Рука ищет небо, землю гречневый глаз. За понимаемый стебель рвут прихожане нас. Жизнь дробью сыпь по телу, где-то в постели лаз. Смысл – это что хотели, кого – утра хрустнувший наст. Утром всегда уходим: «Вечером светом вернусь!» У твоего изголовья полем гречишным трусь.

Тело – ласка, зверёк. С тела сласти сироп слижешь шершнем замрёшь: цвет развенчан хорош! А зверьково всё вскользь: изверг в нору заполз.

Хотите… отдам Вам в рекруты чувство кого-то. Вымуштруете, сделаете из него пушечное мясо для какого-нибудь Мюнхгаузена, вытащившего себя из болота. Даже рождение Бога в хлеву так давно не новость, что случайные связи – неплохой аргумент продолжения жизни методом тыка…

Лижи! Лежу, от скелета телекс: «Т.о., ужели жил?»

Ощущение отсутствия в количестве опустевших водочных бутылок и взгляд. Почему то всегда в затылок? В мусоре дней искать бесполезно болезнь Альцгеймера, она тебя ищет там же с сервера. Ты всё ещё хочешь Женщину масти пики или черва? Женщина никогда не простит, что ты не был Первым… Пищи стихи. Сто «ха» простукивают полости в стене, с одной ли целью оказаться не в песке? Поэзия всё чаще встаёт в неприличную позу, ищет дозу.

Что Вы ищете в этой блуждающей в чаще душе, толпы чудных слепцов и зевак утомлённых? Здесь рожки замолчали охотничьи же, здесь давно проживают то тролли, то клоны. Здесь не ждут никого, предлагая «хлеб-соль», расставляют силки, попадающих клеймами метят. Проращенную высадив в почву фа-соль- до-ля-ми-ни-мум-и-е, как бут, в цоколь с-лепо.

Из жизни в жизнь перетекают капли снов, любимая, ложись, безвинна ночь на чашечках весов. Я здесь, ты там… Взглянув на оборот, подобные волнам, мы проникали в грот. Мне пасмурно, целуй и разжигай сигнальные костры, когда спрошу: "Какой сегодня год?", - ты вновь вздохнёшь, и грудь мою взорвёт, осколки будут так остры, что тот, кто по следам пройдёт, воскликнет: «Больше нет любви!»

Не называйте меня поэтому поэтом… Я всего лишь газонокосильщик в Её имении. Иногда мне удаётся подсмотреть: она подходит к буфету, оборачивается и оставляет неспелёнутым мнение. Между нами зима, снегопадная падла, я её не люблю между прочим… но жизнь моя – фатум, каждый шаг кумулятивным зарядом, цель рядом, мы друг друга более чем понимаем, может даже халатно.

Снился мне лес, подснежники, красная книга. Женщина в чёрном, беженка, локон состригла. - Что ж ты, солдат, не решился выстрелить первым? Не промахнулся Нильсон, быть мне ему верной… - Я на часах стоял, время остановилось. Лебедь, роняя перья: "Сделай", - просила, - "милость…"

Я пристаю к тебе во сне, со мною что-то происходит: один я, значит ли, что с кем- то равновесья нет в природе. Да, это я сам расшатал в себе и нервы, и опоры, был от рожденья слишком шал, а ты спросила: «Страсть-то скоро?» И я повёлся, слаб мужик, когда такое спросит дева, зато вот рядышком лежит готовый сборник «Страсть, налево!» Да и тебя не-ду(х/г) святой явить способил свету книжки всё понимаю, что ж, не с-той, мы не девчонка и мальчишка… Своё мы оба волочим в миру весомое значенье, не замечает мир гольфстрим, но мы-то знаем: есть теченье…

Рисую стихи: чёрточки, точки, пятна. Что же Вам не понятно? Проще пареной репы: - Где ты? - Привет, - снова, - Где ты? Читаю стихи: рифмы, образы, ритмы. Сердце видное скрыто, сложено, под навесом: - Здесь я… - Прощай, - снова, - Здесь Я…

...................(электричка «47 км» 09.01.2009) Давай сыграем, но не кто кого, найдём глаза друг друга без отмычки, используя вагонное окно, напротив оказавшись в электричке. Пока тебя смущает цепкий взгляд, но губы робко дрогнули в улыбке, поправила кокетливую прядь, шепнувшую: «Старик, туда же, прыткий!» У нас с тобою было полчаса, за это время жизнь я проживаю, но ты в Быково всё-таки сошла, а мне до Отдыха недалеко, я знаю… ___________________________________ Быково, Отдых - остановки электричек по Казанскому направлению, между ними 10 мин. от "Выхино" до "Отдыха" 30 мин. "Выхино" - конечная станция Московского метро и пункт пересадки на пригородные поезда Казанского направления.

