Ловлю себя на мысли: Что за лажа? Здесь всем должно быть дело до меня. И все должны мне. И растет пеня. Никто не ищет человека – Сашу И я себя не чувствую пропажей… А сам себя я пробовал понять? Похоже, я и не пытался даже. Конечно, все мы родственники, где-то. Как капельки весьма гремучей смеси. И соответствуй капле, будь любезен, Но никому ты так не интересен, Как самому себе. И правда в этом. А правда – это тот же кот в мешке. Вот и стою, мешком тем огорошенный, Как новый храм с дырищей в потолке. Но, как-то, в панику впадать не гоже нам, Всё – правда. Всё - лукавство. Так положено. И я догадываюсь даже, кем.

Сделал бог супругу сынишке. Говорят, из ребра Адама Получилась чудная дама, Просто прелесть, что за малышка! Крутобёдра и крутоброва, И умна, и ладит со свёкром. Но сочтите Адаму рёбра, Все на месте. Честное слово. Толкователь-то был не прав, А синоды дали добро. Вышла Ева из-за ребра, А известно, что за ребром.

В душі у неї біль суцільний. Стискає серденько повільно Важка образа, подив, сором. Бо в неї вже нема надії, Бо мрія навіть не жевріє, Бо він пішов від неї вчора. Кричить за вікнами ворона Безглуздо, гучно, монотонно, Немов кохання поминає, Немов нагадує, на зло їй, Немов у скроню б’є крилом їй, Мов не одна, а ціла зграя. Думки благають відпочинку, Спалити в біса б ту сторінку, Бо забуття - то божа милість, Але буравить ліву скроню Крик божевільної ворони, Нагадує, що не наснилось. Приспів: Дівоче серце вже не вірить, Що є вона – ота любов. А біль щемить, не знає міри, А все довкола стало сіре, Бо він пішов... Бо він пішов...

- Красавица! Мужчины табунами И клином на тебе сошёлся свет, Скажи мне, только честно, между нами: Ты счастлива? - Ох, нет. Пожалуй, нет. Что – табуны? Зачем они нужны? Пусть даже откровенно влюблены, Не радует ни искренность, ни лесть. Я не могу желать того, что есть. А мне, как раз, хотелось бы хотеть, Но как хотеть «своё»? Не тут-то было. Не знаю, радоваться ль красоте, Она меня желания лишила. - Красавица, о чём ты говоришь мне? - Не слушай, вечно я болтаю лишнее…

«Весь мир – театр и люди в нём – актёры». Нет зрителя, ведь каждый не бездарен И все на сцену прут, без разговора, – Герои, изверги, рабы и баре – Народ чесной вживается в сценарий По самые, простите, помидоры. «Весь мир – театр и люди в нём – актёры». Под рэп идёт торжественная месса, Сияет нимбом шляпка мухомора, И тишина орёт на грани стресса, И грандиозен фарс, и штырит пьеса Пронизанная гениальным вздором. Герой прославлен, изверг опозорен, А что – позор? Всего лишь чья-то слава. А слава ожидает приговора. Отец не топит, папа учит плавать. Сфальшивить, кстати, все имеют право, Коль мир – театр и люди в нём – актёры.

Эх-х, не видел тебя Бальзак… Ангелочек. Этакий котик. Но в бездонных твоих глазах Я прочёл, что ты на охоте. Чуть ленива, очень спокойна, Аккуратна, минимум грима. Ты единственности достойна Потому, что неповторима, Потому, что на этом свете Не найдётся больше такая, Ты тихонечко ставишь сети, А глазища не отпускают И в меня пустотой вопят, И ко дну откровенно тянут… Лишь потом, вдали от тебя, Догадался, что я обманут, Что, увы, не моя голова Для тебя добыча. На деле, Цель попроще – дневной навар Продавщицы в штучном отделе.

