Когда-то было море времени, и на одной ноге ты мог стоять за птицей наблюдая долго-долго ты помнишь стог и падает иголка и никому из близких невдомёк что слово это вечно недомолвка что хлеб, который ты испёк по лишь тебе известному рецепту, черствеет изнутри.

Мне часто бывает стыдно, словно я ворую стихи, как яблоки в чужом саду. За мной гонится сторож, стреляет из берданки солью, кричит, что они не спелые. Я бегу, несу их тебе, Потому что однажды, надкусив зелёное яблоко, ты сказала, рассмеявшись: «Ничего слаще не пробовала!»

Мужчина с Женщиной – песочные часы, я их переворачивал так часто, что стал к несчастью безучастным и бросил сердце грубо на весы.

Примеряла меня как бирюльку, я, естественно, не подошёл, то ли в праздничном Акапулько, то ли в жилистом Строгино. На Бали я испытывал боли, ты, естественно, не подошла, знаешь, вольному всё-таки воля подороже с брильянтом кольца…

Однажды, а точнее не сказать, присев за стол с потерею напротив, два слова попытаешься связать, два слова буквой к букве с разворотом. Но хлынет горлом время, не слова, холодное, безжалостное время, в котором за стеклом любовь – вдова, и вдавленные в память откровенья. А лодка будет дальше плыть и плыть ненужной и не понятой скорлупкой, стол на двоих покажется накрыт и в плоском развороте меню – жутко.

.................................А.Полонской У тишины взяв горсть песка взаймы, с той у окна в сиреневой тени, считай, какие жертвы дочь войны, согнувшись, сложит за ночь у стены, не плача, .............бог в подоле не вредим и голос подаёт чужим родным в сиреневой тени один един. С той у окна песок, как хлеб, едим.

http://www.photoline.ru/photo/1270151548 Чем твёрже утвержденья, тем поверь мне, «ры»-чаще, преступая мягкотелость, не у-стоит, а, в яблочко не целясь, срывает разум спелым самым первым. Не за коси от армии, гражданки, гражданки той, что то же не косила, познав в натуре, в чём мужская сила, пред по читала, вышив «ку» с изнанки. Ведь-ма весь-ма со стороны красива, но с глаз долой гор-та(й)н(н)о-грудный оклик про жизнь до знанья алчных вечных толик прошевелив губами влажно «ксива» за тишину, где справа выход влево, где сад, маркиз-де марки собирает, там с миром клин прикаянный на крае в полях гречишных отпускает тело, чтоб «ля» душа имела ноту, пела. .................................04.04.2010

Неси желание в себе - пробоину под ватерлинией, кричи загублено на дне, чтоб незнакомые простили бы, но незнакомых не прощай, изранив всех словами кровными в ночь им дуэли назначай и складывай долями дробными в мирских сказаньях чудом цел и девственный, и зацелованный для субмарин далёких цель явив страницей замелованной.

На языке и камня, и травы нет собственных имён, не существуют, но в воздухе их запахи и шумы с подветренной приходят стороны. И этим навзничь с детства поражён, настроив инструмент многоголосый, не задавая вечные вопросы, ты отвечаешь, для любимых жён, на языке и камня, и травы: "От собственного имени в отказе и с каждой умирал не сразу, и жить хотел, чтобы любить могли»

А мёртвые всё время говорят, до слёз живых их время незаметно. Не сущие всё время рядом где-то, оглядываясь при смерти назад. Входи, живой, в зародышей музей, не испугавшись славной живодёрни. Все извились в земле при жизни корни младенцев, что земных грехов взрослей. Их не сдержать наследственность в сердцах, из сумрака, раздвинув разом створки, в глаза вступают недвижимо орки, и замирает время на устах.

Жизнь оборвёшь и смотришь свысока на родинку: «А помнишь, помнишь, помнишь?» И капелькой грудного молока за тридевять земель спешишь на помощь. Но там всё то же, в ножнах мерзлота, и хлопают безмолвно, глухо створки. У чуда ждущего жизнь коротка, короче даже мёртвого ребёнка, который плачет слишком громко вслед, и топает по памяти так босо, что, на чужой вскочив велосипед, покатишься forever без вопросов.

В витринах отражаются не мы, аквариумов медленные рыбы, исполненные чувства глубины глубинки обитатели под видом обычных беспардонных прихожан, лузгою и окурками сорящих. Куда там молчаливым витражам с их ликами простивших, но не наших.

Как кратка ночь, как тесен шумный день! Из разговора выпавшую фразу подхватывает ветер в тот момент, когда прохожий падает, не сразу, а делая неловкий, странный шаг по наледи случайности навстречу, и успеваешь краем глаз заметить: как трудно стало холодно дышать.

- Мама, зачем ты меня научила любить? Девочки со школьной скамьи ожидают насилия. - Я знала, что этому тебя никто не научит. - Папа, почему ты меня не учил бить? - Я знал, что этому тебя научат другие.

Бабушка смерть рассказывает более правдивую сказку на ночь глядя...

То, что думаешь ты обо мне, то, что думаю о тебе – наскальные надписи, рисунки из неолита сцен охоты и жертвоприношений язычников Марта красные тельца хранят первобытность смолистого времени, отторгая второстепенность в этом хаосе почти победившей прозы, почти замордованной почты о дни в ожидании писем мёртвого моря.

Почти что не больно, прочти, что не больно, другое – читай, не читай. Губами шелковицу в память вплетённо возьми и иди, замечай… Не будет, не будет, все наискось письма в любом из них слово «Прощай» с желтеющим смыслом мы все закулисно шептали надежде: «Встречай»

Брезжит утро. У окна притаилось с обрезом. Я проснулся заранее. Рана долго спать не даёт. Рыжий юный стрелок со смешным ирокезом целит в сердце, ..................наверное, попадёт ..........пулькой точно в висок.

Подай воды, весь голос твой испит, изжален. Который день с пустыми бурдюками облака. Припоминаю, нас связали ..........................................и бросили на землю, припоминаю псиный лай ........................................и запах кожи сапога в ночь накануне целлюлозно-зло-бумажной смерти на волны вдребезги и жёлтый ветер несмотря, что в полном смысле слова каждого ........................................................и буквы-ядрицы - «поверьте, нельзя так жить, ...............................бессмысленно нельзя».

--- Фуга --- Но если упадёшь на полпути или замешкаешь, когда заноза, услышишь, фуга дерева звучит, звучит, как чувство жизни без наркоза, когда на нотный стан смотрел, смотрел и видел колос – злак совокупленья с одним из тех сиюминутных тел, которых пригибает сила зренья. Тогда восставший требовал на трон всей красоты небесной и кровавой, что долговечней, чем Иерихон - оставленный за мёртвым камнем камень.