– Идём? – Куда? – Не задавай глупых вопросов – не получишь умных ответов… – Ты сам-то знаешь?.. Спутница Макса скорчила недовольную рожицу и уставила руки в боки. – Сказал же – сюрприз будет… Осенью в сердце большого города было так же неспокойно, как и всегда. Мимо проносились автомобили. Куда-то спешили люди с пакетами. Какой-то бедолага с трудом парковался у тротуара. Макс обратил внимание на синий хэтчбэк с беспокойным водителем за рулём. – О! Он уже здесь. – Да кто он?! – вспылила девушка. Неизвестность её нисколько не интриговала, скорее – беспокоила. – Ты мне доверяешь? – Макс протянул руку. – Блин! А ты – мне? – Что за странный вопрос? Конечно, доверяю… Ты какая-то чересчур подозрительная сегодня, – улыбнулся Макс. – Не больше, чем всегда…– буркнула девушка и решительно направилась к машине, водитель которой уже бурно спорил с парковщиком. – Шеф, побереги нервы!

Большой – ещё тихий – город. Раннее утро. На дорожке, идущей вдоль набережной пусто. У скамеек валяются порожние бутылки и мелкий мусор. По реке медленно ползёт баржа с щебнем. По берегу её обгоняет девушка в спортивных брюках и топике. В ушах накрепко засела бодрая музыка с плеера… Деревья проносятся справа. Слева мелькает парапет. Девушка ускоряет бег, стараясь попасть в ритм очередной песни. Сегодня маршрут её будет другим, но она об этом ещё не знает… За несколько минут до этого из дома в соседнем квартале вышел мужчина; на ногах хорошие беговые кроссовки, чёрный спортивный костюм, за спиной рюкзак. Он вставил наушники, включил плеер и побежал к набережной. Следом за ним от дома напротив, погремев контейнерами, отъехал мусоровоз… В это время, кряхтя и приговаривая себе что-то под нос, из дома по Набережной Десять вышла пожилая женщина, едва не упав от рванувших вперёд собак, усиленно засучивших лапами от утреннего воздуха.

– …Картошка из баклажанов, огурцы из помидоров… что это вообще? Это вопрос не генетики, это вопрос вос-при-я-ти-я, понимаешь? – Нет… Это мой полоумный друг. Несколько сильнее полоумный, нежели я. Его так и зовут «Друг», ну или «Мой друг». Мы остановились у супермаркета. Я что-то курю, а мой друг направился внутрь магазина. Через стекло я вижу, что путь к кассам ему преградил охранник. Друг согнул руку в локте и заговорил с ним. Через минуту он уже стоит рядом со мной и заливается смехом, будучи вытолкнутым взашей из раздвижных дверей супермаркета. Внезапно он снова становится серьёзным. – Нет, я определённо не понимаю этих людей! Дай затянуться… – и через секунду снова – кому-то – Цветы?.. Мы ходим по улицам и предлагаем бумажные цветы… из ваты. На самом деле у нас нет ни бумаги, ни ваты. Цветов, соответственно, тоже. Я беру друга под руку и увожу с собой. – Пойдём. Им не нужны наши цветы. Я не знаю, сколько прошло часов, дней или лет, с тех пор, как мы знакомы.

Влад шёл по вечернему городу. В этот день впервые сильно похолодало, а он не одел шарфа, и ускорял шаг, втягивая голову в плечи и сжимая у горла края воротника пальто. Не то, чтобы он часто бесцельно слонялся по городу – нет. Просто на сегодня все дела его были закончены, и Влад проходил улицу за улицей. Курил в кулак, о чём-то думал, и, ёжась, всё пытался укутаться в тонкое осеннее пальто. Несколько раз на его пути встречались кафе и бары, и уже, было, собравшись зайти в очередное заведение, и выпить чашку горячего кофе с коньяком – в последний момент он отчего-то передумывал, и продолжал идти дальше. Накануне днём, совершенно случайно, в суете большого города Влад встретил старого приятеля. Они не виделись восемь лет. И сейчас он шёл и прислушивался к своим мыслям об этой встрече. С этим человеком Влада связывали, некогда, годы крепкой дружбы. Они учились вместе в школе, потом оба провалили вступительные экзамены в институт, и отправились на службу в армию.

Утро выглянуло из-за щели в занавесках. Луч солнца легонько коснулся будильника. Рука тяжело опустилась на часы, не дав им издать ни звука. Лена привыкла просыпаться сама, не дожидаясь ужасающей трели. Но сегодня она не хотела вставать. Заболею, – подумала Лена, – Вот возьму и заболею. Что я, хуже других что ли! С этой мыслью она перевернулась на другой бок, собираясь досмотреть какой-то очень приятный сон, но, внезапно, зазвонил телефон. Ещё один источник неприятного звука в квартире, где поклоняются тишине. – Господи! Ну, это-то кто может быть? – С трудом дотянувшись до тумбочки с аппаратом, Лена взяла трубку, готовясь вылить тонну негодования на незнакомца, осмелившегося потревожить её сон. – Алло… – Доброе утро, золушка! – В трубке раздался приветливый мужской голос. – Слышь, ты!.. – Лена была раздражена до крайности, понимая, что заснуть уже не сможет, но гневную речь мягко прервали. – …Нехорошо уходить, не попрощавшись.