Когда я родился, мне сказали: «Завтра родится сестра». Этим завтра прожил в надежде семь лет, и она родилась. Когда родилась сестра, мне сказали: «Завтра родится дочь». Этим завтра прожил в любви двадцать лет, и она родилась. Когда родилась дочь, мне сказали: «Завтра придут чужие дети». Этим завтра прожил в гармонии двадцать лет, и родилась Любовь. Когда родилась Любовь, мне сказали: «Завтра потеряешь всё». Этим завтра живу в богатстве поныне. Когда потеряю всё, скажу Вам: «Завтра не ищите другого…»

Я отличался скромностью желаний, но мне приклеили ярлык «Поэт-эстет». Итог: в меня с желанием признанья вселился графоман-авторитет. Не ожидал такой метаморфозы. Он лестью душу мою тонкую смутил, теперь поклонницы, фривольничая, позы продумывают, чтобы со-творил. Но им иное надо содержанье, его привычным не добыть трудом. Ищу я спонсора готового страданья Поэта-гения оплачивать баблом. А там даст бог, к раскрученному свыше и муза, нагулявшись, снизойдёт. Всем Же... понятно: у неё под крышей в мыслишках от меня всегда приплод…

Посмотришь в глаза: из глаз сыплет снег пушистый, ресничный, подумаешь: «Нежность», - но сменит он цвет, к тебе безразличный. - Куда ты бежишь, неужели замёрз? Вернёшься обратно. Какой он коварный, всё в нём не всерьёз, в иголках, развратно! Уходишь конечности отогреть. Снег снова искрится: «Дурашка, умерь-ка свой ревностный бред. Твоя снег-девица.» Ну, как не поверить такой красоте? В сугробе постели и жарко, и холодно, на высоте, куда залетели!

Они приходят тихо, незаметно, рассаживаются по своим местам и кушают домашние котлеты, я так привык к их скромным челюстям. Века сомкнутся в полусонной дрёме, когда положенный наступит тихий час. Лишь я и мушка, нужен ли кто кроме, чтобы уйти решительно от Вас? Я не услышу вслед себе напутствий и не напомню Ей, что стоит честь… Вы были правы, без Неё так пусто, а в петлю просто неудобно лезть…

Эта жадная явь зажиревшей посуды, где лишь кухонный нож говорит мне: «Не прочь…» Я уеду в последнем вагоне отсюда, провожаемый мелочью, брошенной в ночь. И потянутся вслед гулко чувства из склянки, как же долго узлы подаются зимой! Лучшим транспортом в жизни останутся санки, на которых катались с ещё не женой.

И просыпались буквы от выстрела в висок, и в полой тишине лежала «А», стояла «Н», бежала «Ж». Переплелись инициалы с именем, танцующий высок и танец страсти – вечное начало… «Я ничего тебе не обещаю!» Мир виноват задолго до войны. Кровь запеклась, её не смыть водою. Пусть сокрушаются земные города Где слёзы рыб сокрыты глубиною…

Мы с тобой не ошиблись, .....расставляя фигуры женщин в новых нарядах, .....в военных мундирах мужчин. Из восточной страны .....водостоки до боли понуры, но ведь в странах других .....для себя тот же список причин. Значит вновь за спиною .....запылятся дороги, наши лица сотрутся, .....а новые будут вот тут, где как миф острова, .....где вдруг выжили странные боги, в ожидании дней .....и пирог, что, причалив, воткнут. Мы с тобой, не встречаясь, .....отлюбили, прощаясь, рядом с женщиной в чёрном .....мужчина одёрнул мундир. Ты услышала стих .....не того, кому жизнь эта шалость, кто услышал твой крик .....и проснулся в ночи не один… …............................. Мыс тобою украшен словно галера, на которой один только раб. Суп остыл черепаший, не доела… Как медленно движется трап… Улетаешь, не вяжутся с этим, на снег опускаясь, слова. Чей-то взгляд, но ты таешь, ты таешь с букетом оставшегося у весла…

Перечитанная слева-на-право и справа-налево Ты стоишь у окна. Почему же столь тени жестоки зимою? И бежать уже смысла не видишь, горло сорвано в криках военных военных тобою. Знаешь, влага моя горяча… Да и город красив за спиною тот, в котором мы жили боками. Так сжимается сердце- мячик в пасти питбуля… Скоро-скоро услышится пшик, обернись проходя в вестибюле, отмени мой полёт… На века!