«Из шкафа вышел скелет в одной касторовой шляпе и раскланялся, поочередно, ему, лежащему без движения и дыхания, и жене его, приподняв чуть сбоку край убора. Скелет, видимо, был настоящий: под четко очерченными костью пальцами нежити мелькнули отблеском будто детские редкие волосики. Он давно высох, и от него веяло покоем и едва уловимым смрадом мыслей о суициде. Поскрипнув или скрежетнув своими частями (скрипнуть могло в шкафу, например, дверцей, когда он прикрывал ее, стуча кистью), разинул челюсть, и сразу стало казаться, что это улыбка. Моментально. Потому что не было ведь ни звука, по идее, он мог бы и сказать что-то (неведомо как — без легких-то!). Посему, улыбка. Жена Афанасия медленно цепенела, не отрывая глаз от чуда. Он лежал. Без дыхания. Но как-то видел происходящее, мог наблюдать — самоисключительно. Скелет прошел на середину комнаты, постоял, его чуть покачивало. Шляпа слезла на затылок и сорвавшись с черепа стукнулась о пол с ватным шлепком. Нежить постучала ступнями, сделав несколько неуверенных шагов. — Кто это? — Спросил Афанасий жену... не двигая губами. Она медленно поворачивала к нему голову, все прикованная взглядом к невероятному зрелищу. Потом ее глаза встали на нем, замерли намертво. Губы зашевелились, будто жуя воздух. — Это мой старый любовник, Афанасий... я... правда, всегда хотела рассказать тебе... Он умер. Брови мужа поползли вверх, или ему только показалось, потому что он тоже был мертв. Хотя, следовало вызвать скорую. Может, не все еще потеряно, и умение врачей вернет жизнь его уставшему от бытия телу. — Как... Жена вздохнула. — Прямо в этом шкафу. Его хватил удар. Скелет скрежетнул зубами. Он был ныне свободен». ____________ И еще вот это: «– Здравствуйте, пакет нужен? – Дайте два, – буркнул Афанасий Андреевич, поднимая глаза». Напомнило: «Работник нарпита посмотрел на беззащитную Лизу прозрачными глазами. — Водку чем будете закусывать? Икры свежей? Семги? Расстегайчиков? В Ипполите Матвеевиче продолжал бушевать делопроизводитель загса. — Не надо, — с неприятной грубостью сказал он. — Почем у вас огурцы соленые? Ну, хорошо, дайте два». Ильф, Петров, Двенадцать стульев.