой, завещав мужу заботиться о мисс Крюи, которую незадолго до того сразила неизлечимая болезнь, исключавшая дальнейшие поиски кого-нибудь, кому нужна гувернантка.
Не жалеет нас тёмная ночь... — Последняя редакция: 12 лет назад
Не жалеет нас темная ночь –
Нависает голодною птицей,
Злым пером над пустою страницей,
Души крестиком метит – и прочь.
Возвращается – так же точь-в-точь.
Прометеи прикованы к ставням –
Сердце за день чуть-чуть унялось,
Чует ночь – и опять принялось
Возвещать о мучении славном.
Взмахом крыльев, тяжелым и плавным,
Ветер поднят, огням не до сна –
Жизнь в потемках пуста и пресна.
И опять молодой Прометей
Спорит с Данко – чье пламя светлей?
Только ночь к их беде безучастна,
Только ночь, как и прежде, несчастна,
Их послушает тихо – и прочь
Удаляется так же точь-в-точь.
Рубеж (Винсент О'Салливан) — Последняя редакция: 10 лет назад
РУБЕЖ
(Винсент О’Салливан)
Миссис Уилтон миновала короткую аллею, ведущую от одного из входов в Риджентс-Парк, и оказалась на широкой и тихой улице. Двигаясь медленно, она тревожно смотрела по сторонам, чтобы не пропустить нужный номер. Женщина поплотнее укуталась в меховое пальто – после нескольких лет жизни в Индии лондонская сырость казалась ей непереносимой. День, однако, выдался не слишком туманным. Густая рыжеватая дымка скапливалась между домов, время от времени с ветерком посылая путнице едва заметный влажный поцелуй. На волосах, ресницах и пальто миссис Уилтон блестели крохотные капельки. Но все же ничто в воздухе не скрывало от глаз окружающий мир – она видела лица бредущих поодаль пешеходов и могла прочесть вывески на зданиях магазинов.
Возле лавки антиквариата и подержанной мебели она замерла и сквозь убогое немытое окно оглядела разношерстное скопление товаров, подчас представляющих изрядную ценность.
Посвящается покинутым храмам — Последняя редакция: 12 лет назад
Посвящается храму Усекновения главы Иоанна Предтечи в Ярославле и другим покинутым храмам
Трауром тьма.
Сон без снов,
и не видно грядущего.
Истекающий старью,
молитвами, взглядами, душами,
храм лежит
головой отсечённой.
Поющие –
только ветер и листья вокруг,
жизни полное
вечное кружево.
Каждый звук –
тень и призрак лишь
звуков минувшего.
Где звучали шаги –
тишина.
Если светит луна,
вид зловещ,
Если солнце –
тосклив.
Капли бьющие –
только дождь
вместо звона,
в закате над миром плывущего.
Лики тёмны без свеч.
Очертания сгорбленных плеч,
горки крошек,
ветвей, кирпичей.
Божий храм
потерялся, ничей.
23 июля 2012 года
Тварь (Амброз Бирс) — Последняя редакция: 12 лет назад
I. Не все то съедобно, что на столе.
В тусклом мерцании стоявшей на краю грубого стола сальной свечи мужчина читал что-то, написанное от руки в маленькой книжечке. То была старая, изрядно потертая записная книжка; почерк владельца, по-видимому, был не слишком разборчив – временами мужчина подносил страницу поближе к огоньку, чтобы лучше осветить текст. В такие моменты книжечка отбрасывала тень на половину комнаты, скрывая во мраке лица и фигуры присутствующих – помимо читавшего, в помещении находилось еще восемь человек. Семеро из них сидели, прислонясь к грубым бревенчатым стенам, безмолвно и неподвижно, и, учитывая небольшие размеры комнаты, совсем рядом со столом. Протяни один из них руку, и он коснулся бы восьмого, что лежал на столе лицом вверх, с вытянутыми вдоль боков руками, частично накрытый простыней. Он был мертв.
Мужчина читал книжечку про себя, остальные также хранили молчание; казалось, все чего-то ожидали, не ждал ничего лишь мертвец.
Осень над рекой — Последняя редакция: 13 лет назад
Лес стекает по склону пологому
К волнам сонно ползущей реки,
У воды, до поры позаброшены,
Задремали беседки-мостки.
К ночи года шагая размеренно,
Обесцветела всюду земля,
Пали в роще огни золотистые
У корней ворохами угля.