Козлевич. Любовь или деньги. Богатство, власть, влияние и слава И всё, к чему ещё стремятся люди Имеет место быть. И вечно будет. Но и отвергнуть это всё – имеешь право. …И есть любовь… И всё, что в мире есть, В себя включает именно она. В ней страсть, и честь, и ненависть, и месть. Она полна и не имеет дна. Она доводит нас до сладкой дрожи. То так хлеснёт, что и мороз по коже. Ну, а бороться за неё – у нас в крови. И с ней соперничать ничто не может. Всё остальное (деньги, кстати, тоже) Лишь средства достижения любви. …………………………………………… Кум Пацюку. (Дуэль) А зацепил-то я тебя наславу. Ты и не видел, как я врезал справа. Ну, пидиймайся… Челюсть-то цела? Бедняга. Бредишь. Скверные дела. Тяжёлый, чёрт… И шо ты жрёшь такое? Ну, вот и встали. Как башка?

Наш баловень и наш любимец, Киев. Здесь как-то по-домашнему уютно, Светло, спокойно, не сиюминутно И молодо! А женщины какие! Святой мой город, ты такой земной, С Крещатиком в каштановом плюмаже, С театрами, базарами и даже С достаточно культурною шпаной. Твоя душа – простые киевляне Не суетливы и добросердечны, И с хитрецой, и с юмором, конечно, Славяне и не очень-то славяне. Считаю, повезло мне всё-таки, На ласковых холмах твоих родиться. И дело тут не в том, что ты – столица, А этому, скорее, вопреки. Твои пророки истин не вещали. Твои колокола и купола Не требовали жертв. ЛЮБОВЬ была. Мой мудрый город, нам ли жить в печали?

Я такую встретил кралю...! В стрингах, в топе и с вуалем На малиновой бейсболке, У пупка горит наколка, Под бейсболкой брита голо, А манеры – сплошь приколы. Взгляд бездонный и пустой (Баксов, минимум, на сто). Креативная чудила. Круто, но… не возбудило. …………………………………

Год кончался. Ушёл Есенин. Раскудрява в петле голова. Он, конечно же, не уповал На какое-то воскресенье. Этот парень пожил наславу. Надоело – свечу задул. Он имеет на это право И… имеет он всех в виду. …………………………………..

Автопослесловие. Я не «пустил» и он меня «поджал». Теперь мы оба не на этом свете. Последнее, что я успел отметить: Я прав. А он, конечно, нарушал. ……………………………………… Я видел. Я нырял в круговерть событий, Чтобы чувства вдоволь хлебнули. И пускай не верят, я видел, Как летела горячая пуля И вошла с поцелуем в грудь, И испила крови поэта, И последний вздох: - Как-нибудь Этот мир проглотит и ЭТО…

Хранит моя поношенная память Мгновения, картинки, эпизоды. И ночь полярную, и хлеба всходы, И дружбу, и за пазухою камень. Торжественные свадьбы и поминки, Лихие пьянки, нежные свиданья, Обманы, клятвы, встречи и прощанья, И драки… нет, не драки… поединки. И все приобретенья и потери – Всё помню… Помню… Как вчера…О, боже… И боль и радости. Одно тревожит – Со мной ли это было? Не уверен…

Тихо-тихо у бога в доме. Он таки отделил козлов. Не легко мне, не тяжело. Я теперь святой. Или помер. Или маюсь в банальной коме. Ничего не болит. Как назло.

Ад – это неволя. Когда б вы знали, господа, Где люди плачут (и когда), То вы б элегий не творили И зря бы бога не хвалили, Не внемля пролитым слезам. За что, не знаю, называют, Хатёнку в роще тихим раем. Я мучился когда-то там. Впервые там моим глазам Предстало зло! И я не знаю, Имеется ли зло у бога, Что не жило б за тем порогом? А дом тот раем называют. Не называю это раем, Как баре часто называют, Хатёнку на краю села, Где мать меня баюкала И пела убаюкивая, Тоску и боль свою вливая, В своё дитятко… В доме этом, В раю том, вами же воспетом, Я видел пекло… Там беда, Труд непосильный. Никогда И помолиться не дают. Здесь маму добрую мою, Совсем нестарую, в могилу Неволя эта уложила. Отец наш плача над детьми (А мы – совсем ещё щенки) Не вынес боли и тоски И умер в батраках!.. А мы Порасползались меж людьми Как мышки. Я подался в школу Таскать водицу школярам. А братья в батраках ходили Пока в солдаты не обрили. А сёстры!