– Ты – идиот! Он молча курил, глядя с балкона на высотку напротив… – Ты – просто конченый кретин и неудачник! …Казалось, ему интересна и пустая детская площадка, освещённая редкими фонарями в окружении домов, и редкие люди у ночного магазина на углу. – Как можно додуматься до такого, объясни мне!? Разговор с самим собой мог затянуться надолго и закончиться паранойей. Он вернулся в кухню и заварил себе чай из остреньких тёмно-зелёных листочков, привезённых после последнего вояжа, из Китая. – Я сам себе – прекрасный друг, – произнёс он, наливая чай в кружку, – Какие психоаналитики? (Действительно, какие – тут психиатру непочатый край работы…) – Одиночество – не бездна, – продолжил он разговор с собой, – Это способ существования. Даже, я бы сказал, способ выживания. – Любви много не бывает… – Кто это сказал? – Я. – Я? Щёлк! Стрелка настенных часов указала на римскую цифру «два». Наверное (точно сказать уже сложно) он не спал толком неделю.

«Привет, я не могу тебя забыть…» – я вывел первые слова на бумаге, и чуть не расплакался – передо мной вновь стоял её образ. Я налил себе коньяк в широкий стакан, сделал большой глоток. Даже вкус коньяка на губах напоминал о ней. Я продолжил писать. «…Помнишь, я пытался приучить тебя к благородным напиткам. Цвет, запах, послевкусие. Ты, по-моему, так и не поняла всего этого, зато ты, как я, наверняка помнишь шоколадный привкус во рту после нашего поцелуя». Я отложил ручку. Закурил. Обхватил голову руками. – Тяжело… Навернув круг по гостиной, я снова сел за письмо. «Ты снишься мне ночами, и это самые сладкие мгновения моей жизни. Порой, я молю Бога, чтобы он дал мне ещё одну ночь, из тех немногих, что у нас с тобой были. Но, по-моему, он глух к моим мольбам.

– Знаешь, что самое главное в жизни? – Что? – Я думал – ты знаешь… – Без понятия… – И я не знаю… – А если просто жить? – Ради самой жизни? – К примеру… – Скучно. – Мёртвым быть ещё скучнее. – Верно. Правда, на этот счёт, поинтересоваться не у кого – жаль. – Друзья… – Что – друзья? – Мы ведь с тобой – друзья? – Да. – Разве не стоит жить хотя бы ради такой дружбы как у нас с тобой? – А что особенного в нашей дружбе? – А нужно что-то особенное? – Может – да, может – нет… – Ну а любовь! Ради любви-то стоит жить!? – Разве что ради любви… – То есть… ты со мной согласен? – Пожалуй, да, хотя… я никогда не любил.

…Он шёл вдоль пустынной автострады, подняв воротник и кутаясь в длинный плащ, развевавшийся на ветру. Под ногами сухо шуршал песок обочины. Он подумал, как много помнит этот песок, и как это бесполезно, ведь песок говорить не умеет. Он было сунул руку в карман, в попытке нашарить сигареты, но вспомнил, что бросил курить. Он шёл уверенно и быстро, спокойно глядя прямо перед собой. А холодное осеннее солнце тщетно пыталось согреть остатками тепла одинокого путника… …Две недели назад к нему обращались на Вы, вокруг, как стервятники крутились журналисты и критики, а друзья, если только их можно было так назвать, вязкой патокой лили лесть в уши. Две недели назад Он жил в двухэтажном пентхаусе с широкими витражами в гостиной с видом на центр города, в котором до него никому не было дела. Ведь Он не был собой. Каждый вечер, стоя с бокалом виски, и глядя на огни большого города он думал об этом. И всё же он лукавил.

Я стоял у открытого окна. Пахло ночью и весной. Я, наверное, и не смог бы себе представить, как пахнет ночь, но точно знал, как пахнет весна, а за окном была ночь. Грязные сугробы в парке напротив напоминали о морозной зиме, и эти воспоминания, вкупе с ночным прохладным ветром, заставляли ёжиться и отходить вглубь балкона. – Ты почему не спишь?.. – Ой, малыш… Я тебя разбудил? – Да нет… Я последние минут двадцать не спала – лежала, прислушивалась к твоему дыханию. – И как, забавно дышу? – всё это время я стоял спиной, а тут развернулся к ней. – Скорей интересно, – она заспанно улыбнулась. – Прости, я не хотел тебя будить. – Я же сказала – что не спала. – Держу пари – ты солгала, – я снисходительно улыбнулся.