Родник что ключ от малахитовой шкатулки, открой её – увидишь кабаре, и, если посчастливится, пригубишь немного прошлого, журчащего в воде. Монету бросишь – странную примету, монета ляжет так значительно на днях, что в ночь, дичась прохожих чутких, бродить начнёшь сомнамбулой впотьмах и снегом занесённый, неизвестный лишишься угловатости и черт, как будто после встречи с белладонной за каждым словом смертный ждёт десерт.

Где бережливость, пусть никого не ждут, и день, и ночь питейными глотками, пока руками не затянут жгут, пока не проросли, как сливы, сами-сами. Там обернёшься – не за что прощать, отогревались, как могли, играли, там путь до нас изогнут и брусчат, там дерева скрипучими гласами всё отрицают, больно, невпопад, и с ними ты, раскачивая время, бежишь заснежено, загублено стократ, отталкивая с ужасом инферно.

человек – это губы, губы – это рот, рот – это зубы, за зубами язык держит бог.

Отец, почему ты ушёл и не запер двери в доме, в котором не было оружия, кроме женщины и ребёнка? Ты сказал: «Придёт время…» До сих пор ребёнок сидит перед дверью, повторяя на каждый звук шагов за нею: «Входите, ..........стреляю без предупреждения», - и не запирает двери.

Женщина, как пчела, сказала мне правду и умерла. Какое ухоженное кладбище – моё сердце!

Поэту средней полосы дано всё то же: ширь да гладь равнины гулкое сопрано. Реки, в чьих омутах пиано, в подлеске спрятавшийся альт, и неба грозного басы даст бог. Неси, неси.

В моём городе есть холм с упоминанием о крепости, но в летописи нет сведений о тех, кто её брал и разрушил, и я не Шерлок Холмс, но это ведь не причина не любить.

Ты веришь в линию судьбы? Я тоже странное итожу, храню зря лягушачью кожу и наконечник от стрелы. Ты - сон, с которым я не сплю. Когда - бессмысленно и дико. До нервного смешного тика выдавливаю, что люблю. Но повторить ничто нельзя, и руки в рукавах так тонко приподымают медь ребёнка, проснувшегося ..........................ночью .................................... не со зла…

....................................По садам, по сверкающим насыпям ....................................Влагою, цветом, репьём… ..............................................................Анжелина Полонская Когда слышны чуть влажные стихи, небесных губ живое подношенье, так ласточки стремительно близки до хрустов позвонково-шейных. Я заплачу сполна за всё, за всё и бедствие, уволь, не променяю. Достаточно, мне странно повезло идти за влажными стихами и ласточек без устали считать, и не пенять им за произношенье. За влажными стихами, аккурат, сомкнутся веки(,) для прочтень(я/е).

.....................................Холодно. Холодно и хорошо. Наше тайное братство. .................................................................................................Барбара "братство" звучит странно, сестра, но возьму твои руки, губы не успокоить. Ночью в город прокрался снег. Скоро китайский шёлк, путь проделав, талию горячо обляжет. Сестра-плакальщица, вот и пришёл я посуху... А твои глаза иссушил самум.

Время движется рывками, больно и иначе, я слежу за поплавками, славно, я рыбачу. Комарья полно, стрекозы мельтешат задорно. Завтра – это очень поздно, просто иллюзорно. То ли дело в понедельник, глядь – я на работе, всем понятно – не бездельник, хоть весь день на попе.

Он женщину, как счастье, познавал, она в других его черты искала, и крик раздался. Тот, кто крик издал, тотчас ослеп, её детей не стало. Он время хладнокровно отражал, жена беспомощно двуличная рожала подобия бессмысленных начал, то время было вечное начало. Когда упал, стекольный слыша бой, по всей земле пошли победно слухи. Он Вас любил, единственный, немой, в лепнине затвердевшей муки.

Тайны были грушевидны или яблоковоспасны, улыбнись, здесь тать последний, совершенно не опасный, из осенней мятной ночи с фонарём гулящий, с милой мелочью забытой и лузгой звучащей треплет косы осторожно девы юной придорожной, та не знала, что возможно мир озвучивать подкожно, и не блики метят лики, демон, ангел падший в сердце метится стрелою. Страшно, очень страшно.

Услужливое время не течёт, и, странно, органы и чувства под левым сломленным плечом подзуживают на безумства. Сквозь пальцы жизнь (полным-)полна чудес, сожми в кулак – бой остановят вничью, с уценкой наотрез, как в кинофильме о бедовой девчонке, девушке, жене…

Она часы носила на руке златые, и с горнящими глазами к ней приходили отроки в строке, щавелевыми шевеля губами. Они старались долго не стареть, повременить её навек просили, она твердила: «Молодая смерть так горяча в посредственном мундире!» - и провожала до дверей мужчин. Часы на полночи остановились. В календаре скуп перечень причин того, что с ним одним она случилась…

на отзыв аффтора "нанебесах" к произведению "Красота" Мари http://www.my-works.org/text_32143.html ................."******************************* .................Ты словно роза пред ночным ненастьем; .................я мотыльком в бутоне утону... .................обжав меня неистовою страстью, .................объятья размыкаешь поутру... .................... .................я доведу тебя красиво, не иначе, .................до слёз любовью бешеной, большой; .................и поцелую нежно, когда плачешь; .................с тобою я и телом и душой... .................... .................******************************* .................Оценка: 10 .................nanebesah на сайте :: 2009-12-20 04:55:30" На небесах-то с головой проблемы, её терзает роз бутонный бред, и тискает неистово поэмы, о страсти вожделея, импотент… Кого же доводил до слёз несчастный? Её, себя, Читателя?

Верлибр – это стих-вибратор.

Город – краб, скряга и любит скарб. Кажется, у него гонорея и этим горд. На горбу его – герб, на гербе - торт «наполеон». Чёрт его разберёт, сколько в гортань лапами нагрёб и жуёт, и жуёт ореховый шоколад и за гробом гроб, деревенея…

Деревья выросли ладонями позаслоняли окна кухни и гостиной, и спальни, ещё была когда-то детская из комнат, там мама мыла постоянно раму, но Римул с Ромулом в войну сыграли их папа наказал: поставил в угол каждого по сей день так и не отмылся папа в бане. Всё из-за крови убиенной ни за что волчицы жизнь дорожает Рима и синицы…

Скажи, кто на крючке твоём богаче? Хрустальный глаз единственной слезой, весь полуостров странный и рыбачий иль облако, недвижимое в зной? А может звук, натянутый пострунно от тишины до тоже тишины, чьи дети, возрождаясь в полнолунье, вытравливают бога для войны, в которой станут падшими святыми, тела отчаянные боли обнажив, и девственно пленённые полыни проговорят губами жадно жив.