Точно войско, на приступ идущее,
Возвещая триумф холодов,
Мгла промозглая, каплями бьющая,
Подступает к цепочке холмов.
Посерела река; небо серое
Топит в серости дни и часы,
Горсти листьев и ранние сумерки
Осень тихо кладёт на весы.
14 августа 2011 года
Альбом каноника Альберика (Монтегю Родс-Джеймс) — Последняя редакция: 14 лет назад
Сен-Бертран-де-Комменж – затерянное селение у отрогов Пиренейских гор неподалеку от Тулузы и совсем рядом с Бенюар-де-Люшон. До Революции здесь располагалось епископство, а местный собор привлекает некоторое число туристов. Весной 1883 года в это Богом забытое местечко – язык не поворачивается назвать городом место, где не наберется и тысячи жителей – прибыл англичанин. Выходец из Кембриджа, он приехал с намерением осмотреть Церковь Святого Бертрана и оставил в тулузской гостинице двоих не столь увлеченных археологией друзей, взяв с них обещание догнать его следующим утром. Им было бы достаточно получаса в церкви, после чего все трое собирались продолжить путешествие и отбыть в направлении Оша. Но наш англичанин явился ранним утром, задавшись целью исписать блокнот и истратить несколько дюжин фотопластинок, лишь бы описать и запечатлеть каждый уголок чудесной церкви, возвышавшейся на маленьком холме Комменж.
Тихо в комнате... — Последняя редакция: 13 лет назад
Тихо в комнате, тепло. Льется музыка –
Так, едва-едва слышна, что-то грустное.
За окном – зима со льдом и метелями,
Тихо в комнате часами, неделями.
За окном, в сугробах, в дреме и холоде
Ждет земля весны, и для молоди
Копит солнце свет, и ветром дыхание,
И снежинок то поток, то порхание.
За окном, под снегом, в сумерках, в холоде
Видит сны земля. В теплой комнате
Видит сны душа. Льется музыка –
Так похожа на метель, что-то грустное.
Сонно в комнате, и сумерки зимние
В ночь стекают лунную, длинную,
А в душе – зима со льдом и метелями,
Тихо в комнате часами, неделями.
26 января 2011 года
Хлеб истории — Последняя редакция: 15 лет назад
Вкус времен спустя века не забыли:
Хлеб истории печется из пыли,
На особенной, любовной, воде –
То живом, то мертвом алом дожде,
Да приправлен тмином пушечных ядер;
Горек хлеб – быть может, сладости ради,
Нам в него чуть-чуть сиропа побед
И экстракта незарытых монет?
Что-то странно – не расходится сладость,
Лишь сгущается, и самую малость
Горечь гасит;
Пробуй дальше – сильней
Запах соли и пророщенных дней.
Домой — Последняя редакция: 15 лет назад
Полон жизни прибой – как волна за волной
Набегает на белый песок!
Дорог берег родной, ураган – стороной!
Для ветров в мире много дорог.
Но недолго с тобой нам гулять под луной -
Выцветает небес полотно,
И, одна за одной, волны шепчут: «Домой!»,
Обнажают остывшее дно.
Волны знают – иной нет судьбы нам с тобой,
Только с ними уйти, как ни жаль,
И, одна за одной, унося нас домой,
Устремляются в синюю даль.
Мох под ногами... — Последняя редакция: 12 лет назад
Мох под ногами стелился, что мягкий ковер,
Дальше и дальше звало меня древнее пенье,
В отблесках листьев чешуек я видел узор,
В шепоте крон я змеиное слышал шипенье;
Только сильнее сознанья был леса искус,
Все позабыл я – и страх, и урок Одиссея,
Глушь предлагала попробовать тайну на вкус,
Ночь ликовала, и сумерки стыли, густея.
Вот и угас, и ушел на покой долгий день,
Тени сомкнулись, остатки лучей вытесняя,
Дуб-великан надо мною заносит кистень,
Ветви слилися, впотьмах очертанья теряя.
Здесь одинок я, но здесь я совсем не один,
Скрыты от глаз, изучают меня прихожане –
Шорохи, шелест…Чужой в храме древних глубин,
Вовсе не мыслю о крови, вражде и обмане!
Где ты, дорога? – Молчание черных небес,
Где ты, мой дом? – Треск сучка под моею ногою,
Тайн мне не нужно!