Воскресенье. Полдень. Крыльцо. На скамейке старушка дремлет. Собачонка чешет рысцой, Деловито нюхая землю. На балконе сопливый школьник Задавался пустым вопросом: «Бросить хлеба кусок ей, что ли? Или, может быть, камень бросить?» А двумя балконами выше, Мужичок годов сорока Покурить в это время вышел И чуток поразмять бока. Мужичок на собаку тоже С высоты поглядывал косо: «Бросить хлеба кусок ей, может? Или, может быть, камень бросить?» На балконе у самой земли Старикан в седой бороде Грел жестокий радикулит И на пса того же глядел. Наблюдал, как в мусорном баке Ковырялся бездомный пёсик: «Надо хлеба бросить собаке. …Или, всё-таки, камень бросить?» ………………………………… Злым никто из троицы не был. Не присуща была и жалость. Под рукою не было хлеба, Но и камня не оказалось.

Ты шикарно упакованный мужчина. Выглядишь упруго и солидно. На твоём лице и глаз не видно, Что уж говорить-то о морщинах. А пустить бы тебя босого и голого, Малость похудевшего уже, Принимать очередной бюджет, Депутат, ты наш… народный на всю голову.

Бодунного, хмельного роду-племени Герои моего смешного времени. С работы шли герои Под гастроном по трое. Несложный ритуал – и нет проблем у них. Так повелось от ветхого «начала», Не всех героев время величало. Героя время скрыло. Герой не вышел рылом, Но он писал историю помалу.

Не всё выходит в жизни так, как «надо». Уж ты прости нас, Боже. Не карай. Никто особо не стремится в рай, А просто очень уж боятся ада. И потому в аду людей немного. Хотя и в рай немногих отбирают. Народ столпился под забором рая. Я тоже под забором, слава богу. Мечтают подзаборники о счастье. (Ведь за забором же она, мечта). Причём, заметьте, райские врата Практически всегда открыты настежь. Но не спешат испытывать судьбу. В пуху-то рыльце, все ведь «хороши». Ну, кто, скажите, в жизни не грешил? Вдруг, сунешься – и черти загребут. Хотя никто не знает приговор, Но прямиком в ворота не идут. А «под забором» – всё же, не в аду. Вот если как-нибудь через забор… А так вот, внаглую – ещё посмей-ка. Хотя народец ушлый. Да и шалый. Разбили лагерь, обжились помалу, Выискивают разные лазейки. Привыкли. Развлекаются наславу. И всё, как в жизни, происходит здесь. О, Господи!

58 Ты жалуешься мне (увы, не ново), Какая жизнь, мол, – штука непростая. И ты рассказываешь, как тебе хреново, И как тебя всё это угнетает. И как работать стало тяжело. Безрадостно. И дома (как назло) Не "Слава Богу» всё. Гаишник – педик. И как достали поцоватые соседи, И как не радуешься ты судьбе, И в ней усматриваешь божью плеть… …Ну, хочешь, я могу тебя жалеть. А хочешь, позавидую тебе. Я всё могу. И ты ведь, кстати, тоже Всё это, безусловно, можешь.

Я - старое трюмо. Я - безголосо. На протяженьи многих, долгих лет Ко мне подходит женщина с вопросом И каждый раз я ей даю ответ. Но мой ответ она, увы, не слышит. И вообще меня не замечает. Она во мне всегда себя встречает, Я зеркало. А между тем я ближе К ней даже, чем её же отражение. Ведь между ними постоянно я. Не повстречаться им - не будь меня. Я зеркало. И где же уважение? Сама с собой она ведёт беседу, Как будто в спальне их всего лишь двое. Она и отражение тройное. А жаль. Ведь я могло бы ей поведать Чудеснейшую правду про неё, Которую она ещё не знает, Она не только ТА, она ИНАЯ. И это знание превознесло б её На все престолы. (Да, чего там. Выше!) Она была б царицею отныне. Да, что царицею. Она богиня. ...Но вот, увы. Она меня не слышит. Глядясь в меня, уныло вопрошает: "Кто скажет, где мои семнадцать лет?" И нет ответа.