Я приеду. Ты скажешь: «Теперь уезжай…» Это жизнь. В ней Поэзии тесно. Коль родился Поэтом, учись, навещай, твоё место – качалочка-кресло. Бес вопросов, попутал, объёмом твоим заговорщицким был очарован. - Возвращайся когда-нибудь будешь любим только словом, пленительным словом…

А.П. Она кричала, кровь из-под ногтей царапинами на стекле осталась. Сад оживал и умирал над ней, в ней шевелилась, проникая, старость. Она была, и кто хотел познать мир красоты желания все боле напоминал склоняющийся сад и жизнь, и смерть в прекраснейшей неволе… Холодный век коснётся так твоих детей и внуков, правнуков обнимет. Да, Бригантина, просто где-то стих белее паруса, мелькнувшего в помине…

Теперь молчание… Но голосит ладонь, сжимая зёрна: где пусто, а где просо? Вот это направление в притон, там сны отбушевавшего матроса, пропитанных причальных каравелл… От повелений изогнувшись берега ослепли и вдыхают с солью ветер, текилу проливают… Ты нага и в памяти, как звон обрыва цепи…

Ни больше, ни меньше, меня просто нет, усталая женщина, сердце – скелет. Любила? За было. И снегом кормлюсь. Кого-то убила? Не удивлюсь. Носила, всё Ваше, гордитесь мужи. Вонзаю, восставши, в сердца Вам ножи…

кто сказал, что мы перестали расти это не правда ведь мы всё ещё летаем по ночам завтра всё равно будет дуэль у чёрной речки...

Иуды живут амплитудой, выискивая резонанс. «Мы будем, мы будем, мы будем» - это их жизненный транс. Находят того, кто Же любит, торопятся поцеловать… Убьют. «За Любовь!» Все же люди ложатся спокойно в кровать…

От криков за стеной в тонах пастельных мигрень. Любовь, ты была топливом котельных. Шагрень. Давно ль из шайки подмываясь, шепта- ла чушь? Как мы никто с душой не целовались… Не муж.

Из смога Нависший грушевидный смог над городом, смердящим мертвечиной, мальчишка, возгордившийся, что смог над умирающей дивчиной, старик, грозивший костылём, костыль дотоле не сдержавший рельсу, всё безотходным кажется сырьём и мы сыры в земном процессе. Посмей коросту сковырнуть с себя и кровью насладиться свежей, как турман в небе кувыркаясь, и, любя, остаться в этом мире прежним…

От Женщины крах- мал(ь) чик перо- чинно «Ваше?» Да, по- чему-то в кашель, страшно. Не отводите глаза, не убирайте руку… Видите, эта лоза ищет опору. Утро…

Достаточно закрыть глаза: снег не спешит, уверенный, он обнимает землю, она лежит, от холода дрожит: «Нет, никогда…» И-талия… «Да!» - нервно… Испанских спален воспалённый ритм и аргентинских танцев ртуть в движеньях, заполни стоны, камни, лабиринт, «Иди ко мне, иди на пораженье!»

Ты пыталась меня научить не любить, Проститутка, теребя мою страсть хладнокровно руками. Ставь отметки в чужих дневниках, Незабудка. Вырывается пар из ноздрей, лошадиное ржанье. Я расписываюсь на дверях горожан, голодающих чинно. Бью копытом из стойла: не стой под стрелой любопытно. Доморощенное жнивьё парно- копытных. Пусть имеют другие тебя по имени любо… Знай, что Я положил на твоё блюдо…

Выдавливай глаза с орбиты тлен памяти немытый скрытый прольётся чистосердно лито в ушко родное через сито. Любили каннибально билем шептали дали дали пали коряво в повседневном штиле навалом стран не унывали. Из немоты звенящей Вашей, из говорливой сорной ссоры газон постриженный вчерашний крадёт у будущего взоры…

Кто-то восходит с юга, чем-то продвинув запад. Этот наивный запах – песни лебяжьего луга. Грудью стога, как слоги, лезут леса как известь, честная грустная примесь - камушек недотроге. Стал поцелуй зануден, тело в гречишном поле, шмель каждым цветом болен… Мы никогда не будем. Просто счастливо сгинем, кинув со сцены маски, тюбики, кисти страсти: небо велело, иней…

Ступай по адресу во рту до образцово и с языка опухшего пунцово бросай на пол при встрече пол «Здорово!», мир навещая любопытным НЛО, в нём повторялось много раз гумно. Вот и твоя у стенки зарисовка: китайский рис, японская циновка, и монголоидный разрез – издевка, у девки русской ядовитый цвет ноги и кнопочка «Попробуй, надави!»…

Несёшь «Люблю» на блюде, «сердце», «голову», оценивают блюдо…

Матприближение кожным покровом - провод оголённый высоковольтно. В тьмутараканном чужом Коврове Беспарашютно паду, самолётно. - Он не десантник, - шепнёшь, - Слава Богу! Рассмеёшься: «Что ещё в жизни надо?» Будешь снова различать восходы, на ладонь глядя, плакать всё же ладно…

Порой бывает в середине лета: стоит берёзка, пожелтев листвой, на страсть и нежность ветра безответна, и тягостен ей облачный настой. Она стоит, ласкает взором дали, в душе таит предвестья смутных чувств, но как полна она земной печалью. Поодаль во цвету шиповник, куст. 1977-2008

Какой авангард: не чёрный квадрат, а отсутствие ватмана в раме… и голый художник… довольно мне врать! смотрите, ведь он возбуждён! Не при даме…

Ты была полем боя для многих, я был псом, зализывал раны. «Эти двое», - шептал лес, - «…боги… правда, смертны, и это странно…» Тишина невесома для капель, в затяжном лишь прыжке живущих.. Умоляю, подай, Же, над-филь!.. Для тебя быть пытаюсь лучшим.

...................В г. Укмярге в Литве есть кладбище, на котором похоронены ...................в основном растрелянные в годы Второй Мировой войны ...................мирные граждане из окрестных сёл и самого города, ...................преимущественно еврейской национальности… Неподалёку в ...................60-ые и 70-ые располагалось стрельбище, где обучались ...................меткости солдаты и офицеры СА. (Если у кого-то из читателей ...................будет интересная информация, буду рад услышать…) ..................."Следственными органами СКП по Москве проводится ...................проверка по факту обнаружения 14 декабря в мусорном ...................контейнере на улице Анненская пяти тел младенцев, каждый из ...................которых был завернут в полиэтиленовый пакет", - сказал ...................собеседник агентства.