Господь нам слово дал... — Последняя редакция: 15 лет назад
Господь нам слово дал – о, ценный дар!
Для чувств оправа, точно для алмазов!
Но годы душат пламя, мир наш стар,
Уходят ювелиры раз за разом.
Все меньше украшений носим мы
Из слов, рожденных мыслями и сердцем,
Так, будто бы созвучья не нужны,
Сгоняем их в забвенье, как в Освенцим.
Слова и есть пустяк, так учит Бард,
Лишь зеркала для нас стихи и проза.
Что слово? Леопард есть леопард,
Герань – герань, а роза – это роза.
Но, камни разучившись огранять,
Разучимся и видеть их сиянье,
Как будто снова в шкуры облачась,
Сойдем во тьму блаженного незнанья.
Круг жизни, что привычен нам, таков,
Музеи и могилы дышат старым,
Но как же жаль, что в наше время вновь
Им выпало дышать господним даром.
Что так ночь... — Последняя редакция: 15 лет назад
Что так ночь за окном серебрится?
Что там? Тихо скрипит половица…
Не до сна.
Догадаться теперь уж несложно –
Бродят осень лишь так осторожно
Да весна.
Вместе плачут по дикому полю
И земную не жалуют волю –
Так тесна!
Вдруг игриво весна улыбнется,
Осень краской смущенно зальется,
Все ж грустна.
В самом чистом часу предрассветном
Их молитва лучиста, бесцветна
И пресна.
Но отведаешь раз – не вернешься,
Словно осень, душой разольешься,
И весна.
Дети — Последняя редакция: 15 лет назад
Громы и молнии.
Сошлись в схватке титаны.
Чей громче рев?
У кого толще шкура?
Сминаются скалы,
Небо ливнем омывает их раны.
Бойцы огромны, упрямы,
Что ни расщелина – амбразура,
Что ни взгляд – вспышка, разряд,
И летит, все сметая, снаряд.
Вот разверзнется пропасть –
Проглотит павших в битве,
И никому не откажет в молитве
Плакальщик-ветер.
День после боя прозрачен и светел,
Но те, кто выжил, не рады ему,
Повысив голос, обличают тьму.
И растут, и крепнут.
И спорить начнут меж собою,
И упьются второю войною.
А на рассвете,
Смерть и тьму кляня,
Вновь явятся дети.
Переводчику — Последняя редакция: 15 лет назад
Барьер высок, за ним – густая рожь,
Свобода прерий, волны Миссисипи,
По горным склонам вереск рдеет сплошь,
Лавины гаснет гул в последнем хрипе;
Смеркается, и ночь грядет, нежна,
Уносит ветер с дымом сны и судьбы,
Но до небес вздымается стена,
А нам на дальний край хоть раз взглянуть бы…
Да, башню строили – построили барьер,
Людьми остались – где же пониманье?
Нет слов единства – нет единства мер,
Ходов так мало, только расстоянья.
Сотри же худшую из множества преград!
Дай видеть лица, не слова, но души,
Слова мне ни о чем не говорят,
Язык чужой души мне в радость слушать!
Твой дар – через барьер воздвигнуть мост,
Найти за ним тепло, огонь творенья,
И к нам перевести. Да, путь непрост,
Огню грозит в дороге искаженье.
К барьеру, переводчик! Будь готов
Нести далеких стран красу и веру,
Актер, знаток неведомых миров,
К барьеру, путешественник, к барьеру!
Мафусаил — Последняя редакция: 15 лет назад
Эта осень растекается
Акварелью по Москве,
На ветру продрог, ласкается
Лист к обмякшей синеве,
Льнет к груди земли простуженной,
Чертит в воздухе спираль,
После лета сон заслуженный –
Вот и вся его мораль.
Отдышал, отжил, отрадовал,
Отслужил короткий срок
И, похоже, не досадовал –
Все, что делал, было впрок.
Мой век дольше, чем у листика,
Я – почти Мафусаил,
Моя жизнь – эквилибристика
На пределе зла и сил.
Девять сотен лет пред Господом,
В Книге Книг своя строка…
А меня помянет походя
Чья-то легкая рука?
Так бегут мои мгновения,
Столько хочется успеть,
И пугают дуновения,
По которым мне лететь
Вместе с листьями опавшими –
Отдышал, отцвел, отжил…
Кроха, мира не узнавшая –
И почти Мафусаил.